«Как это? Как я могу иметь признание Отца, если я все еще борюсь за него?»
«Потому что ты борешься не за то, что надо. Ты думаешь, что можешь заработать Отцовское признание, и эта удавка — самая жуткая из всех. Мы имеем Его признание не потому, что мы его чем-то заслужили, а по причине того, что Он сделал для нас на кресте. Поверь мне, Джейк, нет ничего в этой жизни, что ты можешь сделать, чтобы Он любил тебя сегодня больше, чем вчера; а также нет ничего из того, что могло бы заставить Его любить тебя меньше. Он просто любит тебя.
И только полное осознание твоего покоя в этой любви может изменить твою сущность, но не борьба за попытки заслужить ее».
Мои глаза наполнялись слезами. Он отворил во мне что-то такое, о чем я даже не подозревал.
«Так значит, что — все мои усилия тщетны?»
«Если они во имя того, чтобы заставить Его любить тебя больше, то — да… Даже если ты, Джейк, не подготовишь больше ни одного занятия по Библии и не проведешь ни одной душепопечительской беседы — от этого Он не станет любить тебя меньше».
Я ему не верил. Мысли вращались вокруг смысла этого последнего предложения. Вот почему большая часть моих усилий оказывалась совершенно тщетной. Я не прекращал зарабатывать то, что уже было мне отдано. И вместо того, чтобы жить в том, что уже было, я пытался создавать нечто свое собственное.
Прошло несколько мгновений, Джон оттолкнулся от стены и направился дальше по коридору, я присоединился к нему.
«Знаешь, что? В то утро, когда ты получил золотой значок за хорошую посещаемость, пастор — если бы он действительно тебя любил — должен был сказать что-нибудь такое: „Уважаемые братья и сестры, вот стоит перед нами молодой человек, который сегодня завершил трехлетний цикл занятий воскресной школы, ни разу не пропустив, ни одного. Я бы хотел помолиться за него, потому что все это говорит нам о том, что приоритеты его семьи непомерно искажены — за три года им не удалось ни разу отправиться в отпуск всем вместе. Это также означает, что он приходил на занятия даже больным, в то время как должен был быть в постели. Это говорит нам и о том, что погоня за золоченой безделушкой и обретение вашего признания значит для него больше, чем быть вам братом. Кроме того, ни один день из всех этих занятий не приблизил его к Богу ни на йоту“».
«Не слишком ли грубо?»— возразил я.
«Но и определенно отрезвляюще, Джейк. Однако если бы он так сказал, возможно, ты бы больше не стремился завоевать общественное мнение, которое скорее уводит тебя от Бога, чем открывает тебя Ему».
«То есть, вы пытаетесь сказать, что использование поощрения для похвалы Шерри не только пагубно для Бенджи, но и губительно для самой Шерри?»
Указательным пальцем он как бы нажал на воображаемую кнопку между нами. «Бинго! Тебе известно, что более чем 90 % детей, взращенных в воскресных школах, покидают церковь одновременно с родительским домом?»
«Ну, я слыхал… Мы считаем, что это государственная система образования настраивает детей против их веры в Бога».
Джон скептически поднял брови. «Да ну? Очень удобная версия». «Ну, мы же со своей стороны делаем все», — оборонялся я. «Гораздо больше, чем тебе известно, как я думаю».
«Хорошо, значит, по-вашему, все плохое, что я мог узнать о Боге, я вынес из воскресной школы?»— некоторая издевка и недоумение были нескрываемы в моем голосе.
«Не совсем. Я же не сказал, что там все было плохо».
«Как же так? Мы учим детей познаниям о Боге, о Его Слове и о том, как быть хорошими христианами…»— моя пламенная речь стухла, когда меня вдруг осенило, что знания о Боге и о том, что значит быть хорошими христианами совсем не то же самое, что умение жить с Ним.
«Я хочу, чтобы ты понял: то замечательное, что у вас тут есть, пронизано системой религиозных обязательств, которые искажают все. И пока ты это не поймешь, ты никогда не узнаешь, что значит держать Отца за руку».
«Как это?»
«Он заплатил слишком высокую цену за наше освобождение от этой системы, чтобы решить снова повесить ее нам на шею. В других твоих отношениях по жизни — возможно, но только не в общении с Ним. Эти отношения основаны не на том, что мы для них делаем, а на том, что сделал Он».
«Значит, я слишком перетруждался, — вы это говорите? Поэтому, значит, мои усилия не принесли результатов?» Что-то неловко выпирало. «Мои усилия»— это что ли? Ну, а разве мы не должны исполнять свою часть? Я глянул на Джона.
