Какой разум у этого человека? Что могло поделать несчастное дерево? — ведь был не сезон для плодов.
Халиль Джебран совершенно игнорировал тот факт, что Иисус был во многом фанатичен и немного безумен. Ему требовалась огромная тренировка где-то на Востоке, чтобы стать более медитативным. Ему не удалось понять простой факт, что несчастному дереву ничего не поделать с этим, ему требуется время, подходящий сезон, питание — и только потом могут быть плоды.
Когда вы осуждаете кого-то, то будьте терпеливы и подумайте: возможно, на его месте вы были бы точно таким же, как и он.
Человек с чувством справедливости всегда ставит себя в то положение, с которым пытается разобраться.
Каждый юридический институт должен ввести это в фундаментальный курс для всех учащихся, которые станут судьями, адвокатами, поверенными, защитниками: прежде чем судить кого-то, поставьте себя в его положение.
И вы найдете почти невозможным осудить человека.
Вы можете осуждать человека, вы можете наказывать человека по той простой причине, что ваше воспитание было различно. Голодный человек крадет пищу — а вы поставьте себя на его место.
Однажды одна женщина пришла к суфийскому мистику Фариду со своим юным чадом и попросила мистика: «Баба, кроме вас некому повлиять на моего ребенка. Он ест слишком много сладкого, толстеет. Белый сахар — это почти яд, но он не слушает меня».
Фарид сказал: «Приведи его через две недели».
Женщина спросила: «Не скажешь ли что-нибудь ему прямо сейчас?»
Фарид сказал: «Нет, мне потребуется две недели, чтобы разобраться в этой ситуации».
Женщина была озадачена. Она слыхала, как Фарид говорит о великих проблемах жизни… и ему нужны две недели подготовки, чтобы приказать малому ребенку не есть слишком много сладкого?
Но поскольку он не был готов, она вернулась через две недели, и Фарид сказал ребенку: «Дитя мое, вот уже две недели я ставлю себя в твое положение, ведь я сам люблю есть сладости. С каким же лицом я мог советовать что-нибудь тебе? Вот уже две недели, как я перестал есть сладости. Я потерял вес, чувствую себя здоровее, моложе и лучше, чем когда-либо. Ты молод, тебе предстоит долгая жизнь — пожалуйста, перестань есть слишком много сладостей. Я не говорю — прекратить полностью — время от времени можешь есть их».
Мальчик коснулся стоп Фарида, и его мать удивилась: он никогда не был таким. Он никогда не касался чьих-либо стоп.
Она сказала: «Я озадачена — ты меня озадачил. Тебе понадобилось две недели, чтобы сказать ему то, что ты мог бы сказать в тот же день. Ведь ни я, ни он не знали, что ты любишь сладости…»
Фарид произнес: «Дело не в том, знаешь ли ты, или знает ли он. Мои слова оказались бы ложью, а ложь не может преобразить никого. Сначала я должен был поставить себя в его положение. Эти две недели оказались тяжелыми, но я приобрел великое понимание благодаря твоему ребенку. Я благодарен ему».
А она спросила своего ребенка: «Почему ты коснулся стоп Фарида? Ты никогда не касался ничьих стоп… к тому же мы индуисты, а он мусульманин».
Мальчик сказал: «Я не могу тебе ничего доказать, но человеку, который оставался две недели без сладостей, просто чтобы ответить мне, нужно оказать почтение. Он не похож на других твоих попугаев. Ты брала меня то к одному монаху, то к другому, и они всегда были готовы — совсем как попугаи, твердили одно и то же. Этот человек — другой, он уважает меня, несмотря на то, что я ребенок; он страдал из-за меня. Я последую его совету».
Халиль Джебран кое-что говорит правильно, но он никогда не критикует Иисуса — хоть и писал книги об Иисусе — по одной причине: проклинать фиговое дерево было безумием, а не просто ошибкой. Только безумная личность способна на такое.
Не судите никого, это во-первых. Но если вы должны сулить, если не в силах сопротивляться искушению судить… Помните, я называю это искушением, потому что, когда вы судите кого-нибудь, вы помещаете себя выше. Вы становитесь судьей, как если бы он оказался на суде перед вами, вы забываете свою собственную человечность.
Он к тому же не упоминает, что вы должны заглядывать и в свою собственную душу. Возможно, ваш убийца и спит, но его можно спровоцировать в любой миг. Ибо никто, кто убивал, всего за мгновенье не был способен увидеть, что будет убивать.
