В толпе произошло движение, глаза у людей заблестели. Стояли, прятали лица. Царь серьёзно наблюдал.
— Давеча царь-батюшка, — продолжала Несмеяна, — пришёл ко мне и говорит… Ой! Я не пукну!.. нет… не так, он говорит… Ой! Я не пукну!..нет-нет, это я ему говорю …Ой! Я не пукну!.. точнее…
Народ, кто ладошкой, кто локтем прикрывшись, смеялся, стараясь делать это беззвучно. Брови у царя удивлённо поднялись, но что он ощущал было неясно.
А Несмеяна, вся раскрасневшись, упорно пыталась разъяснить.
— …Нет-нет, он по делу пришёл, а не глупости эти говорить. Он о женихах сказать хотел, что они …Ой! Тоже не пукнут… удивлённо сказала царевна и как-то странно хрюкнула. Затем она сжала кулачки и отважно продолжила:
— Не так всё…мы с батюшкой серьёзно говорили, вначале он, затем я, а опосля мы вместе решили, что …Ой!.. — лицо у девушки исказилось, она отпрыгнула в сторону и замахала ладошкой перед носом. —…Эта не я!.. Вернее… не он !!. Точнее —…не мы!!!
Царевна ещё что-то хотела сказать, но ей не дали. В горнице стаял хохот неимоверный. Люди держались за животы, друг за дружку, корчась от смеха, падали на колени.
Гукал, смеясь, царь, утирая сопли и слёзы одновременно. А затем… затем все замерли, так как услышали неслыханное доселе смеялась царевна… Смеялась Несмеяна — смеялась звонко, заливисто, заразительно..
— Ай да Петя, ну молодец, — говорил царь, ещё красный от пережитого. — Не подвел-таки. Пойду, распоряжусь, чтоб карету тебе приготовили. До самого дому доставят. А ты ещё тут царевну подучи маленько.
Несмеяна стояла у окна с сияющими глазами, с каким-то озаренным изнутри лицом, стояла в луче солнца, и бывший старик Петя, засмотревшись, неожиданно для себя подумал: «А всё ж идёт ей мини-юбка эта. Надобно и своей старухе сыскать где». Вслух же сказал:
— Это не всё, царевна. Постоянно смешить тебя некому будет. Ежели вновь станешь прежней «Несмеяной», крючьями тебя вытягивать придётся. Допустить до того нельзя.
— Как только смущение внутри почуешь, — продолжал Петя, — сразу включай в утробе своей смех внутренний. Какой такой «внутренний» расскажу позже. Пока слушай.
— Кто обидит тебя, — продолжал он, — или, скажем, испугает сразу смейся нутром. Смейся пока смеётся. Насмеялась и ладно. А от обиды и страха мокрое место останется.
— Как не согласна с чем, — говорил Петя, — погода не та, жених не люб, царь-батюшка не то делать велит сразу смейся нутром. — Насмеялась всё образуется.
— Не жди грусти великой, — продолжал, беды большой. — Выкарабкиваться тогда долго придётся. Чуть взгрустнулось — смейся. Чуть не ладится — смейся. И просто смейся, без причины особой. Смейся — и смехом худое опережай.
— …Горе смеха боится, беда к смеху не клеится, хвори враз отпадают. Смерть и та смеха сторонится: а ну как растрясёт её всю, костей потом не соберёт, — закончил Петя наставления свои. И неожиданно услышал внутри себя довольное урчание: «Спррравиася…»
* * *
…Ехал Петя в карете царской, дорогой быстрой, минувший день вспоминая, и доволен собою был. И вёз он в шкатулке дареной подарок, царём обещанный, послами из стран заморских привезённый.
— … Фонарик на батарейке солнечной, — сказал царь, вручая. — Диво дивное…
КОВАРСТВО СОЦИУМНЫХ СТЕРЕОТИПОВ
Социум, то есть мир человеческих взаимоотношений, некогда нами выстроенный и из нас состоящий, постепенно превратился в совершенно абстрактное образование, не имеющее никакого реального отношения к нуждам человека и откровенно паразитирующее на нём, став этаким «виртуальным монстром», «солитером», пожирающим нас изнутри.
