Меня постоянно склоняли к побегу, хоть Архиепископ уже поговорил со мной лично и просил не уезжать из Парижа. Но они с помощью моего побега желали придать оттенок преступности, как мне, так и Отцу ля Комбу. Они не знали, как заставить меня попасть в руки государственного служащего. Если они обвиняли меня в преступлениях, то это должно было происходить в присутствии других судий. Любой другой судья мог увидеть мою невиновность, и лжесвидетели рисковали быть наказанными. Обо мне постоянно распространяли истории ужасных преступлений, но государственный служащий уверял меня, что не слышал ни одной из них. Он опасался, как бы я не вышла из–под его юрисдикции. Тогда они заставили короля поверить, что я еретичка, которая вела переписку с Молино (это я, которая никогда не знала о существовании Молино, пока в газете не написали о нем). Также они уверяли, что я написала одну опасную книгу, и что, основываясь на всех этих фактах необходимо издать указ о помещении меня в монастырь, чтобы там меня проверить. Я считалась некоей опасной личностью, которую следовало изолировать, запретив общение с кем бы то ни было, поскольку я постоянно устраивала собрания, что на самом деле было абсолютной ложью. Чтобы подтвердить эту клевету, они подделали мой почерк и сфабриковали якобы мое письмо, в котором значилось, что у меня есть большие планы, но я боюсь, как бы они не провалились из–за заключения Отца ля Комба. По этой причине я якобы прекратила организовывать собрания в своем доме, находясь под пристальным наблюдением, но буду проводить их в домах других людей. Это сфабрикованное письмо они показали королю, и на его основании был издан указ о моем заключении в тюрьму. Этот указ был бы приведен в исполнение на два месяца ранее положенного срока, если бы я не заболела.
У меня начались немыслимые боли и лихорадка. Некоторые думали, что в моем мозгу нагноение. Боли, от которых я страдала в течение пяти недель, вызывали у меня приступы бреда. Также я мучилась от боли в груди и сильного кашля. Я дважды принимала причастие, так как все думали, что я умру. Одна из моих знакомых сообщила Отцу ля Моту (не зная о его участии в организации заключения Отца ля Комба), что она послала мне сертификат от инквизиции в пользу Отцу ля Комбу, так как его собственный был утерян. Это весьма помогло ему, ибо они в свое время заставили короля поверить, что Отец ля Комб избежал инквизиции, но сертификат подтверждал обратное.
В то время, когда я терпела ужасную боль, Отец ля Мот пришел ко мне, проявляя как только возможно ложную привязанность и нежность. Он сказал мне, что дело Отца ля Комба идет очень хорошо, ибо он близок к выходу из тюрьмы с почестями, и что он весьма рад за него. Он убеждал меня, что если бы только у него был этот сертификат, то его бы вскоре освободили. «Дайте мне его, — сказал ля Мот, — и он будет немедленно освобожден». Сначала мне было сложно сделать это. «Как! — сказал он. — Вы что, желаете стать причиной гибели несчастного Отца ля Комба, когда в вашей власти спасти его? Вы желаете причинить нам вред, лишив нас того, что находится в ваших руках?» Я уступила, приказав принести сертификат и отдать ему. Но затем он скрыл его и сказал, что сертификат был потерян. Его уже невозможно было забрать у него обратно.
Представитель Туринского Суда направил ко мне посыльного за этим сертификатом, планируя употребить его на благо Отцу ля Комбу. Я отправила его к Отцу ля Могу. Посыльный пошел к нему и попросил у него сертификат. Но тот отрицал, что я дала ему сертификат, говоря: «Ее разум расстроен, так что она все это себе лишь представила». Этот человек вернулся ко мне и передал его ответ. Бывшие в моей спальне люди, подтвердили, что я действительно отдала сертификат ля Моту. Однако все это было бесполезно, ибо было уже невозможно вырвать его из рук Отца ля Мота. Напротив, он оскорблял меня и отдавал повеления другим поступать так же, несмотря на то, что я была так слаба, пребывая почти на пороге смерти. Все они говорили мне, что ожидают лишь моего выздоровления, чтобы бросить меня в тюрьму. Отец ля Мот внушил своим братьям, что я дурно с ним обошлась. Тогда они написали мне, что я страдаю за свои грехи, и что мне следует подчинить себя контролю Отца ля Мота. В противном случае, мне придется раскаяться в том, что я была монстром гордыни и в своей грубости, не желая покориться наставничеству Отца ля Мота.
Мой ежедневный удел был в том, чтобы терпеть жестокую боль, будучи оставленной друзьями и угнетаемой врагами. Ибо первые стыдились меня из–за клеветы, которая была сфабрикована и умело распространена, а последние откровенно преследовали меня. Во время всего этого я хранила молчание, предавая себя Господу. Не было такой низости, заблуждения или святотатства, в котором бы меня не обвиняли. Как только стало возможным носить меня в церковь на стуле, мне было велено поговорить с обладателем пребенды. На самом деле это была сеть, расставленная Отцом ля Мотом и каноником, в доме которого я жила. Я разговаривала с ним весьма просто, и он одобрил все то, что я говорила. Однако через два дня после этого, было объявлено, что я, якобы, говорила многие вещи и обвиняла многих людей, с помощью чего они добились права отправить в ссылку некоторых людей, которые были им неугодны, большинство из которых я никогда не встречала и не знала.
