Само по себе понятие «владение собой» — неправильное. Но здесь ничего не сделаешь. Все понятия нашего языка неправильны в той или иной степени; нет адекватных слов, чтобы передать эти моменты полноты. Если есть контроль, значит, есть «я»; в случае контроля «я» даже более сильное, чем обычно. У человека, который себя не контролирует, «я», эго не такое сильное — как такое может быть? Он знает свою слабость.
Поэтому ты сталкиваешься со странным явлением — твои так называемые святые более эгоистичны, чем грешники. Грешники более человечны. Они также скромней. Святые из-за того, что они себя контролируют, — практически бесчеловечны — они думают, что они высшие люди, поскольку могут контролировать свои инстинкты, выдерживать длительные посты, годами или на протяжении всей жизни воздерживаться от секса. Они могут бодрствовать — не засыпая ни на секунду — несколько дней подряд, — такой контроль над телом и умом породил огромное эго. Оно питается идеей: «Я особый человек». Это питает их болезнь.
Грешник куда скромней. Он вынужден быть скромным; он знает, что не может ничего контролировать. Когда у него внутри поднимается злость — он злится. Когда у него внутри зарождается любовь — он влюбляется. Когда к нему приходит печаль — он грустит, ведь он не контролирует свои эмоции. Если он голоден — он готов сделать все, чтобы достать пищу; если нужно будет ее украсть — он готов ее украсть. Он обязательно что-нибудь придумает.
Известна такая суфийская история:
Мулла Насреддин и двое других святых отправились в паломничество в Мекку. Они проходили через одно село, их путь уже подходил к концу. У них почти закончились деньги. Они смогли купить только немного халвы. Им очень хотелось есть. Что делать? — делить они ее были не готовы — тогда это бы никого не спасло от голода. Тогда все они начали себя восхвалять: «Я более важен, поэтому нужно сохранить жизнь мне».
Первый святой сказал: «Я соблюдал пост, я много лет молился; из присутствующих здесь нет никого, кто был бы более религиозен или свят, чем я. Бог хочет, чтобы мне сохранили жизнь, поэтому дал эту халву».
Второй святой на это сказал: «Да, я знаю, ты великий аскет, но я великий ученый. Я изучил все писания, я посвятил всю свою жизнь служению знанию. Миру не нужны люди, которые могут только соблюдать пост. Что ты можешь делать? — только соблюдать пост. Можешь поститься на небесах! Миру нужно знание. Мир настолько невежествен, что не может позволить себе меня потерять. Ты должен отдать эту халву мне».
Вот что сказал на это Мулла Насреддин: «Я не аскет, я не могу похвастаться самоконтролем. Я не очень много знаю. Я обычный грешник, а я слышал, что Бог сострадателен к грешникам. Эта халва — моя».
Они долго не могли ни к чему прийти и наконец решили — все трое должны лечь спать голодными. «Пусть решит Бог — пусть он пошлет своему избраннику лучший сон».
Утром святой сказал: «Теперь со мной никто не может соревноваться уже точно. Отдайте мне халву — я целовал во сне стопы Бога. О чем еще можно мечтать?»
Но ученый на это только рассмеялся и сказал: «Это что! — Бог обнимал и целовал меня! Говоришь, ты целовал его стопы? Он целовал и обнимал меня сам! Где халва? Она моя».
Все посмотрели на Насреддина: «А какой сон приснился тебе?»
И Насреддин сказал: «Я бедный грешник, у меня был самый обычный сон. Даже не стоит о нем говорить. Но так как мы договорились, и ты настаиваешь, — хорошо, я скажу. В моем сне передо мной явился Бог и сказал: «Идиот! Что ты делаешь? Ешь халву!» Разве я мог его ослушаться? Халвы больше нет. Я ее съел».
Именно самоконтроль порождает тончайший вид эго. Он формирует гипертрофированное эго. Владение собой — совершенно другое явление; оно не связано с «я» или эго. Чтобы совершенствоваться, практиковаться в контроле, требуются огромные усилия. Это долгая борьба. Владение собой не нужно практиковать. Здесь не в чем совершенствоваться. Это не что иное, как понимание. Это никакой не контроль.
Например, ты можешь контролировать гнев, можешь его подавить. Об этом никто не узнает. Наоборот — люди будут восхищаться тем, как в ситуации, в которой каждый человек разозлился бы, ты оставался спокойным, собранным, невозмутимым. Но ты знаешь, что внутри у тебя все кипит. Твои невозмутимость и спокойствие — лишь кажущиеся. Внутри у тебя горит пожар. Но ты подавляешь свои эмоции, загоняешь их в подсознание, сидишь на них, как на вулкане.
