Геракл. Да разве ты не знаешь, что все люди таким же образом составлены из двух частей — души и тела? Отчего же невозможно, чтобы душа, происходящая от Зевса, пребывала на небе, а я, смертная часть, находился в царстве мертвых?
5. Диоген. Но, почтенный сын Амфитриона, все это было бы прекрасно, если бы ты был телом, а ты ведь бестелесный призрак. Таким образом выходит уже тройной Геракл.
Геракл. Отчего же тройной?
Диоген. А вот рассуди сам: настоящий Геракл живет на небе, ты, его призрак, — у нас, а тело его уже обратилось в прах на Эте, — всего, значит, три. Тебе надо теперь придумать третьего отца для тела.
Геракл. Ты дерзок и настоящий софист. Кто ты такой?
Диоген. Диогена синопского призрак, а сам он, клянусь Зевсом, не «с богами на светлом Олимпе», но живет вместе с лучшими среди мертвых и смеется над Гомером и таким вот прохладным разговором.
XVII. Менипп и Тантал
1. Менипп. Что ты стонешь, Тантал? Почему себя оплакиваешь, стоя на берегу озера?
Тантал. Я погибаю от жажды, Менипп.
Менипп. Ты так ленив, что не хочешь наклониться и выпить или, по крайней мере, набрать воды в пригоршню?
Тантал. Что пользы, если я даже наклонюсь? Вода бежит от меня, стоит мне лишь приблизиться; если мне и удается иногда набрать воды в руки и поднести ее ко рту, то не успею даже смочить губ, как вся вода протекает у меня между пальцев и каким-то образом рука моя вновь делается сухой.
Менипп. Чудесное что-то происходит с тобой, Тантал! Но скажи мне, зачем тебе пить? У тебя ведь нет тела, оно похоронено где-то в Лидии: одно оно и было в состоянии чувствовать голод и жажду; а ты, будучи душой, каким образом можешь чувствовать жажду и пить?
Тантал. В этом и состоит мое наказание, что душа чувствует жажду, как будто она — тело.
2. Менипп. Положим, что это так, раз ты говоришь, что наказан жаждой. Но что же с тобой может случиться? Разве ты боишься умереть от недостатка питья? Я не знаю другой преисподней, кроме этой, и не слыхал про смерть, переселяющую мертвецов отсюда в другое место.
Тантал. Ты прав: и это составляет часть моего наказания — жаждать питья, совсем в нем не нуждаясь.
Менипп. Ты болтаешь пустое, Тантал. Тебе, кажется, в самом деле пригодилось бы питье — неразбавленный отвар из травы против бешенства, так как с тобой, клянусь Зевсом, случилось что-то обратное тому, что делается с укушенными бешеной собакой: ты боишься не воды, а жажды.
Тантал. Не откажусь пить даже этот отвар, пусть мне только дадут его.
Менипп. Успокойся, Тантал, — не только ты, но ни один из мертвых пить не будет: это ведь невозможно. А между тем не все, как ты, терпят в наказание жажду от убегающей от них воды.
XVIII. Менипп и Гермес
1. Менипп. Где же красавцы и красавицы, Гермес? Покажи мне: я недавно только пришел сюда.
Гермес. Некогда мне, Менипп. Впрочем, посмотри сюда, направо: здесь Гиацинт, Нарцисс, Нирей, Ахилл, Тиро, Елена, Леда и вообще вся древняя красота.
Менипп. Я вижу одни лишь кости да черепа без тела, мало чем отличающиеся друг от друга.
Гермес. Однако это именно те, которых все поэты воспевают, а тебе, кажется, не внушают никакого уважения.
Менипп. Покажи мне все-таки Елену! Без тебя мне ее не узнать.
Гермес. Вот этот череп и есть Елена.
2. Менипп. Значит, из-за этого черепа целая тысяча кораблей была наполнена воинами со всей Эллады, из-за него пало столько эллинов и варваров и столько городов было разрушено?
Гермес. Менипп, ты не видал этой женщины живой. Если бы ты мог ее тогда видеть, ты сказал бы, как и все: нельзя возмущаться, что троянцы и дети ахейцев
Из-за подобной жены бесконечные бедствия терпят.163
Ведь и цветы засохшие и поблекшие покажутся тому, кто на них посмотрит, безобразными, а между тем в своем расцвете и свежести они прекрасны.
Менипп. Вот это меня и удивляет, как это ахейцы не понимали, что сражаются за то, что так кратковременно и скоро отцветает.
Гермес. Мне некогда, Менипп, философствовать с тобой. Выбери себе место какое хочешь, и ложись туда, а я пойду за другими мертвецами.
XIX. Эак, Протесилай, Менелай и Парис
1. Эак. Что ты делаешь, Протесилай? Бросился на Елену и стал ее душить.
