Теперь этот человек не мог так просто оставить меня в покое. Через пятнадцать минут он снова вернулся — теперь уже без кепки.
— Что-то с кем-то из семьи? — спросил я.
— Как ты догадался? — спросил он. — Да, моя жена беременна, в любой момент она может родить, а у меня нет ни единого пенни.
— Возьми рупию и поспеши, — сказал я. — Сегодня столько всего случается. У одного человека умерла мать — он носил пальто и кепку. У другого человека отец был при смерти — у него не было пальто, но была кепка. У тебя нет ни пальто, ни кепки, и твоя жена в опасности. Беги!
Через пятнадцать минут он вернулся.
Я спросил:
— Какие-то семейные проблемы?
— Нет, — сказал он. — Я думал, что надуваю тебя, но теперь чувствую себя виноватым.
— Из-за чего? — спросил я. — То были другие люди.
— Нет. Это все был я.
— Не переживай, — ответил я. — Тогда я, должно быть, был другим человеком. Скорее всего, тут сидел кто-то другой — иначе такому невинному человеку, как ты, вряд ли бы все это удалось.
— Это уже слишком, — сказал он. — Возьми свои четыре рупии обратно.
— Нет, это ты возьми еще одну, чтобы тебе не пришлось в следующий раз приходить голым, ведь если ты еще что-нибудь снимешь... И откуда тебе взять еще родственников? С ними будет покончено, они все перемрут!
Я никогда не забуду того, что он сказал. Он ответил:
— Ты первый человек, заставивший меня испытать вину. А так — кто бы нам ни подавал, мы считаем этих людей простаками. Если они ничего не дают нам, мы говорим, что они грешники. Мы никогда не задумываемся о себе.
Ни один нищий не задумывается. Он просто дает тебе возможность быть добродетельным — ты должен чувствовать себя обязанным ему. Он ставит перед тобой лестницу, по которой ты можешь подняться в рай. Ни один нищий, хотя он и попрошайничает, никогда не чувствует себя ниже тебя.
Ум настолько хитер, что способен принять любое направление и исказить твое простое, естественное существо.
Конечно, никто не хочет попрошайничать, никто не рождается, чтобы просить подаяние. Но сексуальный инстинкт способен принять любую форму — он может превратиться в жадность богатого или в жадность бедного.
Когда я был профессором, один мой студент, обучающийся в аспирантуре философского отделения, всегда приходил в дорогой одежде и выглядел весьма респектабельно. Однажды я выходил из вокзала — я постоянно путешествовал из Джабалпура по всей Индии, двадцать дней в месяц я отсутствовал в городе. Я мог вернуться через три дня на несколько часов — просто чтобы показаться в университете, потому что меня не могли отпускать так надолго и я не мог брать столько выходных — иначе откуда бы я брал деньги?
Итак, это было вступление... Один из моих студентов брал мою машину и парковал ее в том же месте, где обычно это делал я. Машина всегда была припаркована, и это был признак того, что я в университете. Я говорил ему: «Пригоняй машину к двум часам дня, а в четыре можешь уезжать — всего два часа. Все будут думать, что я здесь; это самые насыщенные часы, когда все приходят. И каждый знает, что раньше двух меня не бывает — с двенадцати до двух я сплю, так что проблемы нет».
Поэтому раз в четыре дня я приезжал и уезжал: приезжал утром, а уезжал вечером. И там был один нищий, который постоянно получал от меня одну рупию — каждый раз, когда я приезжал или уезжал, я давал ему рупию. Однажды я просто случайно увидел этого своего студента рядом с тем стариком, как раз за навесом, где была припаркована моя машина. Я подошел ближе: что сын богача может делать рядом с этим нищим? А этот нищий отдавал ему рупии...
Я вышел наружу и подозвал их. Они оба задрожали. Старик сказал:
— Пожалуйста, не говори никому — это мой сын.
— Сколько ты зарабатываешь? — спросил я. — Этот юноша обеспечен лучше всех в университете; должно быть, ты набираешь тридцать, сорок или даже пятьдесят рупий в день?
— Ты прав, — ответил он.
— И сколько же у тебя на счету в банке?
—Теперь я не могу что-либо от тебя скрывать, — сказал он.
У него оказалось пятьдесят тысяч рупий.
— Тогда почему ты нищенствуешь? Ты мог бы заняться каким-нибудь бизнесом.
— Это и есть мой бизнес. И он не требует никаких вложений — где еще в Индии ты заработаешь пятьдесят рупий в день?
— Верно, — ответил я.
