Я был там. Я поднялся и сказал: «Подождите минуточку, пожалуйста».
Он сказал: «Я сказал что-нибудь не то?»
Я сказал: «Конечно. Вы были у Кришнамурти? Вы жили в Англии; Кришнамурти часто бывает в Англии - припадали ли вы к ногам этого человека, чтобы выучиться великой мудрости, видению?»
Он сказал: «Нет, не припадал».
«Тогда, - сказал я, - вы и к Будде не отправились бы. Ходили вы к Рамане Махариши?» - который как раз недавно, несколько лет назад умер. «Он был жив на протяжении всей вашей жизни и он был известен по всему миру как один из самых просветленных Учителей во все времена. И был он здесь, в Индии, жил в одном месте, в Аруначале. Он никогда не переезжал с того маленького холма на юге, он всегда оставался там, всю свою жизнь».
«Он пришел туда, когда ему было семнадцать, и он умер там; ему было, наверное, восемьдесят пять. Он никуда не уезжал все эти семьдесят лет. Он постоянно жил на этом маленьком холме. Люди со всего мира приходили к нему. А вы приходили?»
Он сказал: «Нет».
Я сказал: «Сможете ли вы повторить тогда, что отправились бы к Будде? Я с уверенностью могу сказать, что это всего лишь чисто ораторский прием. Вы дурачите других людей, вы дурачите себя. Вам нужно признать тот факт, что вы никуда не отправились бы. Почему вы не отправились к Рамане, к Кришнамурти, к Мехеру Бабе? На протяжении всей вашей жизни эти люди были доступны вам».
«Но вы считаете себя гораздо более высоким авторитетом, больше и лучше образованным, чем все эти три человека. У вас есть мудрость, у вас есть видение, у вас есть свет - что еще могут дать вам эти люди? Я говорю вам с абсолютной уверенностью, вы не пошли бы к Будде. Согласны вы со мной или нет?»
На мгновение установилась тишина, такая тишина, какая редко случается в актовом зале университета, мертвая тишина. И этот человек сказал: «Возможно, мальчик прав. На самом деле, у меня нет права говорить о Будде, ведь меня никогда не интересовали просветление, нирвана, медитация. И он прав в том, что я не пошел бы к Будде. Для чего? Ведь мои интересы лежат не среди этих вещей. И он ясно указал на то, что я знаю этих трех человек - эти три человека хорошо известны как просветленные Учителя, - но я не пошел к ним. А ведь они были так недалеко от меня».
«Кришнамурти был очень близко; всего лишь час на автомобиле, и я мог бы видеть его множество раз. Я выступал в Мадрасском университете, откуда до Аруначала всего лишь несколько часов на автомобиле. Я выступал в университете Пуны, а в Пуне живет Мехер Баба, - но я и не подумал пойти к нему». Он попросил у меня прощения перед всем университетом и попросил время от времени приходить к нему в дом; он хотел бы поговорить со мной. Я скажу, что этот человек был, по крайней мере, разумен; он не был раздражен.
Мои профессора сказали мне: «Это неправильно, особенно для вас, ведь от него зависит ваша ученая степень. Он может воспрепятствовать вам в получении ученой степени, у него есть все возможности многими путями повредить вам, ведь это он будет назначать тех, кто будет вашими экзаменаторами. Он назначает того, кто будет принимать у вас устный экзамен. И ваше будущее... он будет решать, давать ли вам ученую степень или нет».
Я сказал: «Не беспокойтесь ни о чем. Я сегодня же обо всем позабочусь».
Они сказали: «Продолжая это озорство?»
Я сказал: «Человек предложил мне свои извинения, а вы все еще называете это озорством?»
Они сказали: «Да, он выглядел глупо при этом вмешательстве в его публичное выступление».
Я сказал: «Я не старался выставить его в глупом свете, и он доказал, что он не глуп. Я спрашивал у многих студентов: все они сказали, что их уважение к нему возросло, поскольку он признал, что сказанное им было лишь ораторским приемом. Слова иногда могут уводить вас очень далеко; одно слово ведет вас к другому».
«Люди, которые всю свою жизнь говорили, - профессора, преподаватели, - постоянно говорят то, что они и не имеют в виду. Их нужно попридержать: "Куда это вы?" Одно слово цепляется за другое, то за третье... их нужно придерживать. Конечно, держать кого-то за ногу выглядит озорством, но это не так. Он и не воспринял это как озорство».
Я подошел к нему, и он сказал: «Вы сделали для меня нечто великое. За всю мою жизнь никто не прерывал меня во время моего выступления. А вы прервали меня в такой точке, что я не смог никак отвергнуть вас; и я полюбил вас по той простой причине, что в вас есть смелость. Что бы вам ни было нужно и когда бы вам ни было нужно это, помните, что я здесь. Только дайте мне знать об этом, и все средства, все, что в моей власти, будет предоставлено вам».
