«Я это вижу, — отвечал Пемптид, — но нечестиво не только считать богов нашими страстями, но и обратное — считать наши страсти богами». Тогда отец спросил: «Что же, считаешь ли ты Ареса богом или нашей страстью?» И когда Пемптид ответил, что Ареса, поддерживающего в нас гневливость и мужественность, он принимает за бога, отец воскликнул: «Значит, Пемптид, то, что в нас является началом буйства, воинственности, раздоров, имеет своего бога, а начало дружбы, общительности, сближения божеству непричастно? И когда люди убивают друг друга, то за ними: за их оружием, сражениями у стен, уводом добычи — имеет наблюдение какой-то бог Эниалий или Стратий,1208 судья и вершитель, а когда мы стремимся к душевной близости, завершающейся брачным общением, то нет бога, который был бы нашим свидетелем, надзирателем, руководителем и помощником?
Охотящимся на ланей, зайцев и оленей сопутствует с кличем некая богиня Агротера, а те, кто ловит волков и медведей при помощи хитрых приспособлений — подкопов и тенет, — обращаются с молитвой к Аристею,1209
кто для зверей ловушки первым устроил.1210
У Эсхила Геракл, намереваясь застрелить птицу, призывает в помощники другого бога:
Феб дальновержец, ты направь стрелу мою.1211
А человека, добивающегося самой прекрасной добычи — любви, не направляет и не поддерживает ни один бог, ни один демон? Я думаю, что ни дуб, ни оливы, ни виноградная лоза, которую Гомер почтил названием «укрощенной», не превосходят, милый Дафней, красотой и достоинством человеческое растение, которое черпает силы своего развития в просвечивающей в нем свежести и красоте как тела, так и души». (15.) «Ради богов, — откликнулся Дафней, — кто же думает иначе?» — «Да все те, клянусь Зевсом, — сказал ему отец, — кто, допуская, что богам присуща забота о пахоте, посеве и выращивании урожая (ведь существуют же, по Пиндару, некие нимфы дриады,
которым выпал жребий равного с деревьями века,
деревьям же увеличивает многорадостный
Дионис священный блеск процветания),
думают, что никого из богов или демонов не касается забота о воспитании и образовании сменяющих друг друга урожаев детей и юношей, что нет бога, который имел бы попечение довести растущего человека до добродетели и не позволил бы ему уклониться или отойти от добрых задатков в его природе вследствие дурного окружения и отсутствия руководителя.
Но неприятно и стыдно даже говорить об этом, когда мы на каждом шагу встречаемся с человеколюбивой заботой божества, предусматривающего удовлетворение всех наших потребностей, в том числе и тех, в которых больше необходимости, чем красоты. Так уже само наше рождение, в крови и муках, лишенное благообразия, все же имеет божественных покровителей Илифию1212 и Лохию.1213 Без попечительства этих бодрых защитников было бы, пожалуй, лучше не родиться вовсе, чем родиться безобразным. И в болезни человека не покидает бог, ведающий этой областью, и даже после смерти, когда его защитником, успокоителем и проводником становится бог, говорящий о себе:
Не врачевание, не лира, не пророчества,
удел мой — души мертвых провожать в Аид.1214
Но покровительство этого рода заключает в себе нечто зловещее; а можно ли назвать дело более священное и состязание более заслуживающее иметь бога своим распорядителем и судьей, чем эти заботы, связанные с соисканием благосклонности прекрасных молодых людей под руководством Эрота: и этом нет ничего постыдного или вызванного низменной необходимостью. Здесь только убеждение и обаяние, приносящее поистине «сладостный труд» и «благотомительное утомление»1215 и ведущее к добродетели и дружбе не «мимо от богов» [email protected] завершаемым, а имеющим своим руководителем и владыкой самого бога Эрота [email protected] товарища Муз, Харит и Афродиты. Он сочетает самое отрадное с самым прекрасным,
в сердце посеяв желанье, дающее сладкую жатву,
согласно Меланиппиду.1217 Выскажемся ли мы об этом как-либо иначе, Зевксипп?»
