***
Позади меня горел костёр, над головой светила яркая луна, кое-где скрытая серебряными клоками облаков, слева – озеро, справа – большое, огороженное забором, поле, а передо мной сидели около ста человек на расставленных ровными рядами складных стульях, а за ними белел натянутый тент. В течении всего вечера мелкий дождь то начинался, то прекращался, но нам не пришлось от него укрываться. Мне показалось, что ровные ряды сидений не очень красиво смотрятся. Это создавало впечатление театра, где мы с костром были на сцене, а все они на стульях – в зрительном зале. Я попросил каждого взять свой стул и придвинуться ближе, образовав полукруг вокруг меня и огня. Спустя пару минут все устроились, и стало уютнее. Я подбросил в костёр дров, пока все усаживались. Потом подождал, пока все не обратили внимание ко мне.
Я вытащил из кармана шкатулку. Она была сделана из чёрного орехового дерева со стеклянным окошком наверху, так что можно было видеть, что внутри, не открывая. Внутри на ложе из чёрного шёлка покоился довольно больших размеров бриллиант на тонкой золотой цепочке. Все, кто его видел, охали и ахали. Я подержал его, любуясь, как он сверкает в свете костра, и передал шкатулку с маленьким фонариком-брелком кому-то в переднем ряду.
– Это наш подарок Мелиссе в память о Брэтт, – сказал я, – Надеюсь, вы оцените символику, которую олицетворяет этот бриллиант. Передавайте по кругу.
Подарок пошёл по рукам.
– Вы слышали, о чём говорила Лиза, – начал я. – Она показала вам фотографию. Она рассказала вам о женщине, которая проснулась однажды прекрасным сентябрьским утром, оделась, собрала всю семью, поехала на работу. Просто ещё один день, ничего необычного, что указывало бы на то, что сегодня ей предстоит стоять у выбитого окна и выбирать между преисподней и падением в тысячу футов.
Все внимательно слушали. Некоторые искали глазами Лизу, но она была ещё в доме с Мелиссой.
– Лиза показала вам реальный дзен, неизвестный дзен, дзен, который не продаётся. Это фото женщины, только что выпрыгнувшей из горящего небоскрёба, была для Лизы коаном. Как злобный демон эта фотография вцепилась в неё своими когтями и не отпускала. Время, которое Лиза проводила, уставившись на неё и размышляя над её смыслом, было её медитацией, её дза-дзен. За три года коан поглотил её. Он вошёл внутрь и распространился метастазами по всей системе, подобно раку. И в конце концов, несмотря на сопротивление Лизы, он убил её.
Сделав паузу, я отпил воды.
– Memento mori означает «Помни о смерти», помни, что ты должен умереть. Именно это и делала Лиза. Её практика общения с этой фотографией по часу или больше в день является прекрасным примером духовной практики – осознавание смерти это средство выхода из состояния отрицания смерти, в котором мы обитаем. Опыт Лизы, и глубочайшее преображение её жизни как результат, это то, что происходит, когда мы совершаем этот выход.
Несколько мгновений я молча шагал, глядя на огонь.
– Мы живём в страхе смерти. Мы не хотим о ней думать, мы не хотим смотреть на неё, мы не хотим даже признать, что она существует. Мы просто хотим жить свою жизнь, не вспоминая, что смертны, поэтому стараемся свести это к минимуму тремя путями. Во-первых, мы пытаемся отодвинуть смерть в далёкое будущее, чтобы не было необходимости думать о ней прямо сейчас. Возможно, мы умрём, когда нам будет восемьдесят или девяносто, и возможно, мы уже будем не так хорошо соображать, чтобы понять, что вообще происходит, поэтому нас это не будет так волновать.
Они засмеялись вопреки самим себе.
– Ещё один способ уменьшить смерть до удобных нам размеров, это сорвать с неё всю её окончательность посредством веры в жизнь после смерти – рай и перерождение, главным образом. Для большинства из нас эти верования сильны лишь настолько, насколько необходимо, чтобы убрать смерть из вида. С глаз долой – из сердца вон, верно?
Никто меня не опроверг.
– Третья тактика, которую мы используем в нашей практике отрицания смерти, это постоянное отвлечение. Дабы не задумываться, мы занимаем себя делами, удерживая своё внимание сфокусированным на мириадах тривиальностей жизни. Святая троица – дом, семья, работа, но есть и другие вещи для заполнения пробелов по мере необходимости – спорт, покупки, книги и телевидение, пристрастия, хобби и так далее.
Я помолчал, шагая, размышляя.