Мне не пришлось ничего говорить ему. Он, без моих обращений, сделал так, что от всей этой университетской суеты я получил на два года свободный график, и сто рупий в месяц, и ученую степень. И вы удивитесь тому, что перед тем, как решить, кто будут моими экзаменаторами, он спросил у меня: «Есть ли у вас какие-нибудь предпочтения - кому бы вы хотели сдавать?»
Я сказал: «Нет, когда решаете вы, я знаю, что вы выберете наилучших людей. Я хотел бы наилучших. Так что не думайте о том, провалят они меня или пропустят, дадут ли мне высокие баллы или низкие баллы; это меня совершенно не беспокоит. Выбирайте лучших во всей стране».
И он выбрал лучших. И странно, все это обернулось в самую лучшую сторону. Одним из моих профессоров, которого он выбрал для экзамена по индийской философии, был доктор Ранаде из Аллахабадского университета, наивысший авторитет. Он был наивысшим авторитетом в индийской философии. Но обычно никто не выбирал его в качестве экзаменатора, потому что он редко кого пропускал. Он находил так много ошибок, и с ним невозможно было спорить; он был последним человеком, с которым следовало бы спорить. И почти все профессора по индийской философии в Индии были его учениками. Он был уже очень старым человеком, на пенсии. Но доктор Карпатри выбрал его и попросил его об особом одолжении, поскольку он был старым и уходил в отставку: «Вы должны».
Случилась странная вещь - и если вы доверяете жизни, странные вещи случаются. Он дал мне девяносто девять процентов из ста. Он написал на моей работе особое замечание о том, что он не дал сто процентов, потому что это выглядело бы слишком; вот почему он урезал один процент. «Но работа заслуживает ста процентов. Я скупой», - написал он в своем замечании.
Я прочел это замечание; доктор Карпатри показал мне его, сказав при этом: «Только взгляните на это замечание: "Я скупой, за всю свою жизнь я ни разу не поставил выше пятидесяти; самое большее я давал пятьдесят процентов"».
Ему понравились мои странные ответы, которых он никогда не получал раньше. И это было усилием всей его жизни, чтобы студент философии не был попугаем, просто повторяющим то, что написано в учебнике. Как только он видел, что все это взято из учебника, он больше этим не интересовался.
Он был мыслителем и хотел, чтобы ему говорили что-нибудь новое. А со мной проблема заключалась в том, что я понятия не имел об учебниках, поэтому все, что я писал, не могло быть взято из учебника - это было совершенно точно. И ему понравилась моя работа по той простой причине, что я не был книжником. Я отвечал сам по себе.
На мой устный экзамен он пригласил одного мусульманского профессора из Аллахабадского университета. Того считали очень строгим, требовательным человеком. И даже сам доктор Карпатри сказал мне: «Он очень требовательный человек, так что будьте осторожны».
Я сказал ему: «Я всегда осторожен, независимо от того, является ли человек требовательным или нет. Я остерегаюсь не человека, я просто осторожен. Смысл не в человеке: даже если в комнате никого нет, я все равно осторожен».
Он сказал: «Я хотел бы присутствовать и посмотреть на это, потому что я слышал об этом человеке, что он действительно очень жесткий». Поэтому он пришел на экзамен. Это было редким событием. Там был глава моего факультета, там был вице-канцлер и доктор Карпатри. Он попросил у мусульманского профессора сэра Сайяда особого разрешения: «Могу ли я присутствовать? Я хотел бы посмотреть, поскольку вы известны как самый жесткий экзаменатор, и я знаю этого мальчика - он по-своему такой же жесткий, как и вы. Поэтому я хочу посмотреть, что случится».
И мой профессор, доктор С.К. Саксена, который любил меня как сына и всячески заботился обо мне... Он откладывал даже свои дела, чтобы позаботиться обо мне. Например, каждое утро, когда шли экзамены, он приходил в университет, в мою комнату в общежитии, подвезти меня на своем автомобиле в экзаменационный зал, ведь он не был уверен - пойду я, не пойду я. Так что эти несколько дней, пока шли экзамены... и ему было очень трудно вставать так рано.
Он жил в четырех-пяти милях от нашего общежития, и он был человеком, который любил выпить, поспать подольше. Его занятия никогда не начинались раньше часа дня, потому что только к этому времени он был готов. Но чтобы взять меня с собой, он точно в семь был уже перед моей комнатой, потому что экзамены начинались у нас в семь тридцать. Я спросил у него: «Зачем вы понапрасну тратите тридцать минут? Ведь отсюда до экзаменационного зала минута ходу».