Вместо того чтобы заботиться о самом человеке — его чаяниях, свободе и счастье, социум хранит свою целостность как раз за счёт эксплуатации этих обозначенных качеств. Созданный некогда нашими же руками и мозгами, то есть программами выживания и самосохранения, нашедшими выражение в привычных уже нам условиях внутривидового взаимодействия, он немедленно обозначил свои границы системами запретов и жёсткими правилами существования, сделав их незыблемыми.
Будучи полезными, но лишь в определённый период «взросления» и становления человечества, эти правила быстро превратились в монолитные «тюремные застенки». А социум, как и любая другая система, утратившая гибкость и ставшая «закрытой», стремительно становится системой «мёртвой» и, соответственно, стремящейся «омертвить» все свои элементы, опасные своей непредсказуемостью и свободой. То есть нас с вами.
Акция такого «омертвления» происходит в момент облачения свободного Хозяина в кукольную оболочку, изо всех сил нивелирующую его неограниченные возможности.
Оболочка эта состоит из совокупности ложного своей ущербностью и косностью знания о себе самом и о мире, в котором мы проявлены. Как величайшей ценности дар, она была нам вручена нашими «учителями», так же, впрочем, как некогда вручили её и им.
Разве стоит после этого удивляться, что почти во всех жизненных ситуациях мы ведём себя как запрограммированные автоматы? Стараясь изо всех сил «не ударить лицом в грязь» и выглядеть во всех своих поступках именно так, как хотят видеть нас другие, а по сути — жертвуя своей жизнью в угоду мнению окружающих нас «программистов».
А что будет, если мы, смеясь, обретем Хозяйскую свободу и покажем кукиш всем этим программам и установкам?
Вы уже знаете — будет единый Хозяин, свободный от условий и ограничений. И потеряет власть эта довлеющая над нами фикция — социум, с его бесчисленными предостережёниями и страхами.
Сделать это весьма непросто — больно силён «монстр социумный». Многочисленны его «щупальца-программы», имплантированные в нас.
Попробуйте отследить или вспомнить, как вы обычно ведёте себя в стандартных ситуациях.
Если вы будете достаточно честны, то сразу обнаружите, что чем тривиальнее ситуация, тем более предсказуемо ваше поведение в её рамках. Обычно мы предпочитаем этого не замечать. Действительно, обидно как-то: мы — ЛЮДИ и вдруг — просто запрограммированные машины, автоматы из мягкого и приятного на ощупь эластичного пластика, в которые, оказывается, очень просто вставить любую программу или заменить её на другую. Тотально это сделали сразу же после нашего рождения, но вносить коррективы продолжают в течение всей жизни.
— Так воспитанные дети не делают… Неприлично громко смеяться на улице… Вынь палец из носа, а то мозги поцарапаешь…Сегодня ты не перевёл старушку через дорогу, а завтра — предал Родину!..Что значит твоё мнение?.. Если есть мнение коллектива!.. Какой такой здравый смысл?.. Когда есть устав!.. А ты записался в… добровольцы… кооператоры… партию «Яблоко»… движение «Гринпис»… Как?.. Нет?!.И ты ещё считаешь себя человеком?.. нормальным?.. цивилизованным?.. мужчиной?.. И ты не пользуешься этими прокладками?.. сигаретами?! презервативами?!! Знаешь, кто ты после этого
И мы послушно бежим: записываться, пользоваться, наслаждаться… И с презрением смотрим на тех, кто так не делает. А эти «лохи» и «чайники», спокойно занимаясь чем-то непонятным для нас, и создают, собственно, всё то, что определяет гордый контекст понятия «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО». И всего лишь из отхода от их деятельности, слишком замысловатой для нашего понимания, появляются потом и жвачки с колой, и колготки с прокладками, и мобилки с Интернетом… А они все ковыряются, возятся с чем-то, придурки, почему-то не спеша кайфовать от всех этих крутых штучек…
У американского психолога Эрика Берна есть замечательные книги «Люди, которые играют в игры» и «Игры, в которые играют люди». После первоначального протеста, возникающего почти у всех, кто начинает их читать, приходится затем всё же признать, что, увы, похоже, всё именно так и обстоит. И если можно в чём-то не согласиться с автором в деталях, несомненно главное — мы действительно всю жизнь, не сознавая того сами, непрерывно играем в убогие игры по сценариям, созданным непонятно кем, послушно принимаем роли откровенно примитивные по своей направленности, нопредставляющиеся нам предельно активной жизненной позицией. Не замечая при этом, как жизнь наша всё больше и больше приобретает оттенок гротеска и анекдота.