— И я оставлю сыну достаточно денег, он сможет прожить богатую жизнь. Я еще проживу сколько-то лет, так что заработаю для него достаточно; даже сейчас он уже хорошо образован. Но, пожалуйста, не говори никому, иначе это может помешать его карьере.
Этот человек просит подаяние и не считает, что в этом есть что-то плохое. Для него это бизнес, не требующий вложений и приносящий хорошие доходы. Все, что нужно делать, — это дурачить людей.
Сексуальный инстинкт может принять множество форм. Он может обернуться жадностью. Он может превратиться в жажду власти. Он может превратиться в тонкую игру эго под названием «Я более свят, чем ты».
Именно этим занимаются монахи; у них нет другого источника удовольствия. Они истязают себя и отрекаются от всего, что ты считаешь удовольствием и радостью.
Тогда что заставляет их стрелки идти, что заставляет их тикать? Откуда они берут энергию? Энергия берется из позиции «Я более свят, чем ты», «Вы все грешники, а мы — единственные, кто не грешен, мы святые». И они с небес будут смотреть на тебя, сгорающего в адском огне.
Благодаря отречению ты можешь отбросить секс, отбросить удовольствие от вкусной еды, отречься от одежды, ходить голым, отказаться от всех видов собственности — но странным образом ты останешься привязанным ко всем этим вещам.
Когда я был в Мумбай, ко мне пришел вместе со своим учеником один индуистский монах, который хотел узнать, какая именно медитация подошла бы ему.
Я сказал ему:
— Завтра утром встретимся на пляже, где и займемся медитацией. Лучше, если ты придешь туда, так как это вопрос практики.
— Но завтра утром мне будет сложно приехать. Я смогу послезавтра.
— А что за проблема завтра? — спросил я.
— Проблема в том, что мой ученик завтра утром должен сделать некоторую работу, он не может поехать.
— Так пусть он делает свою работу — ему не нужно приходить.
— Ты не понимаешь, — сказал монах, — я отрекся от денег.
— Ты все больше запутываешь меня. Ты отрекся от денег — прекрасно, но какое отношение это имеет к тому мужчине, его завтрашним делам и тому, что ты не можешь прийти в мою медитационную группу?
— Ты что, не понимаешь простых вещей? — сказал он. — Я не могу прикасаться к деньгам, поэтому вместо меня он обращается с ними. А в Мумбай я должен ехать на такси — кто будет платить? Я не могу касаться денег; я от них отрекся. Все мои деньги у него; он платит за меня, и если кто-то жертвует деньги мне, получает их он. Я полностью вне этого, я не имею ничего общего с деньгами.
— Прекрасное распределение сил! — сказал я. — Ты не имеешь ничего общего с деньгами, но что ты делаешь с этим человеком? Ты отправишься на небеса, а этот человек попадет в ад — он, бедняга, все время служит тебе, следует за тобой везде, но все же попадет в ад. Если ты отрекся от денег, тогда живи без денег, страдай без них. Но к чему посылать его в ад? Ты ответствен за это, и ты отправишься в еще более глубокий ад, чем он!
Люди находят странные способы, не понимая, что они делают. Они просто следуют мертвым догмам, мертвым принципам. Они отрекаются от денег, потому что деньги веками осуждались религиозными людьми. Я сказал:
— Это еще больше усложняет дело. Если бы ты опускал руку в собственный карман, все было бы гораздо проще, но ты опускаешь ее в чужой карман. Это воровство! Чем ты занимаешься? Ты вор-карманник. И ты гораздо более опасный вор, чем кто-либо другой, потому что обычный вор по крайней мере пользуется собственной рукой, а ты, вытаскивая деньги из его кармана, используешь его руку. Рука — его, карман — его, а ты полностью вне этого, ты над всем этим.
И я сказал ученику:
— Уезжай прямо сейчас, пусть он остается здесь. Я не отпущу его вместе с тобой. Уезжай как можно быстрее и туда, где он не сможет тебя разыскать, ибо этот человек прокладывает для тебя дорогу в ад. И все деньги, что у тебя есть, — твои. Он отрекся от денег и не может на них претендовать.
— Правда? Все деньги? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду, говоря «все»?
— Ну, когда мы едем куда-нибудь, обычно у меня в кармане двести-триста рупий, но в нашем храме их тысячи.
Я сказал:
— Все эти деньги твои, отправляйся за ними. Я задержу его здесь, чтобы ты мог взять деньги и уехать. А если он попытается уехать отсюда, я сдам его полиции, — ведь он отрекся от денег. Он не может даже заявить в полицию, что их у него украли.
— Что? — воскликнул монах. — Я приехал сюда учиться медитации!