– Итак, первое: смерть не продлится долго и мы вероятно будем слишком дряхлыми, чтобы нас это заботило; второе: смерть это не конец, как кажется, это просто переход куда-то; и третье: это постоянное отвлечение. Благодаря этим тактикам отрицания смерть не имеет значимого присутствия в нашей жизни. Она каждый момент с нами, но никогда не перед глазами, где мы должны смотреть на неё и думать о ней. Так мы держим смерть вне поля зрения, за спиной, а не перед собой. Так мы удерживаем состояние отрицания смерти, которое позволяет нам проживать жизнь практически бессознательно.
***
Это был общий план – рассмотрение предмета и отношения к нему. Теперь я бы хотел предоставить крупный план.
– Есть избитое клише, что мы не знаем, насколько нам что-то дорого, пока не потеряем это; что когда человек близко сталкивается со своей смертностью, он начинает по-новому ценить жизнь. Внезапно всё становится прекрасным и восхитительным, каждый день это дар, всё приобретает новое значение и тому подобное. Это очень мощно, это открывает глаза и расширяет перспективу. Мы называем это зовом пробуждения, и это именно так и есть. Всем это знакомо? Поднимите руки.
Все подняли руки.
– Наверное, из телевидения или кино. Кто видел это вблизи?
Большинство рук опустились.
– А кто сам переживал это?
Только двое или трое не опустили рук. Я указал на одного молодого человека по имени Терри.
– Что произошло?
– Я упал с лесов на работе, – сказал он. – Я слышал, как врачи скорой помощи говорили, что я не жилец, а потом, в приёмном отделении тоже, я бы сказал, не верили, что я выживу.
– И?
– Ну, очевидно, я всё-таки выжил, и потом всё было так, как вы описываете. Я стал действительно искренне и глубоко всё ценить. Я не мог понять, почему все не чувствуют так всё время, то есть, почему никто не видит этого? – Он на секунду замолк, но потом продолжил. – То есть, я попросту по-другому стал смотреть на всё. Это полностью изменило мои взгляды.
– И как долго это продолжалось?
– Ну, это ещё со мной...
– Но не совсем, – сказал я.
Воцарилась полная тишина. Все глаза были устремлены на Терри.
– Нет, – он вздохнул, – не совсем. Теперь это лишь память. Это совсем не то, но я бы так хотел, чтобы оно было. Я чувствовал себя действительно живым, ээ, где-то около недели, наверно, но это было реальным. Это было самым реальным из всего, что я когда-либо испытывал, это была реальная жизнь, а эта только что-то вроде, ну, как вы говорите, как во сне. Я обещал себе, что не упущу этого, как говорила Лиза, но упустил, и теперь всё почти как обычно.
– Значит, для вас это было не клише?
– О, нет, конечно нет, – сказал он с ощутимой искренностью, – я был живее, чем когда-либо в жизни. Прямо как вы говорите, как будто я проснулся не мгновенье, но не смог остаться в этом состоянии, как будто снова закрыл глаза и уплыл в ту жизнь, где я был раньше до несчастного случая, или жизнь затащила меня обратно. Как-то грустно об этом сейчас думать, что я вот, опять нормальный человек, и всё такое. Было такое чувство, что я наконец родился, как будто я впервые узнал, что такое жизнь. Я всегда думал, что жизнь должна быть именно такой. Я и сейчас так думаю. Это стало главной причиной, почему я стал увлекаться духовностью и приходить сюда к Брэтт. Я пытался снова поймать то ощущение интенсивной жизненности. И, в общем-то, всё ещё пытаюсь.
– И как вам это удаётся?
Он покачал головой.
– Не очень-то.
***
– Лишь тот день для нас наступит, в котором мы пробуждены, – сказал я. – Так говорил Торо. Лишь тот день для нас наступит, в котором мы пробуждены. Это звучит довольно сентиментально, но на самом деле это нано-бомба, как фотография Лизы, как вирус, крошечный микроб, который может залезть внутрь и распространиться там, в конце концов, опрокинув гиганта. Или так можно было бы предположить, во всяком случае. Факт в том, что автоматическая иммунная система Майи довольно крепка и отлично может справиться с подобным надоедливым микробом. Вы слышали, что сделала Лиза: у неё была фотография, которая пришла в негодность, тогда она сделала другую и заламинировала её. Ту, что она вам показывала. Она развила в себе что-то типа пристрастия к ней. Нездоровая одержимость – так, я думаю, психотерапевты назвали бы это, они попытались бы вылечить её, накормить лекарствами. К счастью, она не пошла к психотерапевту.
Я подбросил дров в костёр и подправил его лопатой. В ночь полетели искры, исчезая на глазах.
