(13) Итак, поскольку Геркулес вышел победителем, бог вместе с едой закрыл внутри храма известнейшую в то время распутницу (scortum) {27} Акку Ларентию, и она, когда возвращалась [из храма] домой, разнесла на следующий день слух [о том], что после ночи с богом она приняла обет воспользоваться первым же предоставившимся удобным случаем [для замужества]. (14) И так случилось, что [ее], вышедшую из храма, вскоре окликнул [молодой человек] Карутий, плененный ее красотой. Уступившая его желанию и взятая [им] в жены, она после кончины мужа стала владелицей всего его имущества, и когда [в свою очередь] отходила [в мир иной], назвала [своим] наследником римский народ. (15) И поэтому она была погребена [царем] Анком в Велабре, знаменитейшем месте города [Рима], и для нее же было установлено торжественное священнодействие, чтобы таким образом через жреца-фламина приносить жертву ее богам манам, и [эти] праздники [были] посвящены Юпитеру, потому что древние считали, что души даются Юпитером и после смерти опять возвращаются к нему.
{27 Слово scortum имеет два основных значения: шкура, кожа и развратник, развратница.}
(16) Катон пишет, что Ларентия, разбогатевшая благодаря доходу от блуда, после своей кончины оставила римскому народу поля: Турцисское, Семурийское, Линтирийское и Солинийское, - и поэтому [была] удостоена великолепного погребения и чести ежегодной паренталии. (17) Макр в первой книге "Историй" утверждает, что супруга Фаустула, Акка Ларентия, была кормилицей Ромула и Рема. В правление Ромула она [была] выдана замуж за какого-то богатого этруска Карутия и получила наследство [от] мужа. Потом она оставила его Ромулу, которого воспитала, и им из благочестия [были] установлены [для нее] паренталии и праздничный день.
(18) Итак, из всего этого можно вывести, что и Сатурналии были один день и что их праздновали исключительно в четырнадцатый [день] до январских календ. В этот день, устроив пиршество, у храма Сатурна провозглашали Сатурналии. Ныне этот день в пределах Сатурналий считается Опалиями, так как первый [день] празднества равным образом был посвящен Сатурну и One. (19) Верили, что богиня же эта Опа [была] супругой Сатурна, и потому в этот месяц празднуют Сатурналии и также Опалии, так как считают, что Сатурн и его жена являются создателями как плодов, так [и] злаков. Итак, когда уже собран весь урожай [с] полей, эти боги почитаются людьми подобно творцам обустроенной жизни. (20) Некоторые также убеждены, что они являются небом и землей, и что Сатурн, чье происхождение - от неба, назван от [слова] "satu (сев)", и земля, [с] помощью (оре) которой приобретается питание [для] человеческой жизни, [названа] Опой от [слова] "ореrе - труд", при посредстве которого рождаются плоды и злаки. (21) Молитвы с обетами этой богине произносят сидя и с усердием касаются земли, показывая [тем самым], что смертным надлежит уважать землю [как] саму мать. (22) Филохор рассказывает, что первым в Аттике жертвенник Сатурну и One установил Кекроп, и почитал этих богов как Юпитера и землю, и постановил, чтобы отцы семейств, когда уже повсюду собраны и злаки, и плоды, угощались вместе с рабами, с которыми они вынесли тяготы труда при уборке поля. Восхищается ведь бог уважением рабов, зрелищем труда. Отсюда проистекает [то], что, согласно чужеземному установлению, мы совершаем священнодействие этому богу, обнажив голову.
(23) Я считаю, мы уже доказали, что Сатурналии [сначала] праздновали обыкновенно в течение одного дня, то есть в четырнадцатый [день до] календ, но потом они [были] расширены до трех дней: во-первых, из-за дней, прибавленных Цезарем этому месяцу; затем по распоряжению Августа, которым он простановил праздновать Сатурналии в течение трех дней. Таким образом, начатые в шестнадцатый [день], они завершаются на четырнадцатый [день], которым раньше они обычно ограничивались. (24) Впрочем, прибавленное [к Сатурналиям] празднество Сигиллярий распространяет общественное гулянье и благочестивое ликование на семь дней".
(11 , 1) Тогда Евангел говорит: "Я не в состоянии вынести того, что наш Претекстат при [всем] блеске его дарования и наличии красноречия пожелал в предыдущей речи предписать ради почитания какого-то бога, чтобы рабы обедали вместе с господами, как если бы, право, боги заботились о рабах или какой-нибудь разумный [человек] допустил бы оскорбление своего дома столь мерзким обществом. Или теперь [вот] он пытается приписать Сигилляриям, которые [своими] глиняными фигурками доставляют забаву все еще ползающим детям, служение богопочитанию и, потому что он считается первым из набожных [людей], примешивает [сюда] уже кое-что и от суеверия. Право, как будто нам было бы не дозволено когда-нибудь да не поверить Претекстату".
(2) Тут, хотя все ужаснулись [словам Евангела], Претекстат, улыбаясь, [сказал]: "Прошу, Евангел, считай меня суеверным и не достойным веры, если убедительное рассуждение не докажет тебе верности того и другого положения. И так как, во-первых, мы говорим о рабах, [я спрашиваю], в шутку или серьезно ты, [Евангел], думаешь, что есть род людей, который бессмертные боги не удостаивают ни своей заботой, ни [своим] приглядом? Или ты, случайно, не выносишь того, чтобы рабы были в числе людей? Итак, послушай же, какое негодование по поводу истязания раба потрясло небо.
