Однажды мирное течение нашей жизни нарушили неожиданные гости. Два всадника — мужчина и женщина, расседлав своих коней у подножия горы, поднялись по каменным ступеням к нашей пещере. Худой, горбоносый мужчина был одет в боевой панцирь, крепкий кожаный плащ, на широком ремне у левого бедра — ножны, отделанные серебром. Я принял его за кшатрия, живущего при дворе какого-нибудь великого владыки. Потом я взглянул на женщину. Не помню, какие одежды она носила, и были ли на ней украшения. Меня потряс необычайно белый тон кожи и черные брови, изогнутые, словно концы боевого лука, чуть продолговатые глаза, ясно смотревшие на мир из-под полуопущенных век. Впрочем, нас с Митрой они, кажется, не замечали. С Учителем прибывшие встретились, как со старым знакомым. Слуги поднесли путникам ключевую воду, помогли мужчине снять доспехи и проводили в одну из келий.
— Видал! Вот какие жены достаются настоящим воинам, — сказал Митра.
Почему-то меня эти слова разозлили.
Когда наступили сумерки, мы расселись кружком на циновках в пещерном зале, едва освещенном огнем очага. У каждого были глиняные чаши с медовым напитком. В пещеру тянуло сыростью, но путешественники уже успели переодеться в теплое и сухое, а огонь очага если и не мог растолкать ночную тьму, то, по крайней мере, позволял на время забыть о неудобствах сезона дождей. Пока риши беседовал с гостями, мы с Митрой могли спокойно разглядеть их. Впрочем, женщина почти не принимала участия в разговоре. Она сидела очень прямо, подогнув под себя ноги. Белые одежды в отблесках очага делали ее похожей на луч лунного света. Черные волосы были стянуты жемчужной нитью в тугой пучок и опущены на левое плечо. На лбу мерцала тонкая серебряная диадема.
— Ты уже не расстаешься с оружием, Ашваттхаман?
Вопрос Учителя заставил меня взглянуть на мужчину. Блики пламени высвечивали тонкие линии рукояти его меча. Воин прикрыл оружие концом кожаного плаща и передернул плечами:
— Предосторожность не мешает. Пока мы ехали с севера на юг, я везде видел знаки беды: селенья обносятся частоколом, поля зарастают колючками, на перекрестках дорог трезубцы Шивы. Везде тревога и ожидание войны.
— А что думают об этом в Хастинапуре? — спросил Учитель.
— Там спорят о наследии. Видура в зале собраний напомнил о приметах Калиюги, названных в Сокровенных сказаниях: «Люди становятся лживыми, стараются наживать богатство, брахманы нарушают обеты, женщины не хранят верность мужьям, а мужья отвращаются от закона». По-моему, приметы сходятся.
— Да, нас ждут серьезные испытания, — вздохнул Учитель. — Но звезды не изменяют своего пути, дожди в срок пробуждают зерно, солнце по-прежнему дарит свет. Значит, беду несут люди…
Признаться, я слушал краем уха, так как все мое внимание было обращено на гостью с севера. У нас, на юге, никто бы не поверил, что человеческая кожа может быть цветом и нежностью похожей на цветок лотоса. Я даже не пытался оценить красоту этой женщины, далекой и совершенной, как богиня, просто любовался ею, запечатлевая в памяти ее черты: высокие скулы, чуть впалые, как от голода, щеки, прямой тонкий нос, гордо сомкнутые губы. Я мысленно попытался представить себя в роли ее спутника. Конечно, не в крестьянской юбке, а в плаще, доспехах, с медными браслетами на запястьях. Но ее отделяло от нас с Митрой не одеяние, а некий скрытый внутренний огонь, который чувствовался и в ее взгляде, и в почти невидимом серебряном сиянии, исходящем от ее тела.
— И брахманы нарушают обеты… — долетел до меня голос нашего гостя. — В городах остается все меньше учителей и врачевателей из дваждырожденных. Зато строится все больше храмов. Жрецы, называющие себя брахманами, но лишенные способностей чувствовать брахму, привлекают паломников жертвенными огнями перед каменными идолами, пышными процессиями и громким чтением мантр. Сложные ритуалы оказываются более притягательными и для царей и для пахарей, чем наши рассуждения об истине.
— Наше учение могут понять лишь ищущие знания. А у какого крестьянина хватит терпения и сил постигать его? И какой кшатрий покинет дворец ради пещеры? — воскликнул воин.
Мы с Митрой сочли себя одинаково оскорбленными и выпрямили спины, словно призывая рассмотреть нас повнимательнее. Глядя на нас, Учитель грустно улыбнулся и прочитал нараспев слова из давней песни чаранов:
Все, кто ищут прозренья,
Будь то воин, крестьянин иль нищий,
Все стремятся к великому свету
Негасимого сердца вселенной
— Так все реки текут к океану..