«Не совсем правильно», — сказал Джон, слегка усмехнувшись в бороду. «Но уже теплее. Лучше сказать, что ты пытаешься заслужить отношения, которые никогда не сможешь заслужить. Люди могут воздавать тебе аплодисменты за количество выученных стихов из Библии, за непрерывное посещение богослужений, но этого не достаточно, чтобы заслужить того непостижимого благорасположения. К тому же, ты стремишься ко всему этому не для того, чтобы познать Бога, а чтобы все вокруг тебя думали, какой ты духовный. И знаешь, что? — именно это ты и получаешь!»
«Значит, об этом Христос и говорил, когда указывал на то, что фарисеи показывались в своей праведности прилюдно и уже получали свою награду. Они получали то, к чему стремились. Я тоже. Но это не то, чего я хочу».
«И замечательно. Разве ты не видишь: путь, по которому ты идешь, не ведет туда, куда тебе сказали? Этот путь научит тебя быть хорошим христианином в глазах других, но не даст тебе познания Бога». Джон, казалось, уже никуда не направлялся. Он просто прослеживал глазами остававшиеся за нашей спиной классные комнаты, да и некоторых прихожан, стремительно, проходивших мимо нас. Я так был увлечен нашим обсуждением, что не замечал недоуменные взгляды, которыми нас одаривали. Расплата за это будет, но позже.
«То есть, я могу стать выдающимся христианином на фоне других, и упустить суть?»
«А разве нынче это не так? Взгляни на полноценные программы вашей церкви. А этот церковный комплекс, нужды детского служения, оборудование… Это же все не на голом месте?»
«Однозначно! Требуются люди и деньги и духовное присутствие — я так полагаю».
«Ну да, именно это и поощряется, в основном. Скажи, что значит быть на хорошем счету в вашей церкви?»
«Постоянно посещать службы, жертвовать на нужды и не жить в очевидном грехе». «Имеются в виду все грехи?» «Не понял вопроса…»
«Я не знаю, как у вас, но в большинстве церквей обозначены некоторые грехи, которые вообще не допускаются, — это обычно аморальность и исповедание того, что руководство церкви не приветствует. Остальное даже не принимается во внимание — такие мелочи, как сплетни, высокомерие или чувство вины. Иногда последние даже поощряются, потому что их всегда можно развернуть в свою пользу, когда нужно, и заставить человека поступить так, как ты хочешь».
Даже наше понятие о грехе было избирательным. Теперь я это понимал. Я хорошо знал тех, кто умели использовать эту систему в своих интересах, не беспокоясь о том, как это отразится на других. Я и сам был одним из них. Мы играли в религию для удовлетворения чувства собственного достоинства.
«Разве это не поразительно, что группа людей, регулярно собирающихся вместе, может превратиться в этакое „духовное братство“, диктующее даже то, как в нем одеваться, что говорить, какие реакции себе позволять и какие песни любить петь. Разве не становится при этом четко ясно, в чем заключается образ хорошего христианина, и разве не приподнимается при этом основное правило — не мутить воду, задавая вопросы, которые ставят остальных в тупик?»
Точно подмечено.
«Одним из основных уроков, которые преподнес Господь своим ученикам, было прекратить рассматривать жизнь Бога в контексте ритуалов и обязанностей. Он пришел не для того, чтобы подмазать их религию в тех местах, где она поизносилась. Но пришел, чтобы предложить им отношения. Все исцеления в Шаббат и все записи о них — разве являются указанием на то, что по стечению обстоятельств, именно тогда Он нашел более больных людей? Конечно, нет! Он хотел, чтобы его ученики знали, что человеческие ритуалы и традиции всегда встают на пути силы и любви Отца Его Небесного. Кроме того, система захватывает, — потому что все, что мы делаем, мы делаем, думая, что это угодно Богу. Нет ни одной тюрьмы, крепче, чем религиозные обязательства. Мы попадаем в нее даже тогда, когда поощрительно похлопываем друг друга по спине. Вчера я проходил мимо синагоги. Вышел раввин и попросил меня зайти и включить ему свет. Ушедшие вчера забыли, а сам он не мог — иначе нарушил бы Шаббат».
«Ну, уж это просто глупо…?»
«Для тебя — возможно. Но, впрочем, некоторые твои условности, не покажутся ли глупыми ему?»
«Некоторые мои? Я в субботу таких условностей не соблюдаю».
«Конечно, нет. Но что если ты вдруг не появишься на воскресной службе в течение месяца — просто будешь дома; или отдашь свою десятину нищим вместо того, чтобы положить ее на церковное блюдо?» «Разве это одно и тоже?» Джон кивнул.
