Он плакал так искренне и по-настоящему и то, что он сказал, было настолько полно смысла, что я проговорил:
— Хорошо, давайте сюда эти деньги; и все остальные — тоже; я знаю, у вас в карманах их еще много!
— Верно! Именно такого человека я искал, — сказал он и вынул из карманов все свои деньги. Он вывернул карманы наружу и показал, что теперь они пусты: — Теперь у меня нет ничего, но ты именно тот человек, которого я искал.
И он пригласил меня в Калькутту.
Он жил в колонии джайнов. Джайны стараются селиться в одном месте, поскольку не любят смешиваться с «низшими человеческими существами». Они считают себя наивысшими, самыми чистыми и религиозными людьми.
— Сейчас я покажу тебе кое-что интересное, — сказал он и провел меня в одну из комнат. Он открыл окно: — Посмотри туда.
Я выглянул наружу... и не сразу понял, что там происходит. Там располагалось около ста кроватей без матрасов и около ста человек пытались спать на этих голых кроватях.
— В чем дело? Где матрасы? И почему у этих людей нет подушек? — спросил я. — Им ведь неудобно: посмотрите, они крутятся и ворочаются.
— Ты не понимаешь всей сути. Эти люди наняты джайнами.
— Наняты? Для чего?
— Чтобы спать на этих кроватях.
— Но какой смысл?
И он объяснил мне. В Индии, как во всех жарких странах, очень быстро размножаются насекомые. И есть один особый вид паразитов — в Англии их называют клопами, — который заводится в таких кроватях. Джайны не могут убивать клопов, так как проповедуют философию ненасилия, и поэтому они не могут спать на этих кроватях. А если никто не будет на них спать, клопы погибнут — им нечего будет есть. Вот джайны и нанимают людей и платят им по пять рупий за ночь: люди спят на этих койках, полных клопов, и всю ночь те пьют у них кровь.
Ненасильственные люди не обязательно полны уважения к жизни. Что это за бизнес такой? Спасать клопов... Но как насчет бедных людей? Джайны об этом не думают. Они платят деньги — и проблема считается решенной. Люди соглашаются спать на этих кроватях, потому что им за это платят. Но только подумайте, в какое положение вы ставите человека! Должно быть, он страдает, так как должен из-за пяти рупий разрушать свою жизнь. Возможно, у него умирает мать, или лежит в больнице жена, или отец попал в аварию, и эти пять рупий нужны на лекарства, еду или что-то еще. И количество мест ограничено, есть всего сто коек — не каждый может попасть. Поэтому те, кто попадает, считают, что им повезло. А те, что им платят, зарабатывают себе добродетели. Их банковские счета в ином мире растут — сколько клопов спасены от смерти! Странная любовь к клопам... А о человеке, который мучается всю ночь, они не задумываются — ведь он получает деньги, так что ни о какой вине не может быть и речи.
Я хочу, чтобы ты запомнил: человек, который исповедует философию ненасилия, не обязательно будет уважительным к жизни. Но тот, кто уважает жизнь, непременно будет ненасильственным — это неизбежное следствие. И это ненасилие будет иметь совершенно иной аромат. Оно не будет похоже на ненасилие Ганди.
Например, Ганди постоянно учил своих последователей ненасилию и сам практиковал его. Он не был лицемером, — возможно, в своих убеждениях он ошибался, но он следовал им с полной отдачей. Его намерения были искренними — в этом можно не сомневаться, — но ему не хватало разумности. А человек с сильными намерениями, но не обладающий высоким интеллектом, гораздо более опасен, чем любой другой, потому что намерение слепо. Ганди считал, что он учит ненасилию, но фактически он учил людей быть насильственными по отношению к самим себе.
В моем подходе к жизни такое невозможно. Мне не чуждо уважение к жизни. Я полон почтения ко всему живому вокруг — как же я могу быть непочтительным к собственной жизни? В глубокой тишине не существует твоего и моего. Жизнь — это просто жизнь; это единый поток. Мы соединены друг с другом невидимыми нитями. Если я причиняю вред вам, я причиняю его и себе. Если я раню себя, я раню всех вас.
Мне хочется, чтобы ты ясно понял это отличие. Оно очень тонко. Человек, который верит в ненасилие, будет чрезвычайно заботиться, чтобы не причинить кому-либо вреда, — он будет за этим следить с чрезвычайным вниманием. Но поскольку у него нет пережитого на опыте почтения к жизни, это будет всего лишь идеологией. Логически он будет считать, что это хорошо, это верный путь, но у него будет склонность причинять вред самому себе. Фактически, его насилие по отношению к другим повернется против него самого, но его интенсивность останется прежней.