В детстве я знал одного человека, у которого был гимнастический зал рядом с моим домом. Он был хорошим борцом и очень любящим человеком. Я не интересовался физической борьбой, у меня был собственный вид борьбы! Физически вы можете бороться только с одной личностью, я же борюсь со всем прошлым, я борюсь со всеми, так называемыми современниками и я борюсь с теми, кто еще не родился.
Время от времени я, бывало, ходил туда — просто посидеть и понаблюдать. Его ученики боролись, тренировались, и он иногда подходил ко мне и говорил: «Странно, почему ты приходишь, если не желаешь принимать участие?»
Я сказал: «Я не хочу участвовать, но я пользуюсь каждой возможностью для наблюдения, ведь в конечном счете это и есть мое стремление: просто быть наблюдателем — не имеет значения, что наблюдать».
Он сказал: «Ты странный», — но стал относиться ко мне очень заботливо. Я никогда и не думал, что однажды этот человек может стать убийцей. А он убил на моих глазах — это было не поздней ночью, было всего около десяти часов. Я что-то читал, как вдруг увидел на улице, как он подошел и спрятался за деревом. Я был озадачен: что он делает? А потом какой-то человек проходил мимо, и он застрелил его, не зная, что есть свидетель.
Для меня проблемой было то, что всего мгновением раньше я не мог и помыслить, представить, вообразить такого замечательного человека в качестве убийцы. Его схватили. Мне удалось увидеться с ним, потому что его собирались казнить. Я спросил его только об одном: «Этот убийца, наверное, находился внутри вас всегда, спящий — вы осознавали это?»
Он сказал: «Я никогда не осознавал этого. Я осознал, только когда было слишком поздно. Разгневавшись, я убил того человека», — из-за того, что тот открыл еще один гимнастический зал и готовил людей сражаться против его борцов. А тот человек был очень богат, обеспечен едой, молоком и другим питанием для своих борцов, чего этот несчастный добыть не мог, — и он испугался, что, когда будут ежегодные соревнования, его борцы не смогут победить. Он был настолько взбешен, что просто застрелил соперника.
Он сказал: «Но где же был ты?»
Я сказал: «В той же позиции — наблюдающим. В этом и состоит весь мой подход к жизни. Я могу научиться многому, просто наблюдая других, себя самого, их поступки, свои поступки. Я не могу увидеть их умы, но я могу видеть свой ум и я могу наблюдать его».
Прежде чем любое желание, любое искушение судить кого-то войдет в ваш ум, загляните в себя, и вы обнаружите ту же самую личность спящей внутри себя. Поэтому настоящая задача — не осудить его вашим суждением, а трансформировать себя, ибо все вы в одной лодке.
Какой приговор выносите вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?
Он спрашивает каждого, ведь каждый судья. Это становится некоей бессознательной привычкой в вас. Вы продолжаете судить.
Во вчерашнем уведомлении от полицейского инспектора Пуны — очевидно, по указанию полицейского комиссара — была такая нелепость, что мне не верилось, как может человек, если у него есть хоть капля разума, требовать от нас что-либо подобное.
Он требует… во-первых, кто он, чтобы требовать? Мы не заключенные, мы свободные граждане страны. Он может просить, но не может требовать. Но он требует от нас, чтобы мы поместили перед своими воротами доску с объявлением, гласящим, что ни одному последователю Бхагвана Шри Раджниша не разрешена нелегальная деятельность ни внутри ашрама, ни снаружи ашрама.
До меня дошло, во-первых, что это только нам не позволено; всем другим разрешено заниматься нелегальной деятельностью у себя дома, и вне своих домов. Поэтому я сказал моим людям: «Ответьте ему и пригласите для дискуссии на следующей неделе. И скажите, что вместо того, чтобы требовать установить такую нелепую доску, будет лучше… ему самому расставить доски по всей Пуне, объявляющие, что всем, кроме последователей Бхагвана Шри Раджниша, разрешено заниматься нелегальной деятельностью и что это не просьба, это требование».
Я много видел идиотов, и привык считать, что уже видел все их разновидности, но в Пуне я обнаружил новую категорию идиотов. Сама формулировка этого предложения противозаконна, и я сказал моим людям, что мы можем привлечь его к суду. Что это значит? Смысл ясен: только нашим людям запрещена нелегальная деятельность — ну а другим что же, другим позволена?
А ведь нас меньшинство. Но, по-видимому, он не сознавал того, чего требовал, — он станет посмешищем в суде. И еще в суде мы потребуем, чтобы всем этим полицейским платили жалованье — из общественных денег — для обучения людей нелегальной деятельности. Они должны открыть колледж в Пуне для всех, кто желает научиться незаконной деятельности… разумеется, моим последователям запрещено.
