Немного кричащей мишуры может пойти прозе на пользу. Сдержанные, выверенные тексты – восклицательные знаки только с позволения Папы Римского, – которым нас учат в школе, отбивают у многих охоту писать. Нам говорят: «Если не можете писать складно, лучше не пишите вообще», – и мы прислушиваемся. Нам бы разрешить себе писать плохо, и много у кого получилось бы ого-го как хорошо.
Как-то мне позвонила Кэролайн, молодая писательница, без пяти минут выпускница университета. Она пишет дерзко, и ее тексты фыркают задором. Она остроумна, пронзительна и резка – но не в этот раз.
– Я пишу сочинение, и получается отвратительно, – пожаловалась она. – Можно я прочту вам немного?
– Ну ладно, немного можно, – нехотя согласилась я. Кому охота слушать «отвратительное»?
Кэролайн принялась читать. Фразы маршировали строем, как послушные солдаты. В тексте не было ни огня, ни страсти, ничего, кроме сплошного «надо, надо, надо» в каждой строчке. Это был «складный» текст в самом плохом смысле слова.
– Остановитесь! – взмолилась я. – Что случилось?
– Вот и я спрашиваю! – воскликнула она.
– Ну, звучит очень, очень осторожно, – сказала я. – Как будто вы пишете не то, что думаете на самом деле.
– Так и есть! – призналась Кэролайн. – Мне страшно писать, что думаю. Я терпеть не могу этого преподавателя. Он вечно придирается к мелочам и не выносит ничего из того, что нравится мне, – и наоборот. Я пытаюсь написать что-то, что бы ему понравилось.
– Возможно, вам придется выбирать – быть хорошим писателем или хорошей студенткой.
– По крайней мере, так я буду себя уважать. Как думаете, что мне теперь делать? Порвать вот это и начать заново?
– Честно? Именно так. Начните заново. Пишите, что думаете, и думайте, что пишете. Так и вы сами, и ваши работы будут вам по душе.
Кэролайн отправилась переделывать.
Интересно, думала я, почему «складный» текст звучит так чудовищно?
Два часа спустя она позвонила снова.
– Вот, послушайте, – сказала она уверенным и веселым голосом.
И прочла мне живое, блестящее сочинение, с колкими выводами. Читая, она смеялась.
– Может, преподавателю и не понравится, но на этот раз я писала, что думаю, – закончила Кэролайн.
– Ну что, подняли ставки? – спросила я. – Теперь все это стало важным – вы показали, что вам не все равно, может, теперь и преподаватель проявит интерес.
Я положила трубку и подумала: «Вот оно что. Многие “складные” тексты написаны так, будто их автору все равно».
Они холодны, умственны, высчитаны, выверены. Вот почему я люблю читать бульварную прессу. Там полно отличных «плохих» текстов.
У них есть нечто общее с чтивом Диккенса – они подсаживают на себя. Изощренные сюжеты, в которых на карту поставлено все, насыщают, как жирное мороженое. Все его красавицы «умопомрачительны». Злодеи «омерзительны». Жертвы «беспомощны» и «невинны». Убийства «кровавы».
В бульварной прессе, в отличие от реальной жизни, ставки всегда высоки. Возлюбленных предают. Супругам наставляют рога. Предательство таится за каждым углом – как и верные псы, которые спасают утопающих из бурных вод потопа.
У желтой прессы больше читателей, чем у «Нью-Йорк Таймс». В бульварных газетах пишут об экстрасенсах, о проверенных секретах хорошего секса, о близнецах, что встретились через пятьдесят лет. Люди видят ангелов, внутренний голос спасает их от верной смерти, а преданные коты возвращаются к хозяевам через тысячи миль.
Я обычно покупаю их по пять штук за раз. Мне нравится читать пять разных версий основных заголовков недели. «Глоуб», «Нэшнл Инквайрер» – у кого более правдивая версия? Все дело в подробностях. Кровавый отпечаток чьей-то руки. Миниатюрная перчатка. Письмо, доставленное через семь лет после отправления. Желтая пресса любит сюрпризы – и мы тоже. «Складные» тексты отучили нас от сюрпризов.
Кэролайн позвонила доложить, что ее преподаватель в конце концов сдался и одобрил ее прекрасную и дерзкую работу. Она ликовала.
– А еще знаете что?
– Что?
Она только что написала короткий рассказ в жанре нуар – «просто так».
– Писать «просто так» – веселее всего, да? – спросила я.
– Ага, – ответила она. – Похоже на то.
Вечер, наконец, угомонился. Кэрол Ломбард ушла спать. Молнии убрели сверкать куда-то вдаль. Уверена, все это – скверный текст. Да, мне понравилось.
Перфекционизм – главная причина творческих застоев. Нам хочется писать, но при этом писать идеально. В этом упражнении вы намеренно позволите себе «скверный» текст.
