ТОМУ ВРЕМЕНИ я вступила в полосу абсолютных лишений, длившуюся почти семь лет. Мне представлялось, что я брошена жить среди зверей, подобно Навуходоносору. Это было положение достойное сожаления, и все же, оно послужило к моему величайшему благу, если посмотреть, как употребила его божественная мудрость. Это состояние пустоты, мрака и бессилия далеко превзошло все те испытания, которые мне когда–либо доводилось переживать. С того времени я усвоила, что молитва сердца, даже когда она представляется самой сухой и бесплодной, не является неэффективной или же произносимой напрасно. Бог дает нам самое лучшее, однако, не всегда то, чего мы более всего желаем или от чего получаем наибольшее удовольствие. Если бы люди уяснили себе эту истину, они были бы далеки от жалоб в течение всей своей жизни. Вызывая в нас смерть, Он предоставляет нам жизнь. Ибо все наше духовное счастье, как временное, так и вечное, состоит в том, чтобы покоряться Богу, позволяя Ему совершать в нас то, что Ему угодно. Это требует от нас тем большего подчинения, чем меньше нам нравится происходящее. Посредством такой чистой зависимости от Свято го Духа, нам все дается чудесным образом. В Его руке наши слабости оказываются источником нашего смирения. Только бы душа хранила верность, предавая себя в руку Божью и принимая все Его действия, будь они вознаграждающими или укрощающими. Только бы она соглашалась принимать Его руководство, от часа к часу будучи ведомой Его рукой, и умерщвляемой ударами Его Провидения. Если бы она не жаловалась и не желала бы иметь более того, что имеет, она вскоре пришла бы к познанию вечной истины, хоть ей и не сразу стали бы известны пути и методы, посредством которых Бог вел ее сюда. Люди хотят показывать Богу направление, вместо того, чтобы самим быть направляемыми Им. Они желают показать Ему какой–нибудь путь, вместо того, чтобы пассивно следовать туда, куда Он ведет их. Таким образом, многие души, призванные к тому, чтобы наслаждаться Самим Богом, а не просто Его дарами, тратят всю свою жизнь в поисках мелких утешений. Питаясь ими, они только в них обретают покой, составляя из них все свое счастье.
Если мои цепи и мое заключение каким–либо образом могут огорчить вас, я буду молиться, чтобы они послужили к вашему стремлению искать только Бога ради Него Самого. Я буду молиться, чтобы вы желали обладать Им только посредством смерти всего вашего я, никогда не пытаясь быть кем–то на путях Духа, но, стремясь войти в состояние собственного глубочайшего небытия. У меня была внутренняя борьба, которая постоянно терзала меня. Две силы, которые казались одинаково могущественными, сражались за владычество внутри меня. С одной стороны, желание угодить Тебе, о мой Бог, страх оскорбить Тебя, и постоянное стремление всего моего существа к Тебе. С другой стороны, видение всей моей внутренней испорченности, развращенность моего сердца и постоянное потакание себе и возвышение собственного я.
Скольких потоков слез, скольких скорбей стоило мне все это! «Возможно ли, — восклицала я, — полюбить Его с таким жаром, но быть навсегда Его лишенной. Чтобы Его блага произвели во мне лишь неблагодарность. Чтобы за Его верность было заплачено неверностью. Чтобы мое сердце, которое было очищено от всех творений, и сотворенных вещей, и исполненное Его благословенным присутствием и любовью, теперь стало полностью лишенным божественной силы, и исполненным блужданиями и сотворенными вещами!»
Теперь я уже не могла молиться как прежде. Небеса казались закрытыми для меня, и я считала это справедливым. Я не могла получить утешения или же пожаловаться кому–либо. На земле не было творения, к которому бы я могла обратиться. Я считала себя изолированной от всех существ, ни в чем не находя средства утешения. Мне больше было не под силу практиковать любую добродетель с прежней легкостью. «Увы! — говорила я. — Возможно ли, чтобы это сердце, прежде охваченное огнем, могло теперь уподобиться куску льда!» Мне часто казалось, что все творения ополчились против меня. Обремененная грузом прошлых и множеством новых грехов, я не верила, что Бог когда–нибудь простит меня, но считала себя жертвой, обреченной на адские муки. Я была бы рада пройти все епитимьи, применить все молитвы, паломничества и обеты. Но, увы, все, что я испробовала как средство излечения, казалось, лишь усугубляло болезнь. Я могу сказать, что действительно, слезы были моим питьем, а печаль была мне в пищу. Я ощущала в себе такую боль, которую я никому не смогла бы объяснить, разве только тому, кто лично испытал ее. Во мне был некий палач, мучивший меня без передышки. Даже когда я ходила в церковь, мне это не приносило облегчения. Я могла быть невнимательной к проповедям. Теперь они не приносили мне никакой пользы или восстановления. Я едва была в состоянии воспринять или понять что–либо в них или о них.