Но северянин, казалось, уже прочитал наши мысли и повернул к нам лицо с горящими, как угли, глазами:
— Но вас только двое! Когда я был молод, в этом ашраме обучались десять учеников. А сейчас у нас не хватает учителей даже для подготовки тех немногих, кто попадает в наш узор. А сколько способных овладеть брахмой так и умирают, не узнав, что были рождены для жизни в двух мирах. Страшные, невосполнимые потери…
— Тогда почему вы тратите время на овладение оружием? — как мне показалось, с горечью спросил Учитель. — Почему не помогаете нам искать и обучать? Сколько сил тратится на придворные интриги и воинские забавы!
— Но мы должны уметь защищаться. Иначе нас просто уничтожат. Ведь ты знаешь, что использовать брахму для боя запрещено. Да и ее благое поле слабеет день ото дня.
— И в этом виноваты вы. Брахма не может удержаться в сердцах, пораженных злобой и властолюбием. Наш священный узор грозит распасться из-за того, что вы, думая о выгодах, отягощаете карму нашего братства. Учение об истине нельзя распространить так же, как царские приказы или песни чаранов. Мы даем умение управлять мыслями и чувствами. А для этого нужно время. Хотя я понимаю, — с вызовом сказал Учитель, — отшельничество не так приятно, как скачки на бешеных колесницах и пиры во дворце.
Кшатрий промолчал. Может быть, ему нечего было возразить. Но тут в разговор вступила женщина. Голосом, глубоким и нежным, как вдох, она сказала:
— Вы же знаете, Учитель, что мы не принадлежим себе. Я могу только мечтать об одном из наших убежищ. Как было бы хорошо успокоить мысли, собрать силы, восстановить утерянную гармонию. Вы давно не были в городах. Над некоторыми из них вражда и подозрительность висят черным дымом. Крепости, как чаши, до краев полны ненавистью и жаждой убийства. Удивительно, как земля еще не разверзлась и не поглотила людей, желающих друг другу погибели. А вы говорите, что надо искать учеников. Надо, конечно, надо, но поздно. Сейчас только мудрость Высокой сабхи и острые мечи наших братьев, взявших на себя бремя кшатрийской дхармы, могут помочь выжить дваждырожденным.
— Неужели дела так плохи? — тревожно спросил Учитель.
Ашваттхаман успокоительно улыбнулся:
— Наш оплот — Хастинапур — остается не приступной твердыней. Дхритарашта, как и все цари лунной династии, покровительствует нашему братству. По-прежнему живут при его дворе Бхишма, Видура и другие патриархи. Хастинапур — наша надежда. Только там мы еще сохранили надежный союз с кшатрийскими родами, там при слушиваются к советам брахманов…
— Но какой ценой мы этого достигли! — вздохнул Учитель. — Дваждырожденные начали гордиться своим влиянием на царей, они почувствовали вкус власти над людьми. Вы даже и не замечаете, как меняетесь сами.
Женщина не ответила, но мне показалось, что уголки ее гордых губ скорбно опустились. Ее спутник стукнул себя кулаком по колену.
— Сейчас не время спорить о правильности пути. Я чувствую поток кармы, увлекающий наше братство к неизвестному исходу. Все, кто связан великой цепью, скоро будут втянуты в борьбу. Истекает срок изгнания Пандавов. Высокой сабхе снова предстоит выбор, кого предпочесть: Юдхиштхиру или Дурьодхану. Оба — дваждырожденные. Оба претендуют на престол. Но Дурьодхана — сын Дхритарашты. И царь, скорее всего, пожелает передать трон своему прямому наследнику.
— Юдхиштхира считается самым лучшим знатоком закона. Даже в Хастинапуре его почитают как воплощение бога Дхармы, — смиренно заметил Учитель.
— Многие говорят, что он возжаждал власти и пошел против Высокой Сабхи, — сказал гость с севера.
— Майя уже занавесила правду о событиях десятилетней давности, — страстно возразила женщина своему спутнику. — Это враги Пандавов наговаривают, будто Юдхиштхира хотел покорить весь мир. Когда он получил царство со столицей Индрапрастхой, он совершил подобающие обряды — раджасую и ашвамедху. В глазах подданных без этих обрядов посвящения на царство никакая власть не будет прочной и долгой. Поэтому в древности раджасуя могла продолжаться больше двух лет. У Пандавов не было ни времени, ни возможности в точности соблюдать все ритуалы, но все же они постарались, чтобы обряд посвящения на царство прошел как можно более величественно и помог укрепить в подданных веру в законность и священность власти нового царя. Так предписывает традиция, и этого же требует здравый смысл. Юдхиштхира исправно приносил огню все надлежащие жертвоприношения, вел обязательные беседы с брахманами, бросал кости из камня вайдурья на резную доску в ритуальной игре, участвовал в колесничьих состязаниях и совершил жертвоприношение коня — ритуал, при котором лучшего коня царских конюшен выпускают бродить на свободе, а за ним следует царь, открывая для себя новые земли…
