Мои студенты, безусловно, любили меня, потому что никто другой не давал им столько свободы, никто другой так не уважал их, никто другой не дарил им столько любви, никто другой не помогал им оттачивать свой ум.
Каждый преподаватель переживал за свою зарплату. Я же никогда не ходил сам забирать зарплату. Я давал доверенность студенту и говорил: «Каждый первый день месяца ты забираешь мою зарплату и приносишь ее мне. Если тебе нужна часть ее, можешь взять».
Все те годы, что я провел в университете, тот или другой студент приносил мне зарплату. Человек, выдававший зарплату, однажды пришел ко мне, чтобы просто сказать: «Ты никогда не появляешься. Я надеялся, что когда-нибудь ты придешь, и я увижу тебя. Но, решив, что, возможно, ты так никогда и не придешь, я сам пришел к тебе домой, чтобы понять, что ты за человек. Обычно профессора каждый первый день месяца начинают с того, что с самого утра выстраиваются в очередь за зарплатой. Тебя никогда нет. Какой-нибудь студент может объявиться с твоей подписью и доверенностью, и я не знаю, попадает к тебе зарплата или нет».
Я ответил: «Можешь не беспокоиться, она всегда попадает ко мне». Когда ты доверяешь кому-либо, ему очень сложно обмануть.
За все те годы, что я был преподавателем, ни один студент, кому я давал доверенность, не взял ничего, хотя я им говорил: «Все в твоих руках. Если ты хочешь забрать зарплату, можешь забрать. Если хочешь взять часть ее — можешь взять. Я не даю тебе взаймы, чтобы ты потом вернул. Я не хочу утруждать себя напоминаниями, кто и сколько мне должен. Это твое. Для меня это несущественно». И никогда ни один из студентов не взял и малой толики моей зарплаты.
Всех преподавателей интересовали только зарплата и соперничество за получение более высоких должностей. Я не видел никого, кого бы действительно интересовали студенты, их будущее и в особенности их духовный рост.
Увидев это, я открыл небольшую школу медитации. Один из моих друзей предложил для этого свою прекрасную дачу с садом, где он возвел специально для меня мраморный храм для медитаций. Там могли сидеть и медитировать, по меньшей мере, пятьдесят человек. Многие студенты, многие профессора и даже проректор приходили, чтобы осмыслить, что такое медитация, практиковали…
Но, когда я оставил университет и положил начало течению саньясы, произошли серьезные изменения. Мое основание течения саньясы породило значительные проблемы. Никто из моих коллег-преподавателей, которые были со мной все эти годы, не пришел даже навестить меня. Некоторые из них были индуистами, некоторые мусульманами, некоторые джайнами — а я был бунтарем. Я не принадлежал никому.
Люди, приходившие ко мне, — а я продолжал учить медитации — развернули оппозиционную деятельность, потому что теперь это был вопрос их религии, их традиций, их церкви. Они даже не поняли, что я делаю то же самое. То, что мои люди стали носить красные одежды, не означало, что изменилось мое учение. Я всего лишь хотел наделить своих людей отличительным признаком, чтобы их узнавали и признавали по всему миру.
Но они перестали приходить — не только преподаватели, но даже студенты, которые любили меня. И я осознал, что вся наша любовь, все наше уважение, вся наша дружба настолько поверхностны, что если наши традиции, наши обычаи, наши старинные, древние убеждения каким-то образом разрушаются, то вся наша любовь, вся наша дружба исчезают.
Ты удивишься, но даже тот друг, который предложил мне свою дачу и построил специально для меня мраморный храм, прислал записку — он не мог сам встретиться со мной — он прислал мне записку со своим управляющим, что вследствие того, что я не отношусь ни к одному из традиционных направлений, я не должен использовать его владения для своей школы медитации… Как будто все старое непременно ценное. В большинстве случаев, наоборот, чем более старое, тем более гнилое.
Я написал ему: «Я покину твой дом и твой храм. Ты можешь делать с ним что хочешь. Но я уйду с восходом, а не с закатом. И я хочу, чтобы весь мир был с новым, а не со старым».
Истина всегда там, где свежее, молодое, невинное. Она умирает в присутствии осведомленных, эрудированных, умных, так называемых мудрых — тех, кто иной.
После саньясы появилась разграничительная черта. Люди, которые до этого знали меня, постепенно от меня отвернулись. Появились новые люди, новые лица. И так продолжалось на каждой последующей стадии моей работы. Несколько старых лиц исчезнет — несколько новых привносят свежую кровь и энергию в течение.
