Йонге Мингьюр - Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы

Когда мы работаем с чувствами, которые стоят за другими эмоциями, мы начинаем более непосредственно работать с блокираторами природы будды, особенно с третьей их разновидностью, укоренившимся мнением, что мы неспособны измениться, с четвёртой, отрицанием способностей нашего потенциала, и с пятой, посредством которой мы определяем свои эмоциональные проблемы.

Важная часть любой практики — это в том числе и понимание, когда следует совсем приостановить практику. Приостановка даёт вам больше пространства, что позволяет вам принять взлёты и падения, возможную неровность переживаний, получаемых в вашей практике. Если вы не даёте себе возможности остановиться, то можете поддаться этому бурному потоку и при этом ещё и испытать чувство вины, оттого что не «делаете правильно» или не понимаете этого упражнения. Как же так? Ведь я получил очень ясные наставления, — будете спрашивать вы себя, — а они почему-то не работают? Конечно же, это моя ошибка.

Как правило, занимаясь практикой внимания, вы можете столкнуться с двумя пределами, когда вы поймёте, что нужно остановиться. Один из этих пределов — когда ваша практика начинает ухудшаться. Возможно, вы утратили центр сосредоточения или вам надоело это упражнение. Возможно, вы стали сомневаться в самом методе. Даже если вы сделали шаг назад, рассматривая спусковые крючки и ракеты-носители тревоги, одиночества и т. д., или пробуете что-то другое, ваша практика всё равно не работает. Вы можете подумать: Я так устал от всей этой практики. Не вижу смысла в продолжении.

Недавно я встретился с одной девушкой, у которой было именно такое впечатление. Она пыталась медитировать, сосредоточиваясь на своей постоянной тревоге. Какое-то время её практика казалась успешной, и она была довольна этим. Потом, как ей стало казаться, ничего не получалось. Её тревога усилилась, а способность сосредоточиваться уменьшилась. Однажды она участвовала в организованном мною занятии групповой медитацией. В начале казалось, что с ней всё в порядке, но в конце занятия девушка начала плакать и ёрзать на своей подушке для медитации. После окончания занятия она записалась на личную беседу со мной.

«Ваши методы приносят мне пользу, — начала она, — но в последние несколько дней у меня нет ясности, я в замешательстве, я устаю, мне всё надоедает, а под конец группового занятия я просто дохожу до изнеможения. Хватит с меня этой практики. Наверное, я просто неспособна к ней. Я собираюсь вступить в группу психологической поддержки, где участникам позволяют как следует выплакаться».

Когда она закончила, я объяснил ей, что иногда необходимо на время приостановить практику — просто заняться чем-то другим. Прогуливайтесь. Читайте книгу. Смотрите телевизор или слушайте музыку. Он ушла в свою комнату, ночью спала, а утром ей стало получше. Она хотела снова попробовать заняться практикой, зная, что может прекратить, когда ей захочется. Ей не нужно было продолжать всё так, будто она участвует в гонке преследования или в каком-то другом соревновании.

Идея о том, что нужно прекратить медитацию, когда сосредоточение становится слишком интенсивным или наоборот, ваш ум затуманивается или приходит в смятение, — это действительно важная часть практики, о которой как правило забывают. По этому поводу часто приводится пример «сухого канала» или «пустого водоёма», взятый из практики орошения полей тибетскими крестьянами, которые копают каналы, отводя воду из пруда или озера. Иногда, даже если каналы выкопаны по всем правилам, вода по ним не течёт, потому что сам водоём иссяк.

Точно так же бывает и в вашей практике: хотя вы получили ясные наставления и поняли важность применения усилий и намерения, вы можете испытывать усталость, раздражение, вялость или чувство безнадёжности именно потому, что иссяк ваш умственный, эмоциональный и физический «водоём». Вероятная причина заключается в том, что вы прилагали слишком большие усилия, переусердствовали и не подготовили достаточный запас внутренней силы. Нельзя забывать, что в наставлениях, которые я получил от отца и других учителей, рекомендовались короткие занятия практикой. Работая над интенсивными или долговременными эмоциональными состояниями, мы должны пополнять свои резервуары. Даже Будда стал Буддой не за пару часов!

