Аристофан - Мир

Но вот уж я в соседство с божеством попал.
И предо мною Зевса двор, как кажется.
Эй-эй, привратник Зевса! Отопри живей!

Пахнуло чем-то смертным на меня! Геракл!
Что за напасть такая?

Это мерин-жук!

Ах, мерзкий, ах, проныра, ах, бессовестный!
Подлец, из подлых подлый! Прощелыжина!
Как ты пришел к нам, подлый прощелыжина?
Как звать тебя? Ответь же!

Прощелыжина!

Откуда родом? Ну же!

Прощелыжина!

Отец твой кто?

Отец мой? Прощелыжина!

Клянусь Землей и Небом, не уйдешь живым,
Когда не скажешь имя и откуда ты.

Тригей — я, афмониец.[5] Виноградарь я,
Не сплетник, не сутяжник и не ябедник.

Пришел зачем?

Привез тебе говядины.

Зачем ты здесь, бедняжка?

Видишь, лакомка,
Теперь я у тебя не прощелыжина!
Ступай, покличь мне Зевса.

Нет и нет! Тю-тю!
Ведь ты к богам нисколько не приблизился.
Их дома нет. Они вчера уехали.

В страну какую?

Не в страну.

Куда ж?

Куда?
На край вселенной. К куполу небесному.

Зачем же одного тебя оставили?

Да стерегу я барахлишко божее:
Горшочки, ложки, плошки, сковородочки!

Но почему же божества уехали?

На греков рассердились. Поселили здесь
Они Войну и ей на растерзание
Вас отдали. Что хочет, то и делает.
А сами удалились в выси горние,
Чтобы не видеть ваших непрестанных свар
И жалоб ваших не слыхать назойливых.

Зачем же боги с нами поступили так?

За то что вечно воевать хотели вы,
Хоть боги мир устраивали. Стоит лишь
Лаконцам потеснить афинян чуточку,
Они кричат: «Мы зададим афинянам!
Клянемся близнецами![6]» Если ж Аттике
Вдруг повезет и мир предложит Спарта вам,
Тут вы орете снова: «Нас надуть хотят!
Афиною клянемся мы! Не верьте им!
Ведь Пилос[7] — наш. Послов пришлют опять они».

Все наши разговоры, узнаю точь-в-точь.

Не думаю, чтобы пришлось Ирину вам,
Богиню Мира, увидать.

Да где ж она?

Ее низверг в пещеру страшный Полемос.

Да где ж пещера?

Вон внизу, каменьями,
Ты видишь, завалил ее он доверху,
Чтоб вам никак Ирину не добыть.

Скажи,
А что он с нами делать собирается?

Одно лишь знаю, что вчера он вечером
Чудовищную ступку приволок домой.

А что ж он с этой страшной ступкой сделает?

Все города он хочет в порошок стереть.
Но я пойду. Мне слышится, выходит он.
Ужасный шум донесся изнутри.

Ай-ай!
Ах, горе, горе! Побегу. Почудилось
Мне грохотанье ступки истребительной.

Увы, народ, народ, народ несчастнейший!
Вот скоро вы зубную боль узнаете!

Чудовищная ступка! О владыка Феб!
А взгляд его — как гибель. Страшен Полемос!
Так вот кого боимся, вот кто душит нас,
Ужасный, страшный, наземь повергающий!

Чесночные спартанцы, вам конец пришел.
Пятижды, трижды, десять раз проклятые!

А нам, друзья, до Спарты дела вовсе нет!
Лаконяне пусть плачутся. Несчастье — их.

Мегара, эй, Мегара! Изотру тебя!

Помну, поперчу, станешь кашей луковой.

Ой-ой-ой-ой! Тяжелые и горькие
Мегарцам тут слезищи приготовлены.

Сицилия, эгей, и ты раздавлена!

Страна какая на творог размолота!

Аттического меда подолью еще.

Другого меда поищи, прошу тебя!
А этот дорог! Пожалей аттический!

Эй, мальчик, Ужас!

Звал меня?

Наплачешься!
Зевал без толку? Кулаки забыл мои?

Кулак сердитый!

Сжалься, господин, ай-ай!

Он луковку вложил в кулак, наверное!

Достань толкач покрепче!

Толкача еще
Не завели. Вчера ведь только въехали.

Тогда беги, в Афинах раздобудь живей!

Бегу стрелою. А не то побьют опять.

Что ж делать нам, людишки горемычные?
Грозит опасность страшная, вы видите!
Когда толкач добудет он дробительный,
Усядется и в крохи города сотрет.
Не дай ему вернуться, Дионис, спаси!

Эй, ты!

Что надо?

Не принес?

Беда, беда!
Пропал толкач афинский знаменитейший,
Кожевник[8] тот, что ворошил Элладу всю.

О госпожа Афина, славно сделал он,
Что вовремя подох, на благо городу,
И кашу заварить не может новую.

Так принеси другой, из Лакедемона,
Пошел!

Не медлю.

Приходи скорей назад!

Что с нами будет, граждане, беда идет!
Средь вас тут не найдется ль посвященного
В мистерии?[9] Теперь пускай он молится,
Чтобы в дороге Ужас ногу вывихнул.

Ай-ай, погиб я, ай, несчастье, ай, беда!

Что? Не принес опять ты ничего?

Пропал
Толкач первейший также в Лакедемоне.

Проклятье! Как же?

Отдали во Фракию
Его на подержанье, и пиши — конец!

О боги Диоскуры,[10] славно сделано!
Пока живем! Мужайтесь, люди честные!

Возьми весь скарб, под кровлю отнеси его!
А я пойду и смастерю толкач себе.

Теперь шута Датида вспомним песенку.
Он так мурлыкал, пальцем тешась, в летний зной:
Как ладно мне, как сладко мне, как весело!

Теперь настало время, братья эллины,
Оставив распри, позабыв усобицы,
На волю нам богиню Мира вывести,
Пока толкач не помешает новый нам.

Эй, пахари, торговцы, люд ремесленный!
Эй, рукоделы, поселенцы, пришлые
И вы, островитяне, весь народ, сходись!
Всяк скорей бери лопаты, и канаты, и кирки!
Потрудиться предстоит нам, всем на радость, в добрый час!