— Эту науку, матушка, я отлично изучил.
— А почему ты так думаешь?
— Мой учитель за то, что я хорошо изучил науку справедливости, назначил меня судьей над другими, — ответил Кир. — Только за одно дело, которое я неправильно рассудил, мне достались удары палкой. Оно состояло в следующем. Мальчик высокого роста, одетый в короткий хитон, снял с маленького, носившего длинный хитон, его одежду, надел на него свою, а его хитон надел на себя. Творя суд по этому делу, я вынес приговор, согласно которому каждый должен был носить тот хитон, который ему больше подходит, признав это справедливым. За это мой учитель побил меня, сказав, что если бы я должен был вынести приговор о том, что кому лучше подходит, я был бы вправе рассудить дело подобным образом. Но поскольку мне предстояло решить, кому какой хитон принадлежит, я должен был принять во внимание справедливость приобретения — явилось ли оно следствием насильственных действий, или же было куплено или изготовлено дома. Так как справедливо то, что соответствует законам, а насилие является беззаконием, учитель потребовал, чтобы судья выносил свой приговор, всегда сообразуясь с законом. Так, матушка, я постиг науку справедливости во всех ее тонкостях; а если я в чем-либо буду испытывать затруднение, меня научит мой дед.
— Мой мальчик, — сказала мать, — то, что понимают под справедливостью персы, и то, как ее понимает твой дед, не одно и то же. Дед твой царствует в Мидии и решает все дела, сообразуясь с собственной волей, у персов же считается справедливым, когда все имеют равные права.[27] Твой отец первым выполняет свои обязанности перед государством, обладая установленными государством правами, мерой которых служит закон, а не его собственная воля. Так что как бы тебя не наказали бичом, когда ты вернешься домой, научившись у деда руководствоваться не законом царей, а законом тиранов, согласно которому иметь больше власти, чем все остальные, считается необходимым условием государственного правопорядка.
— Но ведь твой отец, — возразил Кир, — весьма искусно приучает людей к тому, чтобы они имели меньше прав, а не больше. Разве ты не видишь, что и всех мидян он приучил иметь меньше прав, чем у него. Ни я, ни кто-либо другой не возвратятся от твоего отца на родину с желанием приобрести большие права по сравнению с другими, поэтому у тебя нет оснований для беспокойства.
Многие подобные вещи говорил Кир. Наконец, мать его уехала, а Кир остался, и его стали воспитывать здесь, в Мидии. Он быстро сошелся со сверстниками, завоевав их расположение, и так же быстро привлек симпатии отцов, бывая у них и проявляя дружеские чувства к сыновьям.[28] Если отцам надо было обратиться к царю, они через своих сыновей просили Кира оказать содействие. Кир же, со свойственным ему человеколюбием и честолюбием, охотно вступался и выполнял то, о чем просили его эти юноши. И Астиаг, с чем бы Кир к нему ни обращался, не мог устоять перед его просьбами и никогда ему не отказывал. А когда Астиаг болел, Кир ни на миг не оставлял его и не переставал сокрушаться, так что все видели, как он опасался за жизнь своего деда. Ночью, если Астиагу кто-то был нужен, первым узнавал об этом Кир. Он прибегал быстрее всех, чтобы помочь и сделать то, что более всего могло понравиться Астиагу. Поступая так, Кир полностью завоевал его расположение.