(3) Так вот, в четыреста семьдесят четвертом году после основания Рима Автроний Максим перед началом представления прогнал через ристалище своего избитого и привязанного к рогатине раба. Негодующий по этому поводу Юпитер повелел некоему Аннию во сне, чтобы тот известил сенат, что ему не понравился исполненный жестокости поступок. (4) [Но так как] он умолчал, внезапная смерть поразила его сына, а после вторичного возвещения за то же самое нерадение теперь уже сам [Анний] был разбит скоротечной дряхлостью тела. Только тогда, по совету друзей, он был доставлен на носилках в сенат и доложил [обо всем]. И едва [его] речь завершилась, без промедления [у него] восстановилось хорошее здоровье, [и он] вышел из курии на своих ногах. (5) Итак, по решению сената и [по] Мениеву закону к тем цирковым [представлениям] был прибавлен день ради умилостивления Юпитера и он был назван "инставратиций" не от греческого имени рогатины - ставрос, как кое - кто думает, но от [слова] "возобновление", как кажется Варрону, который считает, что [слово] "instavrare" означает "обновлять вид (instar novare)".
(6) Ты видишь, [Евангел], до какой заботы о рабе снизошел высший из богов. Откуда же у тебя столь большое и столь пустое важничание по отношению к рабам? Как будто они не состоят и не взращиваются из тех же самых начал, что и в тебе, и не впитывают тот же самый дух из того же самого источника? (7) Намерен ли ты задуматься над тем, что те, кого ты подчиняешь себе по своему праву, возникли из тех же самых семян, наслаждаются под тем же самым небом, точно так же живут, точно так же умирают? Да, они - рабы, но притом люди. Да, они - рабы, но притом рабы, как и мы, если поразмышлять над тем, что столько же удачи отпущено одним, [сколько и] другим. Ты можешь считать его свободным таким же образом, каким образом он [может считать] тебя рабом. Разве ты не знаешь, что какое-то время была в рабстве Гекуба, какое-то - Крез, какое-то - мать Дария, Диоген, даже сам Платон? (8) Наконец, почему мы так страшимся слова "рабство"? Да, [некто] - раб, но [раб] по необходимости, и может быть [человеком] со свободной душой. Да, раб, [но] это [имя] оскорбит в том случае, если бы ты назвал им того, кто таковым не является. [Но кто не раб]? Один является рабом похоти, другой - жадности, третий - честолюбия; все вместе - [рабы] надежды, все - [рабы] страха. И определенно нет более мерзкого рабства, чем своеволие. (9) Однако мы попираем оказавшегося под ярмом, наложенным Фортуной, словно [какого-то] жалкого и презренного [человека], а [то ярмо], под которое мы сами подсовываем свои шеи, мы не позволяем порицать. (10) Ты найдешь среди рабов какого-нибудь богатенького деньгами [раба], ты найдешь [среди свободных какого-нибудь] господина, запечатлевающего поцелуй на руках иных рабов в надежде на прибыль. Поэтому я буду оценивать людей не по судьбе, а по нравам. Ведь каждый сам создает себе нрав, положение же человека определяет случай. Сколь ни глуп тот, кто, собираясь купить коня, осматривает не самого коня, а его чепрак и удила, еще глупее тот, кто думает, будто человека нужно оценивать или по одежде, каковая только обволакивает нас, или по положению. (11) Не дело, мой Евангел, искать друга лишь на форуме и в курии. Если бы ты очень постарался, то нашел бы [друга] и дома. Ты только обходись с рабом кротко и ласково и извлеки из нашей беседы этот совет. Ведь и наши предки, стремясь отвратить от господ любую ненависть и от рабов всякое поношение, назвали господина отцом домочадцев, а рабов - домочадцами. (12) Пусть твои рабы, поверь мне, лучше чтят тебя, чем боятся. Тут кто-нибудь скажет, будто я низвергаю господ с их высоты и некоторым образом призываю рабов [надеть] шапку [свободы], {28} но я, напротив, сказал, что они должны больше чтить [господ], чем бояться. Кто так думает, тот забывает, что немало для господ того, чего достаточно богам. Кого чтят, того еще и любят. (13) Не может ведь любовь смешиваться со страхом. Отчего, ты думаешь, появилась эта очень нехорошая поговорка, в которой утверждается, что столько у нас врагов, сколько рабов? Они не являются [нашими] врагами, но мы делаем [их] таковыми, когда крайне высокомерны, злоречивы, жестоки к ним, и [нередко] от забавы мы переходим к ругани, так как [то], что не отвечает [нашему] желанию, возбуждает гнев и бешенство. (14) Ибо у себя дома мы принимаем обличие самодержцев и желаем поупражняться [в этом] на рабах, не потому, что [так] подобает [делать], а потому что дозволено. Я уж обхожу прочие виды издевательств, [но] есть [такие господа], которые, пока они распухают от изобилия стола и ненасытности, разрешают окружающим рабам [лишь] двигать губами, но при этом не позволяют, чтобы они говорили. Любое бормотание обуздывается розгами, и даже нечаянные [разговоры] не избавляют от побоев. Кашель, чихание, сопение оплачиваются большим страданием. (15) Таким образом, бывает, что те [рабы] оговаривают господина, кому не позволяли говорить при нем. А те [рабы], у которых не только в присутствии господ, но [даже] с [ними] самими бывают беседы, чей рот не зашивали, готовы за господина подставить шею и принять на свою голову грозящую опасность. На пирах они говорили, но при пытках молчали.