Со всего мира приходили известия о том, что в каждом центре, даже несмотря на то, что все течение испытывает трудности, — у меня нет дома, у всего движения нет мест постоянного расположения, — из каждого небольшого центра продолжали приходить известия, что все новые и новые люди становятся саньясинами, люди, о которых мы и не думали, что они могут стать саньясинами. Гонения со стороны всех мировых правительств сыграли свою роль. Все, кто бесстрашен, ценит свободу, почувствовал вкус разума, присоединялись к течению.
Некоторые старые лица уйдут, и хорошо, что уйдут. Возможно, они уже не были созвучны мне; их время ушло. Вы можете быть со мной, только если вы живы. То мгновение, когда вы умираете, мы отмечаем. Мы говорим вам «прощай», и вы освобождаете пространство для нового — новой крови, новой жизни, нового цветка, который займет ваше место. Так было всегда…
Многие поколения были со мной, но покинули. Лишь очень немногие остались со мной с самого начала; они самые благословенные. С тех пор, как они пришли, они развели мосты, они забыли, что значит оглядываться назад. Они знают, что пришли к дому, к которому они стремились, которого они искали, и что теперь больше некуда идти.
Несомненно одно: те, кто по той или иной причине отстал в пути, кто двинулся в другом направлении, никогда не встретят снова такой любви, такого света, такого понимания. Они разминулись со мной навсегда. Это моя последняя жизнь, я больше не воплощусь в теле — мне их жаль.
Те, кто со мной, понимают, что упускают те люди, которые по некой незначительной причине, под неким предлогом пошли своим путем. Я никогда никого не прогонял — я всегда гостеприимен. Мне жаль их, потому что на этой планете они не найдут другого такого же места. Они всегда будут упускать, но из-за своего эго они не смогут вернуться.
Все это путешествие исполнено великой радости. Я начал один, и люди приходили и приходили, без моего призыва, без моего приглашения. Караван становился все больше и больше, и теперь он охватил весь мир.
Это количество и стихийный приход людей чрезвычайно напугали всех политиков и религиозных людей. Их страх небезосновательный. Они понимают, что не могут дать того, что люди могут получить здесь; поэтому их усилия направлены на то, чтобы помешать мне дотянуться до людей, помешать людям дотянуться до меня — всякими безобразными способами. В некотором смысле хорошо бы узнать весь этот мир, за который я боролся всю свою жизнь, чтобы сделать его лучше… Но у меня никогда не было такого контакта по всему миру.
Премьер-министр одного острова лично пригласил меня и сказал, что будет счастлив, если я приму его приглашение. Я отправил Джаеша и Хасью посмотреть это место, а когда они добрались туда — только сегодня они известили нас, — премьер-министр запросил взятку в размере одного миллиарда долларов.
Таков наш мир.
Он лично меня приглашает, я посылаю своих людей, чтобы узнать, скольким людям он сможет обеспечить постоянное место жительства, сколько людей смогут ежегодно посещать нас. Когда они прибыли, он незамедлительно — не утруждая себя беседой на другую тему — незамедлительно он сообщил: «Я готов принять вас; но цена — один миллиард долларов наличными».
Таковы наши политические лидеры.
В другой стране мы пытались приобрести замок. Вследствие того, что было упомянуто мое имя, цена мгновенно подскочила. Владелец запросил за этот замок девять миллионов! Он не продаст его за девять миллионов, даже если он будет делать это всю свою жизнь.
И это не все — он запросил почти двойную стоимость… В стране существуют две партии, и каждая партия хочет денег, чтобы ни у кого не было проблем, — правящая партия получает деньги, оппозиционная партия получает деньги. И не раз; каждый раз, когда проходят выборы, они говорят, что нужно дать не менее двухсот пятидесяти тысяч долларов каждой партии.
И эти люди учат морали, чистоте, добропорядочности — и вот их добропорядочность.
Это происходит сплошь да рядом. Я только что отправил Хасью и Джаеша в ту последнюю страну. Я передал записку премьер-министру: «Мы собирались дать пять миллиардов долларов, но не сейчас. Если у вас такой скудоумный премьер-министр, который сначала приглашает нас, а затем просит один миллиард долларов… мы не поедем в вашу страну, мы поедем в другое место».