Я изучал это явление среди разных людей — охотников, убийц, насильников. Недалеко от моего университета, в двухстах милях, находился природный заказник Канха Кешали — один из прекраснейших лесов во всей Индии. Сотни миль заполняли всевозможные виды дикой природы: непостижимо, но там можно было встретить кого угодно. Охота была запрещена всем, за исключением правительственных лиц. Для особых гостей делалось исключение, но для всех остальных охота была строго запрещена.
Как только у меня выдавалось свободное время, я садился в машину и ехал в Канха Кешали. Домик, где можно было остановиться, располагался в невероятно прекрасном месте — на берегу огромного озера, и повсюду, куда хватало глаз, его окружала зелень. Бывало, целыми днями я не встречал там ни одного человека, зато ночью можно было наблюдать тысячи пробегающих мимо оленей. Ночью у оленей глаза светятся, как огни. Одна-две тысячи оленей проходили в темноте мимо моего дома, и если было полнолуние, можно было увидеть мириады маленьких огней, двигающихся в ряд. Они шли к озеру попить воды. Все животные приходили на водопой в темное время суток; нужно было лишь спрятаться в доме — и ты мог наблюдать за оленями и тиграми.
Как-то раз я встретил группу охотников; это были «особые» люди. Я был весьма удивлен: эти люди проявляли насилие, но сами при этом были очень любящими и дружественными. Контраст был настолько велик, что я глубоко заинтересовался этим явлением: в чем причина? Моими приятелями были известные охотники Индии: короли, принцы — в Индии много махараджей и принцев, и все они охотники. Если ты придешь во дворец какого-нибудь махараджи, то увидишь, скольких львов и тигров он убил, — они все выставлены напоказ. Весь дом полон мертвых животных — повсюду чучела. Это их гордость.
Я начал заводить дружбу с этими охотниками и обнаружил, что все они очень милые, любящие, простые и очень невинные люди. Каждый из них мог убить около сотни львов, но сам при этом оставался подобным ребенку. У них не было этой высокомерной и эгоистичной позиции, как у ненасильственных джайнов или ненасильственных последователей Ганди. Они знали, что они не святые; а эти проповедующие ненасилие автоматически начинают считать себя святыми, высшими существами, которые превосходят всех. В их эгоистичной позиции, возможно, гораздо больше насилия, чем скапливается за всю жизнь охотника, убившего множество животных.
Проповедник ненасилия не причинит вам насилия физически, но психологически он очень насильствен; он всячески будет стараться утвердить свое превосходство. И еще: как бы ты ни пытался предотвратить выход насилия вовне, оно так просто не исчезнет. Внутри живет насильственный ум, и, если не позволить ему выражать насилие в сторону других, оно развернется вовнутрь. Поэтому ненасильственные люди всячески истязают себя. Они чрезвычайно изобретательны в поиске новых способов самоистязания. Их насилие никуда не исчезает, оно просто поворачивается на сто восемьдесят градусов. Ганди был очень насильственным по отношению к себе — по малейшему поводу он начинал голодать. Голодание — это насилие. Если ты заставляешь кого-то голодать, ты проявляешь насилие. А если ты делаешь это по отношению к себе, разве это не то же самое? Ты что, имеешь двойные стандарты?
Нет никакой разницы в том, заставляешь ты голодать себя или других, — это одно и то же. Нужно применять единый принцип, единый стандарт: я насильник — если не по отношению к твоему телу, то по отношению к своему. И проявляя насилие по отношению к себе, ты можешь получить воздаяние, — таким образом ты пытаешься предотвратить чье-то насилие по отношению к тебе. Но истязание собственного тела — самая легкая вещь в мире. Что может поделать твое тело? Оно не может дать сдачи, не может остановить тебя. У него нет средств, чтобы защищаться от тебя. Поэтому тот, кто проявляет насилие по отношению к другим, совершает это по крайней мере с тем, кто может постоять за себя и отомстить. Но тот, кто совершает насилие по отношению к себе, воистину хитер, очень хитер. Он нашел самую невинную, самую беззащитную в мире жертву. Со своим телом ты можешь сделать все, что хочешь.
Были монахи, которые каждое утро избивали себя до тех пор, пока все тело не начинало истекать кровью. И они считали себя великими святыми! Был один христианский святой в Александрии, который восседал на вершине шестидесятиметрового столба. Там было так мало места, что можно было только сидеть. Тридцать лет он просидел на том столбе. Он умудрялся там спать; люди приносили ему еду и он поднимал ее на веревке. Он испражнялся и мочился с этого столба... и это считалось великой аскезой. Люди приходили за сотни миль, чтобы выразить почтение этому сумасшедшему. Ничем другим он не отличался, но даже короли приходили, чтобы поклониться ему. Что он делал? — просто издевался над собой.