Протесилай. Из-за нее, Эак, я умер, не успев достроить дом и оставив вдовой молодую жену!
Эак. Так обвиняй в этом Менелая: он ведь повел вас под Трою из-за такой женщины.
Протесилай. Ты прав: его я должен обвинять.
Менелай. Не меня, дорогой мой, а Париса; это будет справедливее. Он, будучи моим гостем, похитил и увез мою жену, переступив все законы; он заслужил, чтобы не ты один, а все эллины и варвары душили его за то, что он был причиной смерти такого множества воинов.
Протесилай. Да, так будет лучше. Тебя, Горе-Парис, я уж не выпущу из рук!
Парис. Несправедливо это, Протесилай! И притом ведь мы с тобой товарищи: я тоже был влюблен и находился во власти того же бога. Ты сам знаешь, что это дело подневольное, что какая-то высшая сила ведет нас, куда хочет, и нельзя ей сопротивляться.
2. Протесилай. Ты прав. Ах, если б я мог достать Эрота!
Эак. Я тебе отвечу за Эрота в его защиту. Он сказал бы тебе, что, может быть, он и виноват в том, что Парис влюбился в Елену, но в твоей смерти виноват только ты сам, Протесилай: ты забыл о своей молодой жене и, когда вы приблизились к берегу Троады, выскочил на берег раньше других, так безрассудно подвергая себя опасности из одной только жажды славы; из-за нее ты и погиб первым при высадке.
Протесилай. Теперь моя очередь защищаться, Эак. Не я в этом виноват, а Судьба, предназначившая мне такую участь с самого начала.
Эак. Правильно; отчего же ты нападаешь на этих людей?
XX. Менипп и Эак
1. Менипп. Именем Плутона, прошу тебя, Эак, покажи мне все достопримечательности преисподней.
Эак. Не так легко все осмотреть; пока покажу тебе самое главное. Кербера ты уже знаешь; вот этого перевозчика ты тоже видел: он ведь тебя доставил сюда. Это озеро и Пирифлегетон ты равным образом видел при входе.
Менипп. Это все я знаю, и тебя тоже: ты ведь привратник; видел и самого царя и Эриний. Покажи мне древних людей, в особенности знаменитых.
Эак. Вот здесь Агамемнон, там Ахилл, рядом с ним Идоменей, вот этот — Одиссей, дальше Аянт и Диомед и все лучшие из эллинов.
2. Менипп. Увы, Гомер! Все главные герои твоих поэм валяются в пыли, обезображенные так, что их и не узнать, горсточка праха, жалкие остатки и больше ничего, действительно «бессильные головы». А это кто такой, Эак?
Эак. Кир. А вот этот — Крез, выше его Сарданапал, еще выше Мидас, а там Ксеркс.
Менипп. Значит, это перед тобой, негодяй, трепетала Эллада? Это ты перебросил мост через Геллеспонт, а через горы переплыть хотел. У Креза-то какой вид! Эак, позволь мне дать Сарданапалу пощечину.
Эак. Нельзя; у него череп — как у женщины: ты его разобьешь.
Менипп. Ну так, по крайней мере, я плюну на этого двуполого.
3. Эак. Хочешь, я покажу тебе мудрецов?
Менипп. Конечно, хочу.
Эак. Вот этот — Пифагор.
Менипп. Здравствуй, Евфорб,164 или Аполлон, или кто хочешь.
Пифагор. Здравствуй и ты, Менипп.
Менипп. Что это? У тебя бедро больше не золотое.
Пифагор. Нет. А покажи-ка, нет ли у тебя в мешке чего-нибудь поесть.
Менипп. Бобы, дорогой мой; тебе этого есть нельзя.
Пифагор. Давай! У мертвых учение другое; я здесь убедился, что бобы и головы предков совсем не одно и то же.165
4. Эак. Вот здесь Солон, сын Эксекестида, и Фалес, а рядом с ними Питтак и остальные; ты видишь, всего их семь.166
Менипп. Одни они не грустят и сохранили веселый вид. А кто же этот, весь в золе, как скверный хлеб, покрытый пузырями?
Эак. Это Эмпедокл; он пришел к нам из Этны наполовину изжаренный.
Менипп. Что на тебя нашло, медноногий мудрец?167 Отчего ты бросился в кратер вулкана?
Эмпедокл. Меланхолия, Менипп.
Менипп. Нет, клянусь Зевсом, не меланхолия, а пустая жажда славы, самомнение, да и глупости немало: все это тебя и обуглило вместе с твоими медными сандалиями. Так тебе и надо! Но только все это не принесло тебе ни малейшей пользы: все видели, что ты умер. Но скажи, Эак, куда девался Сократ?