Если человек контролирует себя, он себя подавляет. Он продолжает себя подавлять, а значит — продолжает накапливать отрицательные эмоции. Вся его жизнь превращается в свалку. Но рано или поздно — скорее рано, чем поздно — вулкан взорвется, есть предел тому, что ты можешь в себя вместить. Ты подавляешь гнев, сексуальное влечение, ты подавляешь свои стремления и желания — как долго это может продолжаться? Ты вмещаешь в себя какое-то определенное количество, после чего перестаешь контролировать, ты просто взрываешься.
Ваших так называемых святых — людей, которые постоянно занимаются самоконтролем, — легко спровоцировать. Достаточно их немного задеть — в них сразу просыпается дикое животное.
Их святость — не настоящая; у них внутри множество демонов, с которыми они научились кое-как справляться. Это несчастные люди, их жизнь — постоянная борьба. Это невротики, которые находятся на грани безумия. Их выводит из себя малейшая мелочь. Я не считаю, что они религиозны.
Человек по-настоящему религиозный ничего не контролирует и не подавляет. Если ты религиозный человек, ты стараешься понимать, а не контролировать. Ты становишься более внимательным, ты наблюдаешь в себе гнев, сексуальное влечение, жадность, ревность, чувство собственничества. Ты наблюдаешь— просто наблюдаешь — все то ужасное, что тебя окружает. Ты пытаешься понять, что такое гнев, и благодаря этому пониманию от него избавляешься. Если ты наблюдаешь гнев, он тает, как снег на восходе солнца.
Роль солнечных лучей выполняет понимание; внутри тебя восходит солнце, вокруг тебя плавится лед. Как если бы внутри у тебя горел огонь, который бы рассеивал тьму.
Человек понимания — не человек контроля. Наоборот. Он свидетель. К если ты хочешь наблюдать — ты должен перестать оценивать. Человек контроля постоянно оценивает и осуждает — «Это добро, это зло, это ведет в ад, это в рай». Он осуждает, восхваляет, оценивает. В противоположность человеку понимания человек контроля живет в ситуации выбора.
Невыбирающее осознание приносит истинное преображение. Эго нет, так как ты ничего не подавляешь. Понимание — явление внутреннее, субъективное. Это твое личное. Это подпитывается извне другими людьми, тем, что они о тебе говорят. Эго создает мнение других людей. Они говорят, что ты очень умный, они говорят, что ты святой, они говорят, что ты праведник — и ты, конечно, очень доволен. Эго культивируется внешним миром. Но люди говорят в глаза одно, а за глаза другое.
Как говорил Зигмунд Фрейд — если все люди решат говорить двадцать четыре часа в сутки правду и только правду, то дружбы на Земле не останется. Рассыплются все браки и любовные связи. Если решить, чтобы все люди говорили правду и только правду двадцать четыре часа… Когда к тебе в дверь постучит гость, ты не скажешь: «Проходи, пожалуйста, я тебя ждал. Я так давно тебя не видел! Я так по тебе скучал, где ты был?! Я так рад!» Ты скажешь правду. Ты скажешь: «Опять этот сукин сын! Когда же я наконец избавлюсь от этого ублюдка?» Это то, что ты думаешь на самом деле, но никогда не говоришь. Ты можешь сказать это только за спиной у того человека.
Наблюдай себя — что ты говоришь в лицо и что — за спиной. То, что ты говоришь у человека за спиной, — намного честней. Но эго очень слабо, оно зависит от того, что говорят люди, — оно настолько слабо, что на каждом эго впору писать: «Обращаться осторожно».
Безработные поляк Пьерацки, негр Одум и мексиканец Альварес живут вместе.
Однажды вечером Пьерацки пришел домой и заявил, что нашел работу. «Эй, вы, парни, разбудите меня завтра утром в шесть. Я должен быть на работе в шесть тридцать.» — походя бросил Пьерацки.
Когда Пьерацки заснул, чернокожий Одум сказал Альваресу: «Он получил работу, потому что он белый. Нас не берут на работу, потому что я черный, а ты метис». Они намазали Пьерацки ночью кремом для обуви и договорились разбудить его утром поздно, чтобы он очень спешил и ничего не заметил.
Когда Пьерацки пришел на следующее утро на работу, его начальник спросил:
— Вы кто?
— Вы наняли меня вчера, — ответил он. — Вы сказали, чтобы я пришел в половине седьмого!
— Я нанимал белого человека, а ты чернокожий!
— Я не чернокожий!
— А кто же ты тогда! Пойди и посмотри на себя в зеркало!
Пьерацки стремглав кинулся к зеркалу, увидел себя и воскликнул:
