Не один миллион лет понадобился человеку для того, чтобы у него появилась потребность в самоосознании. У ребёнка, как бы повторяющего в период взросления всю эволюцию человеческого сознания, это соответствует примерно 12-14-летнему возрасту. Это так называемый «подростковый» период — и первый этап его становления как личности. Это момент начала его самоопределения в этом мире и начало истинного познавания и исследования Мира, первая, робкая пока, попытка выйти за пределы навязанного «Описания мира». Детский вопрос «Почему!» сменяется на «Почему именно так!» и начинает доминировать в познании Мира.
Всё. На этом этапе положительная роль «Описания мира» и указателей в виде Хозяйских меток заканчивается. И они всё больше проявляют себя как ловушки и «фильтры», препятствующие объективному восприятию реального большого Мира, в познании которого любое человеческое существо имеет ностальгическую потребность.
* * *
Мы окружены невыразимо чудесным и неповторимым миром, воспринята который, увы, практически не в состоянии. Вместо этого мира мы видим лишь реализацию своего знания о том, каким этот мир должен быть.
Мы не видим реальных живых деревьев, облаков, морских волн, а видим лишь свои представления о том, какими они могут быть, какими они бывают… По-другому быть не может — мы в состоянии увидеть лишь то, что уже вложено в нас, и можем наблюдать лишь проекцию своих знаний о чём-то. Почему так? Сейчас вы уже в силах сами ответить на этот вопрос. Ведь если мы «Со-Творцы» и строим мир «из себя», то откуда же в нём может появиться то, что в нас не присутствует? Увы нам…
А что же существует в нас? Социальные стереотипы восприятия, штампы, модели, переданные некогда нам в процессе нашего «научения».
«Я уверен в одном: то, что нам разрешено видеть, осязать и осмысливать, — это лишь капелька в море жизни. Если бы мир был настолько же примитивен, насколько он нам показан, то этот мир не смог бы существовать»
(Николай Варсегов).Подобные ощущения, посещавшие, пожалуй, всех, находят иногда и такое шуточно-афористичное выражение: «№ судите о Боге по нашей планете. Это не самая большая его удача».
И всё же согласитесь — Мир прекрасен! Даже сквозь призму
этих несамостоятельных знаний, даже «отфильтрованный» скудностью нашего речевого и ментального аппарата…
Насколько же более прекрасным он может оказаться, если мы расширим границы нашего восприятия, если снимем «заданность» и «условность» такового…
Наверное, каждый хоть раз в жизни сталкивался с тем, что в тот момент, когда вы восхищались закатом, картиной, мелодией, кто-то — находящийся рядом и воспринимающий, казалось бы, всё то же самое — оставался совершенно равнодушным к вашим восторгам.
Не вините его. У него иные оценочные критерии, иная модель Мира, иное его «описание». Оно достаточно близко вашему, но ровно настолько, чтобы вы могли общаться и даже делиться мнениями. Но не слишком обольщайтесь — вы всё же в разных пространствах. Его личная Вселенная лишь частично пересекается с вашей некоторыми общими для вас понятиями и едиными стандартами обучения.
Психологи скажут: «Всего лишь различные психологические пространства». Мы же пойдём дальше — да, это так, но внутреннее пространство — это и есть тот «шаблон», та «матрица», проходя сквозь которую энергия созидания выстраивает соответствующий ей Мир, нашу «личную Вселенную».
Все наши попытки найти общий язык в обсуждении важных, возможно даже глобальных, тем, касающихся, скажем, проблем экологии, разоружения, борьбы с бедностью, болезнями, наркоманией, очень часто, да что там — неизбежно натыкаются на барьер непонимания со стороны прочих участников обсуждения. И по-другому быть не может. Дело в том, что порою, говоря об одном и том же, мы называем это противоположными по смыслу словами, или напротив — очень часто, оперируя одинаковыми терминами, мы говорим о совершенно разных вещах. И это не случайности, не частности — это общий для всех, но неосознаваемый механизм, заставляющий нас постоянно взаимодействовать не с объективной реальностью, а с нашими представлениями о ней. С её описанием.
Эта же заданность видения мешает нам выстроить гармонично своё близко-личностное, интимное пространство, мешает рассмотреть тех, кто находится с нами рядом в этом мире.
Ведь мы, как правило, видим не самого человека, а лишь своё представление о нём, его же истинная суть остаётся за пределами нашего «зашоренного» ложным человеческим опытом знания.
«Ложный опыт» — это, прежде всего, не мой опыт. Это знание, приобретённое через «научение». Такие величайшие знатоки человеческих душ, как Бальзак, Диккенс, Достоевский, Толстой, надели на нас «эталон» знания о том, «каковы» мы, и теперь вокруг нас все именно таковы — «каковы». А ведь мы перечислили гениев, но кто их читал? Кто пользуется их критериями оценки Человека? Для большинства же из нас такие «критерии» формируются при просмотре боевиков и «мыльных» сериалов.
Мы омертвляем человека, находящегося рядом с нами, своим «знанием» о том, каким он должен быть, либо своей памятью о том, каким он был когда-то. И потом смертельно обижаемся на него, если замечаем, что он этому знанию соответствовать не хочет, не понимаем, что он живой и имеет право стать другим, развиваясь…
Это может стать трагедией… или анекдотом:
— Была бы ты чужая, — говорит муж, гладя на переодевающуюся жену, — цены бы тебе не было.
Мы смеёмся над собой: «Мечта идиота выглядит как жена соседа», — но преодолеть эти стереотипы не в силах и остаемся в рамках всё тех же кукольных игр.
Нас окружает живой Мир, но, навесив на него ярлыки меток, любых словесных определений, мы его тут же «обездвиживаем» и лишаем права на жизнь, на божественную непредсказуемость и Хозяйскую естественность. Стоит нам открыть что-либо новое, прекрасное своей непохожестью ни на что, как мы торопимся его классифицировать, объяснить и сделать неинтересным себе же.
Вместо того чтобы радоваться появлению в нашем пространстве чего-то неординарного: явления природы, непривычной способности, нетривиального поведения ребёнка, — мы страшно этого пугаемся и изо всех сил спешим нивелировать всё новое до общего уровня либо навесить любой ярлык, якобы поясняющий, дескать это — «торсионная сингулярность…» и всё, и мы спокойны — торсионная ведь, а вы что, что-то плохое успели подумать?..
Но есть всё же особенности восприятия, общие для всех. Именно они, присутствуя в каждом, и позволяют ощущать нашу глубинную общность, находить точки истинно творческого единства и сопричастности чему-то, лежащему уже за пределами нашей кукольной личности.
Вспомните себя в состоянии истинно творческого вдохновения — вы пишете стихи, музыку, картину, вы влюблены (это — творчество!) или, наоборот, вы уже воспринимаете, но столь же вдохновенно, музыку, красоты природы, замерли перед полотном художника, не можете оторвать взора от захлёбывающихся пеной волн… Что объединяет все эти моменты?
Особое состояние отрешённости, внутреннего безмолвия… Вы открыты на восприятие чего-то, лежащего вне ментальных механизмов, поддерживающих «Описание мира» и опирающихся на Хозяйские метки. Ментальная тишина и открытость чистому и цельному восприятию … До обидного редкие мгновения…
Окончательно убрав привязку к «Описанию мира» и включив интуитивные Хозяйские каналы восприятия, вы в каждом предмете, в каждом простейшем процессе — будь то звук капли или тиканье часов, можете увидеть, услышать и осознать Бога, Хозяина.
Есть такая притча. Некий просветлённый старец, этакого восточного толка, то есть достаточно невыразительно одетый, не творящий походя чудес и внешне ничем не отличающийся от прочих прохожих, зашёл как-то с группой своих учеников в чайхану.
Чайханщик, подававший всем чай, неожиданно пал перед ним на колени и, радостно смеясь и плача одновременно, целуя ему руки, попросил благословения.
Немногим позже ученики этого старца увлекли чайханщика в сторону и принялись допытываться у него.
— Мы, — говорили они, — ходим с этим человеком уже много лет. Он не творит чудес, он редко поучает, он делает иногда странные вещи — даже мы иногда сомневаемся, — а достигли он?
— Откуда ты, — вопрошали они, — видя его считанные минуты, распознал в нём просветлённого? Разъясни нам.
— Много десятков лет я работаю чайханщиком, — отвечал им чайханщик, — не счесть лиц, что видел я за эти годы. Но я — никогда!.. Никогда не видел, чтобы человек с такой невыразимой любовью смотрел на чашку! На обыкновенную щербатую глиняную чашку!..