Второй предел, когда важно сделать перерыв, наступает, если ваше переживание в практике начинает казаться ошеломляющим и невероятным. Допустим, наступает момент, когда вы ощущаете необычный свет и покой в своём теле или вас охватывает невероятное счастье или радость. Вы можете испытать безграничное чувство ясности — такое умственное переживание, будто яркое солнце засияло в безоблачном небе. Всё кажется таким свежим и чётким! Или же мысли, чувства и ощущения прекращаются, и ваш ум становится абсолютно неподвижным. В этот момент вам нужно остановиться.

Иногда люди говорят: «Это несправедливо! У меня такое чудесное переживание. Почему я должен останавливаться?».

Мне понятна их досада, потому что я тоже наслаждался такими блаженными переживаниями. Я с такой жадностью, с такой жаждой хотел бы их удержать! Но мои учителя объясняли мне, что в таком случае я в конце концов испытаю разочарование. Ведь переживания по своей природе непостоянны: рано или поздно ясность, покой и тому подобное испарятся, и тогда я буду чувствовать себя поистине ужасно. В результате мне будет казаться, что я делал что-то неправильно или что практика не работает. Поскольку истинная цель заключается в том, чтобы развивать устойчивость осознанности, позволяющую нам с невозмутимостью наблюдать любое переживание, существует ещё и опасность в результате практики внимания развить в себе привязанность к блаженству, ясности или внутренней умиротворённости.

Далее они объясняли, что, если делать перерыв на высшей точке, на пике переживания, то это будет способствовать горячему желанию продолжать практику, укреплять осознанность и «строить свой водоём».

Таким образом, как это ни странно, приостановка — такой же важный аспект практики, как и её начало.

Одна женщина, которая присутствовала на ряде моих учений во время моего недавнего турне по Северной Америки, в личной беседе призналась, что, хотя многое в жизни ей удалось, она ощущает глубокое желание прочных отношений. Эта жажда была так сильна, что она даже не могла сделать её объектом наблюдения в практике медитации.

На вопрос о том, какого рода мысли посещали её, когда она остро желала таких отношений, она ответила не сразу, но, помолчав немного, сказала: «Скорее всего, я думала, что непривлекательна». После ещё одной паузы она добавила более тихим голосом: «И ещё, наверное, что другие сочтут меня неудачницей, потому что у меня никогда не было длительных отношений».

Продолжение этой цепочки вопросов выявило множество разных мыслей и чувств — включая воспоминания детства (её мать говорила ей, что она дурнушка) и юности (её не приглашали на танцы и вечеринки). Вот, собственно, и вся история её жизни, объясняющая её жажду близких отношений. И когда эта жизненная история была разбита на части, тяжесть этого её чувства стала уменьшаться. Конечно, оно не исчезло сразу же, но в те минуты его стало легче переносить. Оно уже не было непомерной, каменной глыбой, которую она раньше таскала с собой. Теперь это была в действительности скорее кучка камней, слипшихся так, что вместе они казались большой глыбой.

Без лишних усилий она начала спонтанно применять по отношению к своей печали метод и мудрость. Это был поворотный пункт. Рассматривая каждый момент своих затруднений, она медитировала, непосредственно на уровне мыслей и чувств осознавая, что мучило её почти всю жизнь. По мере того как она это осознавала, некоторые её оценки собственный мыслей и чувств стали рассеиваться, и тогда она смогла разбивать их на всё более мелкие куски. В ходе беседы она пережила, по крайней мене на какое-то время, изменение перспективы. Она уже не была своим отражением, запертым в зеркале её же одиночества и тоски. Она была зеркалом.

В конце беседы она вздохнула.

«Я подумала, — сказала она, возможно, моя мать чувствовала себя так же. Возможно, она ощущала себя непривлекательной дурнушкой. Я не помню, чтобы когда-то видела её счастливой или улыбающейся. Я не помню, чтобы видела, как мои родители вместе смеются, обнимаются или целуются. А те другие дети, мои ровесники, которые дружили между собой, которых приглашали на танцы и вечеринки…».

Её голос на минуту замер.