Он вырос, пожалуй, несколько более словоохотливым, чем нужно; это было результатом воспитания, так как учителя заставляли его давать отчет в том, что он делал сам, и учили требовать отчета от других, когда он вершил суд. Другой причиной была его любознательность: он часто расспрашивал собеседников о различных предметах, а когда расспрашивали его самого, отвечал необыкновенно быстро, отличаясь живым умом и сообразительностью. Все это и было причиной его словоохотливости. Но как тела молодых людей, отличающихся могучим телосложением, всегда имеют ясно выраженные признаки юности, свидетельствующие об их истинном возрасте, так и сквозь словоохотливость Кира проглядывала не дерзость, а простота и доверчивость. Так что иной, пожалуй, предпочел бы еще больше слушать его речи, чем сидеть рядом с молчаливым юношей.[29]
Когда же прошло некоторое время и наступила пора его юности, он стал сдержаннее и говорил уже тише, проявляя стыдливость и скромность. Случалось ему иногда и краснеть в присутствии старших. Он уже не ласкался ко всем по-щенячьи резво, и все поведение его стало более спокойным. Особенно приятным он бывал в обществе друзей. В различных соревнованиях, затеваемых между сверстниками, он всегда предлагал устраивать состязания не в том виде спорта, где он был уверен в своем превосходстве над другими, но в таких упражнениях, где он явно чувствовал себя более слабым, заявляя при этом, что постарается одержать верх над ними. Тут же он вскакивал на коня, чтобы верхом метать дротик или стрелять из лука, хотя еще чувствовал себя не очень уверенно в искусстве верховой езды; терпя поражение, он сам смеялся над собой более всех. Так как он не старался избегать поражений, уклоняясь выполнять те упражнения, в которых терпел неудачи, но вновь и вновь повторял свои попытки добиться большего успеха, он вскоре сравнялся со сверстниками в искусстве верховой езды и быстро их превзошел, благодаря своему усердию. Зверей в парке Кир скоро истребил, преследуя их, стреляя и убивая наповал, так что Астиаг уже не мог обеспечить его достаточным количеством новых. Узнав, что дед не смог доставить ему большого количества зверей, хотя и пытался это сделать, Кир сказал:
— Дедушка, к чему тебе затруднять себя, добывая для меня зверей? Если ты отпустишь меня на охоту с дядей, я полагаю, что все звери, которых я увижу, станут моими!
Страстно желая принять участие в охоте, Кир все же не стал умолять об этом деда, как это он делал, когда был еще ребенком. Он стал сдержаннее в своих посещениях, и если он раньше бранил Сака за то, что тот не пускал его к деду, то теперь он сам для себя стал Саком. Он обращался с просьбами к деду только тогда, когда представлялся подходящий случай, и просил Сака подавать ему знаки, когда ему можно войти к деду и наступило ли подходящее для этого время.[30] К этому времени уже и Сак его полюбил, да и другие тоже.
Когда Астиаг узнал о том, насколько велико желание Кира принять участие в охоте, он отпустил его с дядей и дал для охраны всадников из числа взрослых воинов, чтобы они оберегали Кира в опасных местах и защищали от диких зверей. Юноша подробно расспрашивал сопровождавших его воинов о том, к каким зверям опасно приближаться и каких можно смело преследовать. Те отвечали, что медведи, кабаны, львы и пантеры чаще всего убивают приблизившихся к ним охотников. Напротив, олени, газели, дикие козы и ослы совершенно безопасны. Они также советовали остерегаться опасных мест не меньше, чем хищных зверей, так как многие охотники погибли вместе со своими конями в пропастях. Кир слушал их с необыкновенным вниманием, но когда увидел выпрыгнувшего оленя, кинулся его преследовать, забыв обо всем, что ему говорили, и устремив взор лишь в ту сторону, куда помчался олень. Конь его, споткнувшись обо что-то, упал на колени, и Кир едва не перелетел через него. Все же Кир удержался, и конь его встал. Спустившись в долину, Кир поразил оленя дротиком; это было великолепное и сильное животное. Кир был необычайно счастлив. Но тут подъехавшие воины стали его укорять, говоря, что он подвергался большой опасности; воины грозили, что станут жаловаться на него царю. Сойдя с коня, Кир стоял и слушал все, что ему говорили, огорчаясь всем сердцем. Но тут донесся до его слуха крик охотников, и он быстро вскочил на коня, охваченный азартом охоты. Увидев мчавшегося кабана, он поскакал ему навстречу. Напрягшись до предела, Кир точно поразил его в голову между глаз и убил. Тут уже дядя, увидевший, какому риску он себя подвергает, стал бранить его. Тогда Кир попросил дядю все же отдать ему животных, убитых им на охоте, чтобы он мог подарить свою добычу деду. Как говорят, дядя ответил:
— Но если царь узнает, что ты принял участие в преследовании зверя, он станет бранить не только тебя, но и меня за то, что я разрешил.
— Пусть он отстегает меня бичом, когда я стану дарить ему свою добычу, — отвечал Кир. — А ты, дядя, наказывай меня как хочешь, но только окажи мне эту милость. В конце концов Киаксар[31] сказал:
— Поступай, как желаешь. Похоже, что ныне и ты — наш царь.
Кир, забрав убитых им животных, подарил их деду, сказав при этом, что сам добыл их для него на охоте. Но окровавленные дротики он не стал ему показывать, положив их на такое место, где, как он полагал, дед мог увидеть их сам. Астиаг же сказал ему:
— Я с удовольствием принимаю то, что ты мне даришь, мой мальчик, но мне не нужны подобные подарки, если ты из-за них подвергаешь себя опасности.
