Теперь я хотел бы рассказать вам одну забавную историю. Она не о том, как падают слоны, хотя, знаете, Фриц Перлз делал четкое разделение между куриным пометом, бычьим навозом и слоновьим: видите, разница настолько велика, что выбором человека это быть не может. (Смех.) Сначала, после того как я написал книгу « Тело и зрелое поведение», один человек в Лондоне решил, что я должен был знать Генриха Якоби, поскольку кое-что из того, что было в моей книге, он узнал именно от него. Тогда я еще не знал никакого Якоби, а тот человек сказал: «Этого не может быть. Вам нужно познакомиться». Он написал Якоби и отослал ему мою книгу. Полтора года спустя я взял отпуск и поехал повидать этого Якоби. Я подумал, что нам было бы интересно познакомиться друг с другом. Кто-нибудь из присутствующих знает, кто такой Генрих Якоби? Это очень большой учитель. Сейчас его уже нет. После той встречи мы стали большими друзьями и виделись с ним еще несколько раз. Но рассказать я вам хочу о том, как он меня научил тому, чему учил его я, — забавно, не правда ли? Это имеет отношение к сензитивности и всему, чем мы сейчас занимаемся.
Всю свою жизнь я был напрочь лишен слуха. Я ничего не мог спеть. Даже национальный гимн я исполнял лишь в том случае, если рядом была большая толпа горланящих изо всех сил людей. Тогда я кричал вполголоса и кое-как справлялся с национальным гимном. Там, в России, в месте, где я рос, в моем доме музыки не было. Сами русские музыкальны и учатся музыке, но вот еврейская семья... впрочем, это длинная история. (Смех.) Когда я в первый раз насвистел мелодию, то получил нагоняй за то, что вел себя, как гой (Гой — то есть не еврей, инородец. — Прим. ред). (Смех.) Еврей должен делать что-то, что повысит его уровень знаний, его интеллект, но только не свистеть, подобно гою.
Конечно, когда четырех-, пятилетний мальчишка напевает знакомую мелодию и один-два раза получает за это выговор от своего отца, то на всю оставшуюся жизнь он лишается слуха. В то время я хотел вернуть свой музыкальный слух, и один лишь Якоби смог мне в этом помочь. У него был забавный метод. Вначале он сказал: «Видишь, это рояль Бехштейна. Не мог бы ты сыграть что-нибудь, пожалуйста?» Я ответил, что не умею играть на рояле, на что он возразил: «Поэтому-то я и попросил тебя сыграть». Мне показалось это забавным, и я его спросил: «Если я не умею играть на рояле, то как я могу на нем играть?» — «Ну, играй же! Ты знаешь какую-нибудь мелодию? Любую». Как человек, который не смеет даже исполнить гимн, может сыграть мелодию? Якоби все просил: «Вспомни что угодно — ты хоть что-нибудь помнишь?» Тогда мне внезапно на ум пришла одна забавная мелодия (напевает несколько тактов), которую пела Ровина в «Песни Песней»: «Ты прекрасна, моя возлюбленная жена» — что-то вроде этого. У меня получилось воспроизвести ее не фальшивя и гораздо лучше, чем я это сделал сейчас.
Как бы то ни было, он сказал: «Сыграй. Это красивая мелодия». Я ответил: «Как я могу ее сыграть?» И вновь услышал: «Попробуй». Итак, я сел за рояль и начал бить по клавишам. До чего бы я ни дотрагивался — до, ре, ми, фа, соль, ля, си, — ничего не мог подобрать, ничего не получалось! (Смех.) Бац, бац здесь, бац там! Якоби терпеливо слушал. Кстати, должен вам сказать, что сам он был первым музыкантом, работавшим с Делькроссе, человеком, создавшим «Юритмикс». Кто-нибудь был на концерте «Юритмикс»? Затем он был руководителем оперы в Страсбурге. Он все слушал и слушал и после нескольких минут моей игры понял, что ничего из этого не выйдет, и я чувствовал себя полным идиотом.
Он сказал: «Это же Бехштейн. Хороший рояль. Что он тебе сделал? Зачем ты его ломаешь? За что так лупишь?» Я почувствовал себя немного пристыженным и признал, что я на самом деле стучал и бил по клавишам, производя ужасный шум.
Затем Якоби сказал: «Ты в своей книге «Тело и зрелое поведение» написал, что согласно закону Вебера — Фехнера, стимулы и ответные реакции на стимулы соответствуют закону логарифма. Следовательно, чтобы найти отличия в очень громких шумах, тебе нужно создать очень большую разницу». А я почему-то этого уразуметь не смог. Я сам лично писал, что если вы хотите обрести сензитивность, вам нужно ослабить усилие и исходный стимул, иначе вы не сможете видеть различия. Если стимул очень силен, то между одним и другим должна быть огромная разница, чтобы ее заметить. Тогда я обычно заставлял людей лежать на полу, ничего не делая, не напрягая мышцы, таким образом, чтобы они смогли обнаружить незначительные отличия. В подобной ситуации можно прийти к выводу, что то, что ты делал раньше, может быть сделано лучше.