16. «Нет, клянусь Зевсом; — отозвался тот, — только так. Противоположное мнение было бы нелепо». — «Нелепо, — добавил отец, — еще и следующее. Уже древние различали четыре рода близости в человеческих отношениях — близость по крови, близость гостеприимства, близость товарищеская и близость эротическая. Каждый из этих родов имеет своего бога-покровителя — либо дружбы, либо гостеприимства, либо кровной близости, и только эротический род, словно получив неблагоприятное предзнаменование, остается лишенным божественной заботы и управления, тогда как именно он более всех в этом нуждается». — «Да, — сказал Зевксипп, — есть и в этом величайшая непоследовательность».
«Но здесь, — сказал отец, — наше рассуждение подходит, хотя и вскользь, к некоторым мыслям Платона.1218 Есть безумие, насылаемое на душу некими дурными смешениями вредных телесных соков, — тяжелая и опасная болезнь; но есть и другое безумие, источник которого не внутри, а вне нас: это некое проникающее в нас вдохновение, которое овладевает нашим разумом, сообщая ему движение высшей силы. И подобно тому как исполненный духа получает наименование «мужественный», а исполненный мысли — «разумный», так это состояние души, которой овладела божественная сила, носит название «вдохновения». Прорицительная сторона вдохновения восходит к одержимости Аполлона, а вакхическая к Дионису;
Вступите в хоровод с корибантами,1219 —
говорит Софокл: ибо служение Великой Матери и Пану причастно вакхическому исступлению.
Третье безумие охватывает нежную и чистую душу от Муз, подвигая ее на поэтическое и мусическое творчество. И каждому очевидно, от какого бога исходит воинственное исступление,
чуждое хорам и кифарам, порождающее слезы
и громкий плач в народе.1220
Но остается еще один вид исступления, отчуждающий человека от его обычного душевного состояния с величайшей силой, и о нем, Дафней, я хочу задать вопрос Пемптиду…
«Кто из богов подъемлет благоплодный тирс»,1221 знаменующий наиболее язвительное и горячее вдохновение, которое обращено к добрым юношам и целомудренным женщинам?
Ведь мы видим воина, который, отложив в сторону свои доспехи, отрешился и от воинственного исступления:
Покорился Атрид, и клевреты
весело с плеч Менелая оружия светлые сняли,1222
он сидит как посторонний наблюдатель подвигов других; необузданные пляски вакхантов и корибантов затихают и успокаиваются, как только музыканты оставили трохеический ритм и фригийский лад; точно так же и Пифия, сойдя со вдохновляющего ее треножника, обретает полное успокоение. Но любовное безумие, раз оно охватило и воспламенило человека, не прекратит никакая Муза, никакой чарующий напев, никакая перемена места: влюбленные и в присутствии прекрасного предмета их любви находят в нем отраду, и в отсутствии тоскуют по нем, и днем преследуют, и ночью поют у его дверей, и трезвые призывают, и в застолье приветствуют.
Сказанное кем-то о созданиях поэтического воображения, что они могут быть названы снами бодрствующих людей, с большим основанием можно отнести к воображению влюбленных, которые, находясь вдали от своих возлюбленных, разговаривают с ними как с присутствующими, приветствуют их, обращаются к ним с упреками. Ведь наше зрение все остальные образы вписывает в память как бы водяными красками, и они скоро бледнеют и исчезают, и только образы любимых, как вписанные восковой краской, сохраняются навсегда живыми, движущимися, говорящими.
Римлянин Катон говорил, что душа влюбленного живет в душе любимого. Я же сказал бы, что в душе влюбленного присутствует вся душа любимого, вся его жизнь, характер и действия и благодаря этому влюбленный легко сокращает долгий путь, подобно киникам, которые говорят, что нашли «верный и скорый путь к добродетели». Ведь душа быстро приходит к дружбе и добродетели, как бы несомая на волне страсти вместе с богом.
Подводя итог, я скажу, что не без участия божества преисполняет восторг души влюбленных и не иной является их покровителем и направителем, как тот, которому мы посвящаем нынешнее празднование и приносим жертву.
Но так как мы различаем богов преимущественно по их силе и полезности, соответственно с тем, что и среди человеческих преимуществ мы, выделяем как наиболее божественные царственность и добродетель, рассмотрим сначала, не уступает ли Эрот в силе кому-либо из богов.