Шаг первый:
Сходите в ближайший газетный киоск. Купите три бульварных издания. Если не окажется откровенно желтой прессы, подойдет любое издание со сплетнями из жизни звезд. Принимайтесь за чтение с ножницами в руках. Вырежьте десять статей, которые вас зацепили. Кто-то выберет истории про экстрасенсов, кто-то – о деньгах или об убийствах и «чернухе». Возможно, одна тема привлечет вас больше других. Скрепите вырезки вместе и положите в папку. Есть ли в них что-нибудь общее? Они приподнятые или унылые? Странные? Извращенные или задушевные?
Шаг второй:
Выделите полчаса. От руки – и как можно быстрее – напишите убедительную бульварную заметку. Выдумайте героев, события и цитаты. Неистовствуйте. Познакомьтесь с инопланетянкой и женитесь на ней. Отыщите своего близнеца. Выживите в схватке с медведем. Выиграйте пять миллионов долларов. Пишите смело и скверно. Строчите без остановки. Когда пройдет полчаса, остановитесь.
Глава 7
Жизнь писательская
За окном моего кабинета лошади нетерпеливо ждут, когда я покормлю их завтраком. Они голодны и капризны – прямо как я, когда не пишу. Писать для меня – аппетитно, радостно. И даже когда мне кажется, что писать неохота или не о чем, это занятие манит меня, как первый теплый весенний день: хочется бросить все и отдаться ему.
Мне доводилось выбираться из постели возлюбленных – к письменному столу. Я сидела допоздна в ночь перед родами дочери, чтобы описать ее появление на свет. Я сидела и писала, а когда начались схватки – точнее сказать, сокращения мышц, такие же таинственные и непроизвольные, как энергия кундалини – я разбудила мужа и сказала: «Пора». Но лишь после того, как записала это «пора» на бумаге.
Давать себе писать – это для меня большое счастье. У меня не всегда получается хорошо, но это и не обязательно – обязательно просто это делать. Это простое и приятное занятие приносит радость – как общение с настоящим другом. Когда я пишу, прорезается то «я», какое всплывает лишь в некоторых дружбах, где мне бывает смешно.
Полагаю, увлеченные психологией могли бы углядеть в любви к писательству склонность к нарциссизму. Но кому какое дело? Я убеждена, что нам предназначено двигаться в мире, любопытствуя, и писательство поддерживает мое любопытство. Это как обмениваться впечатлениями.
Мне не кажется, что текст – это монолог. Скорее – разговор. Писать – значит задавать себе вопросы, которые сами по себе не пришли бы «мне» в голову. Когда «я» пишу, получаю возможность посмотреть на «себя» и на окружающий мир по-новому, увлеченнее.
Поэт Джеймс Навэ называет это «поэтическим зрением». Он утверждает, что оно есть у каждого, если только мы позволим себе увидеть окружающую нас поэзию. Он предлагает сосредоточиваться на одну минуту за раз – на заинтересовавшем нас предмете. У буддистов это называется «жить осознанно». Я зову это «жить сердцем» – «heartfully»: в английском слове heart скрывается не только слово art (искусство), а еще и ear (ухо). Писать – это искусство слышать сердцем.
Я пишу эти строки и замечаю, что имею в виду ту же пользу, о какой говорят, описывая практику медитации. Я «смотрю на мир по-новому», и «озарения сами приходят ко мне».
И хотя приходят они через текст, их последствия не всегда столь же неосязаемы, как у озарений. Мы уведомляем Вселенную о том, чего хотим, а чего нет, что беспокоит нас, а что радует. Мы сообщаем ей, чего желаем прибавить в жизни, а чего убавить, и перемены случаются благодаря этой ясности. Писать – это и психологическое, и физическое занятие. «Проясняя свои мысли», я буквально обустраиваю заново свою жизнь.
Одна моя знакомая недавно пережила депрессию. Ее любимый человек переехал в другой конец страны. И, казалось бы, забрал с собой ее радость жизни. Она спряталась в постели.
«Мне хотелось лежать под одеялом до конца своих дней, – сказала она мне. – А потом подумала: раз уж все равно лежу, почему бы и не написать что-нибудь? И стоило начать – мне сразу же полегчало. Появилась возможность дать волю чувствам. Наверное, мне просто нужно было буквально переварить случившееся – и писательство дало мне эту возможность».
Моей подруге писательство – переваривание. А для меня – и это, и гораздо большее. Это занятие само по себе пища. Мне нужно ее сколько-то, чтобы быть здоровой. Некоторые предпочитают периодически писать запоем, мне же больше нравится заниматься этим трижды в день. Я пишу в прямом смысле так же, как наслаждаюсь любимой едой – с аппетитом и удовольствием.
