братскими тенями слиться. Жажду отмщения, в самой же нет сил. Что ж делать? То братские раны перед очами стоят, двойного убийства жестокого образ, то сокрушаюсь душой, материнскою мучась любовью. Горе мне! Победа ужасна, но все ж побеждайте, о любимые братья! Лишь бы и мне, даровав утешение вам, потом самой удалиться в гостеприимные домы Аида, не задерживаясь здесь, следом за вами!
Сказав так, дрожащей рукой, отвернувшись, в самое пламя она головню роковую метнула. И застонало — иль ей показалось, что вдруг застонало, — и дерево роковое, и жадное пламя.
Алфея, чтобы опять не выхватить ярко пылавшую головню из огня, как безумная выскочила из дома и понеслась навстречу сыну, страстно обнимавшему Аталанту. В прошедшую ночь он наконец-то остался вдвоем с прекрасной тегейкой на желанном для обоих ложе любви. Муза застыла в ночной тьме и без ее слов в полном безмолвии руки и губы находили для ласки тела. И не было выше того наслажденья, что охватило влюбленных Мелеагра и Аталанту на едином одре! Он словно чувствовал приближающийся конец и только один раз нарушил молчание:
— Дорого время любви, прекрасная моя Аталанта, нельзя даром тратить ни дня. Надо радоваться жизни, пока мы живы и молоды.
Увидев растрепанную мать с горящими ненавистью глазами, Мелеагр нерешительно остановился. Должно быть, он вспомнил, что недавно убил двух ее братьев, которых она очень любила потому, что сморщился, как от боли. В глазах калидонского героя вдруг потемнело, и голова закружилась, земля из — под ног уходила. Не понимая, что с ним происходит, он оперся на плечи возлюбленной девы. Аталанта переводила тревожный взгляд с любимого, который словно споткнулся, на приближавшуюся царицу.
Когда Алфея подбежала к Мелеагру, тот стоял и через силу улыбался, держась одной рукой за Аталанту, а другой рукой за свою грудь. Побледневшая Аталанта спрашивала, что с ним, но юноша лишь виновато улыбался, кривись от боли и, прижимая руку к груди, в которой все жгло, словно там тайное пламя горело. Это был непростой огонь. Мужеством он подавить нестерпимые пытался мученья. Сам же душою скорбел, что без крови, бесславною смертью умирает на руках у Аталанты любимой. Подобно гордым спартанцам, улыбаться пытался юный герой Калидона, выражая лучистыми глазами и кривой усмешкой презрение к смерти, но возрастали и пламя внутри, и нестерпимые телесные муки.
Мало-помалу зола убелила остывавшие угли и сгорела дотла головня из покорного Року Могучему кедра, и тогда пламя погасло у Мелеагра внутри. Мало-помалу его мужественная душа превратилась в прозрачный воздух легчайший, который Танатос чернокрылый быстро увлек в гостеприимный Аид, успев ловко отсечь мечом черным, огромным прядь русых волос с головы непреклонной.
Лишь Алфея понимала, что с Мелеагром произошло. Мать не в силах смотреть на опустившегося наземь скорчившегося сына, без чувств упала рядом с ним. Мелеагр перестал дышать — пророчество непререкаемой Мойры свершилось. Не мог юный герой избежать своей гибели, если сама непреложная Мойра ему смерть предрекла.
Гордый простерт Калидон, и юноши плачут и старцы, стонут и знать, и народ. Пылью и пеплом сквернил седину и лицо престарелый родитель Ойней. Он чувствовал сердцем родительским, что виноват в смерти сына, не принеся жертвы богине охоты на ежегодных жертвах богам.
Мать же своею рукой, лишь только до конца сознала сотворенное жестокое дело, — казни себя предала, кинувшись грудью на меч.
Стали печальные сестры, о юной красоте своей позабыв, колотить девичьи груди и что есть сил голосить. И после похорон, скорбно обняв руками могильный камень, сестры продолжали надрывно стенать.
Калидонцы говорят, что сестер Мелеагра горестный крик не понравился очень торжествующей дочери Лето и, чтобы замолкли они, богиня охоты стала взращивать на теле их темно-серые перья в белых пятнышках и делать рот роговым, крючковатым клювом, простерев по рукам их округленные крылья. В птиц цесарок медленно стали превращаться они.
Однако в предусмотренные действия Артемиды вмешалась непреложная Мойра Лахесис, и в птиц превратились лишь две сестры Мелеагра Евримеда и Меланиппа. Говорят, что они до сих пор весной и летом одевают темно-серые перья в знак траура по Мелеагру.
Антонин Либерал в «Превращениях» говорит, что сестры непрерывно плакали над могилой Мелеагра, пока Артемида, прикоснувшись к ним жезлом, не превратила их в птиц и не поселила на острове Леросе, назвав их Мелеагридами. Говорят, что они до сих пор весной и летом носят траур по Мелеагру. При этом две из дочерей Алфеи — Горга и Деянира не превратились в птиц по милости Диониса, который по непререкаемой воле Мойры Лахесис с настойчивой просьбой явился к Артемиде, и вечно юная девственница оказала ему такое расположение.
Горга вскоре должна была выйти замуж за Андремона и родить ему Фоанта, жениха Елены Прекрасной и одного из героев будущей Троянской войны.
Деянире же Мойрой Лахесис было предначертано покориться Геракловой силе и родить ему Гераклидов: Гилла, Глена и Макарию и, кроме того — она же была дочерью Диониса.
234. Борьба этолян и куретов [46]
Гомер же о Калидонской охоте и смерти Мелеагра рассказывает не так, как Овидий. О вещании Мойры и о роковом полене ничего он не говорит и в «Илиаде» поет, что из-за шкуры калидонского вепря возникла война между калидонцами и жителями соседнего города Плеврона. Мужи этоляне стояли за град Калидон, им любезный, мужи куреты пылали обитель их боем разрушить. Горе такое на них Артемида богиня воздвигла, в гневе своем, что Ойней с плодоносного сада начатков не принес ей; а бессмертных других усладил гекатомбой. Ей только, дочери Зевса великого, не было жертвы: или на ум не пришло, иль забыл он, но грех был великий. Стреловержица Феба мстителя — вепря подвигла на них, белозубого, лютого, огромного зверя. Страшный он вред наносил садам и полям Калидона и многих убил пастухов своими клыками.
Ойней вызвал со всех уголков Эллады много храбрых звероловов с сердитыми псами: его одолеть не смогли бы с малою силой — таков был тот вепрь! На костер печальный многих послал он своими клыками. Зверя убил, наконец, Ойнеид Мелеагр неустрашимый никем.
Вечно юная богиня охоты вместе с богиней безумия Атой воспалила жестокую, шумную распрю, бой о клыкастой главе и о шкуре щетинистой вепря между сынами куретов и гордых сердцами этолян. Худо было куретам пока Мелеагр за этолян, могучий, сражался, но в этой войне он убил одного из братьев Алфеи, и этим навлек на себя проклятие матери. Матерь в безысходной тоске часто богов