Оказалось, что когда я начал прикасаться к клавишам, производя тишайший, который я сам мог едва услышать звук, и петь про себя (поет), то у меня ушло всего около трех минут на то, чтобы подобрать и сыграть мелодию. Притом я никогда раньше не играл и не имел ни малейшего представления о том, с чего начинать. Был и еще один сюрприз. Есть учителя, которых стоит оценивать в каратах. Им известно обо всем, и ты не знаешь откуда. Пока я подбирал и исполнял мелодию, Якоби записал мою игру на магнитофон: мои первые удары и затем постепенное уменьшение звука, поиск и нахождение нужной музыки. У меня хорошая зрительная память, и, однажды подобрав мелодию, я мог играть ее легко и быстро. Короче говоря, запись была сделана. Так я вновь узнал кое-что, о чем помню и по сей день, спустя тридцать пять лет. Якоби заставил меня прослушать запись на пленке. Сначала я слышал одно сплошное битье по клавишам, и ничего больше, а затем постепенно кое-что стало выходить, и я был просто потрясен. Пока я отыскивал нужную мелодию, я играл на удивление хорошую музыку. Затем он заметил мне, что раз я выучил мелодию, то могу играть ее быстрее. Прослушав запись, я, кому на ухо медведь наступил, обнаружил, что играл так, что ни одному профессиональному музыканту не было бы стыдно за такое исполнение.
Якоби сказал: «Это — настоящая музыка. Ни один музыкант не сыграет лучше. Теперь и я не смогу исполнить ее лучше тебя, т. к. это было твоим личным открытием, и музыка была бесподобна. Вот послушай, что у тебя в результате получилось, — обрати внимание на концовку в ее повторном исполнении».
Итак, в научении важно не то, что вы делаете, а то, как вы это делаете. Сейчас это звучит безумно. Если вы играете музыку, то не важно чью: Баха ли, Гершвина ли, Шостаковича или Бартока; важно то, как вы ее играете. Если вы пишете роман, то не важно, о чем он. Он может быть о любовном треугольнике, о котором написано около десяти миллионов романов. Но именно то, как он написан, делает Пруста Прустом, Толстого Толстым и отличает дешевые рассказы, которые вы покупаете и выбрасываете прочь. То, как вы пишете, — вот что имеет значение. Не важно, какую картину вы рисуете. Вы можете изобразить больничную утку или стул, как Ван Гог, или женский зад. Есть миллионы изображений попок, нарисованных таким образом. (Смех.) Но очень немногие можно сравнить с тициановскими. Есть тысячи изображений женской груди, но лишь некоторые из них незабываемы для всего мира. Это зависит от того, как, а не что вы рисуете. Вы можете, подобно Дюреру, изобразить белку. Чего там рисовать-то? Теперь взгляните на ту белку: это самая беличья белка из всех, что вы знаете. (Смех.)
А сейчас давайте немного вернемся назад. Поскольку вы ничего не записывали из того, что я говорил, можете ли вы мне сказать, о чем шла речь? Вспомните на минутку то, чем мы занимались. Что такое познание? Что вам нужно, чтобы иметь свободу выбора? Можете вспомнить или нет? Подумайте об этом минутку. И знаете, это не экзамен. Я повторю то, что говорил. Если я буду требовать ответа, то в голове у вас ничего не появится. Так делается в школе, где один дурак говорит: «Я знаю», а другие молчат, поскольку их вынуждают что-то ответить. Но как развиваетесь вы, как у вас хватает сил, уверенности и способности думать? Попытайтесь сейчас вспомнить, о чем мы говорили. Но не нужно себя этим особенно мучить, а только определите, можете ли вы воскресить в памяти что-нибудь из того, что вас ошеломило и не понравилось. Можете? Если нет, это не страшно. Долго не размышляйте. А теперь подумайте о том, что вам понравилось. Можете вспомнить какую-нибудь историю из тех, что я вам рассказал? Если не можете, то я повторю все с самого начала. (Смех.) Я заново вам расскажу все так, чтобы вы это поняли.
Вы обнаружите, что даже то, что вы законспектировали, — бесполезно, т. к. пока вы писали, вы все пропустили мимо ушей и теперь ничего не поймете, не прочитав свои записи заново. А прочитав их, вы увидите, что слова эти имеют смысл, лишь когда я их произношу. И через какое-то время вы вовсе не сможете разобраться в том, что написали. Позже вы поймете, что научиться — значит иметь в своем распоряжении по крайней мере еще один способ выполнения того же самого действия. Думаю, вы не осмыслите, что я сказал, пока не испытаете это на собственном опыте. То есть пока не попробуете сделать что-нибудь из того, что вы знаете, и не научитесь выполнять это иным способом. Мы будем заниматься такими вещами на этом семинаре, и вы будете настолько потрясены, что просто лишитесь дара речи. Вы будете шокированы, потому что это будет настоящим открытием, таким же, каким для меня было исполнение мелодии, хотя никогда в жизни я не играл на рояле и не имел представления о том, как это делается. Чтобы обрести свободу выбора, мы будем учиться делать знакомые вам вещи различными способами. Без этой свободы мы лишены человеческого достоинства.