Один их них был отправлен в ссылку, так как он похвалил мою маленькую книгу. Удивительно, что они ничего не сказали тем, кто выразил свое одобрение по поводу книги, благодаря чему, вместо ее порицания, она была заново напечатана во время моего пребывания в тюрьме. Объявления о ней были расклеены во дворце Архиепископа и по всему Парижу. Других людей, в чьих книгах были найдены ошибки, оставляли на свободе, хотя сами книги подлежали осуждению. Что же касается меня, то моя книга была одобрена, активно продавалась и распространялась, в то время как саму меня из–за нее заключили в тюрьму. В тот самый день, когда многих людей отправили в ссылку, я получила письмо с печатью, в котором мне предписывалось отправиться в Монастырь Посещения Св. Марии в окрестностях Сент–Антуана. Я приняла это со спокойствием, которое весьма поразило предъявителя. Он не мог не выразить своего удивления, наблюдая чрезвычайное огорчение всех тех, кого отправляли в ссылку. Здесь же он был до слез тронут моим отношением. Несмотря на то, что ему было приказано немедленно доставить меня на место, он не побоялся оказать мне доверие и предоставил мне еще целый свободный день, желая, чтобы я отправилась в Сент–Антуан вечером. В тот день многие мои друзья пришли навестить меня, найдя меня весьма оживленной, что удивило тех из них, которые знали о моем положении. Я еще не могла стоять, так как была весьма слаба, каждую ночь страдая от лихорадки, ибо прошло всего лишь две недели со дня, когда я была на грани смерти. Я надеялась, что при мне оставят мою дочь и служанку, которая могла бы мне служить.
ЯНВАРЯ 1688 года, я отправилась в Монастырь Св. Марии. Там мне сообщили, что мне не позволено держать при себе ни дочь, ни служанку, но я должна быть взаперти одна в комнате. Мое сердце разрывалось, когда они забрали мою дочь. Ей не было позволено ни оставаться в обители, ни сообщать мне о себе какие–либо новости.
Тогда мне пришлось пожертвовать своей дочерью, как если бы она больше мне не принадлежала. Люди монастыря были много наслышаны о моей страшной истории, так что смотрели на меня с ужасом. В тюремщики мне выбрали монашку, которая, как они надеялись, будет крайне грубо со мной обращаться. В этом они не ошиблись. Меня спросили, кто теперь является моим исповедником. Я назвала его имя, но он был исполнен такого ужаса, что сразу же от всего отрекся, несмотря на то, что я могла назвать многих людей, которые видели меня в его исповедальне. Тогда они сказали, что уличили меня во лжи, и что мне нельзя доверять. Одна моя знакомая затем сообщила мне, что одни попросту меня не знали, а другие изобретали разные истории и всячески меня злословили. Женщина, поставленная меня стеречь, была подкуплена моими врагами с целью донимать меня, обвиняя в ереси, фанатизме, сумасшествии и лицемерии. Одному Богу известно, что она заставила меня пережить. Поскольку она всегда старалась ловить меня на слове, я была осторожна в словах, стараясь говорить более точно, но на деле получалось еще хуже. Я совершала еще больше ошибок и давала ей больше преимущества над собой, помимо того, что я сама изводила себя беспокойством.
Тогда я оставила все, как есть, и решила, что, несмотря на способность этой женщины привести меня на плаху, посредством ложных доносов, которые она постоянно поставляла игуменье, я просто покорюсь своей судьбе. Таким образом, я возвратилась к своему прежнему состоянию. Месье Шарон, чиновник и доктор из Сорбонны приходили несколько раз, чтобы испытать меня. Но Господь благоволил ко мне, как Он и пообещал Своим апостолам, делая мои ответы намного лучше, нежели если бы я когда–либо училась (Луки 21:14–15). Они сказали мне, что если бы я объяснила свои взгляды в книге, озаглавленной «Краткий и Простой Способ Молитвы», что я и сделала, то я бы не находилась сейчас здесь. Мое последнее испытание касалось одного поддельного письма, которое они прочли мне и дали посмотреть. Я сказала, что почерк вовсе не похож на мой собственный. Они сообщили, что это всего лишь копия, оригинал которой находится у них. Я пожелала увидеть его, но никак не смогла у них этого добиться. Я сказала им, что никогда не писала ничего подобного, и даже не знала человека, которому письмо было адресовано, но они едва ли обратили внимание на мои слова. После прочтения этого письма, один из чиновников повернулся ко мне и сказал: «Вы понимаете, мадам, что после такого письма, у нас есть достаточное основание для заключения вас в тюрьму». «Да, господин, — ответила я, — если бы я действительно написала его». Я показала им всю его лживость и непоследовательность, но все было напрасно.