ТО ВРЕМЯ КАК МОЙ МУЖ ПРИБЛИЖАЛСЯ к своей кончине, его душевные расстройства длились беспрерывно. Как скоро ему удавалось оправиться после одного, он тут же впадал в другое. Он переносил сильные боли с великим терпением, отдавая их Богу и извлекая из этого некоторую пользу. Однако его гнев по отношению ко мне усилился, так как доносы и сплетни обо мне во множестве доходили до него. Все, что говорили о нем, всего лишь слегка раздражало его. Он все более был подвержен вспыльчивости, так как приступы боли делали его еще более склонным к раздражению.
В это же время служанка, которая раньше всегда меня терзала, теперь иногда проявляла ко мне жалость. Она пришла ко мне, как только я уединилась в своей комнате, и сказала: «Приходите к моему господину, чтобы ваша свекровь не могла наговаривать ему на вас». Я предпочитала ничего не знать обо всем этом, но он не мог скрыть своего недовольства мною или даже терпеть меня рядом с собой. Моя свекровь в то же самое время не знала никаких границ. Все посещавшие наш дом, становились свидетелями постоянных ссор, которые я вынуждена была переносить с огромным терпением, несмотря на мое состояние. Незадолго до своей смерти, мой муж закончил строительство часовни в провинции, где мы проводили часть лета, и где каждый день я могла слышать молитвы и посещать причастие. Не осмеливаясь делать это открыто, священник каждый день тайком допускал меня к причастию. Затем пришел день, когда проходило торжественное освящение маленькой часовни. Во время освящения я ощутила себя внезапно захваченной изнутри, что продолжалось более пяти часов в течение всей церемонии, и тогда наш Господь заново посвятил меня Себе. Я чувствовала себя храмом, освященным для Него, как на время моей жизни, так и на всю вечность. Я говорила себе, (как о первом, так и о втором храме) «Пусть этот храм никогда не будет оскверняем. Пусть хвала Богу вечно воспевается в нем!» В тот момент мне показалось, что моя молитва была услышана.
Но вскоре я была лишена всего этого, поэтому мне оставалось одно лишь утешающее меня воспоминание. Когда я находилась в этом провинциальном доме, который был всего лишь маленьким местом уединения до построения часовни, я уходила в леса и пещеры для молитвы. Сколько раз в этих местах Бог спасал меня от опасных животных и ядовитых змей! Иногда я абсолютно бессознательно опускалась на колени, не замечая змей, которых здесь было великое множество. Они ускользали, не причинив мне даже малейшего вреда. Однажды мне случилось оказаться в небольшом лесу, где был разъяренный бык. Но он унесся от меня прочь. Если бы я могла вспомнить все случаи действия Божьего провидения для моего блага, это бы явило великолепную картину. Они действительно происходили так часто и постоянно, что я не могла не поражаться им. Бог всегда воздает тем, у кого нечем Ему отплатить. Если творению свойственна хоть какая–нибудь верность или терпение, это значит, что они даны ему только Им одним. Если же Он на мгновение удаляет свою поддержку, и кажется, что Он оставляет меня на саму себя, я теряю свою силу, чувствуя себя слабее любого другого творения.
Если мои немощи показывают, кем я являюсь, то Его милости показывают, кем является Он и насколько я от Него завишу. После двенадцати лет и четырех месяцев супружества, сопровождаемого самыми большими испытаниями, за исключением бедности, которую мне не довелось узнать, хоть я так к ней стремилась, Бог вывел меня из этого состояния. Это было сделано с тем, чтобы дать мне еще более суровые испытания с которыми мне еще не приходилось до сих пор встречаться. Ибо если Вы, господин, внимательно посмотрите на ту жизнь, которую велели мне описать, то заметите, что мои испытания лишь возрастали до нынешнего времени. Одно уступало место другому, следующему за ним, и новое являлось тяжелее прежнего. Когда мне говорили посреди всех этих скорбей, что я «совершила грех к смерти», во всем мире не было никого, с кем бы я могла поделиться. Я бы хотела иметь кого–нибудь, кто бы стал свидетелем моего поведения, но я не имела никого. У меня не было ни поддержки, ни исповедника, ни руководителя, ни друга, ни советника. Я потеряла всех. И после того, как Бог забрал их у меня одного за другим, Он и Сам удалился от меня. Я оставалась без единого творения, и в довершение моего отчаяния, мне казалось, что я осталась без Бога, Который был единственным, способным поддержать меня в состоянии такого глубочайшего горя.
