Ознакомительная версия.
Все отравляя вокруг, поднималось до сводов небесных.
242[650]
Жрица сюда привела четырех тельцов черноспинных,
После, над их головой сотворив вином возлиянье,
245 Вырвала между рогов у них волоски и первины
Эти сожгла на священном огне, призывая Гекату,
Мощную между богов, и в Эребе и в небе владыку.
Спутники, снизу ножи вонзив им в горло, собрали
В чаши теплую кровь. Овцу чернорунную в жертву
250 Матери дев Эвменид и сестре ее величавой[651]
Сам Эней заклал и телицу – Дита супруге.
Стикса владыке затем алтари воздвиг он ночные,[652]
Целые туши быков на огонь возложил и обильно
Жирным елеем полил горевшие в пламени жертвы.
255 Вдруг, едва небосвод озарился лучами восхода,
Вздрогнув, на склонах леса закачались, земля загудела,
Псов завыванье[653] из тьмы донеслось, приближенье богини
Им возвещая. И тут воскликнула жрица: "Ступайте,
Чуждые таинствам, прочь![654] Немедля рощу покиньте!
260 В путь отправляйся, Эней, и выхвати меч свой из ножен:
Вот теперь-то нужна и отвага, и твердое сердце!"
Вымолвив, тотчас она устремилась бурно в пещеру,
Следом – бесстрашный Эней, ни на шаг не отстав от вожатой.
Боги, властители душ, и вы, молчаливые тени,
265 Хаос, и ты, Флегетон[655], и равнины безмолвья и мрака,
Дайте мне право сказать обо всем, что я слышал; дозвольте
Все мне открыть, что во мгле глубоко под землею таится.[656]
Шли вслепую они под сенью ночи безлюдной,
В царстве бесплотных теней, в пустынной обители Дита, —
270 Так по лесам при луне, при неверном свете зловещем,
Путник бредет, когда небеса застилает Юпитер
Темной тенью и цвет у предметов ночь отнимает.
Там, где начало пути, в преддверье сумрачном Орка
Скорбь ютится и с ней грызущие сердце Заботы,
275 Бледные здесь Болезни живут и унылая Старость,
Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик,
Муки и тягостный Труд – ужасные видом обличья;[657]
Смерть и брат ее Сон на другом обитают пороге,
Злобная Радость, Война, приносящая гибель, и здесь же
280 Дев Эвменид железный чертог и безумная Распря, —
Волосы-змеи у ней под кровавой вьются повязкой.
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
285 В том же преддверье толпой теснятся тени чудовищ:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей[658] сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,[659]
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых[660] летают…
290 Меч Эней обнажил, внезапным страхом охвачен,
Выставил острый клинок, чтобы встретить натиск чудовищ,
И, не напомни ему многомудрая дева, что этот
Рой бестелесных теней сохраняет лишь видимость жизни,
Ринулся он бы на них, пустоту мечом рассекая.
295 Дальше дорога вела к Ахеронту,[661] в глубь преисподней.
Мутные омуты там, разливаясь широко, бушуют,
Ил и песок выносят в Коцит бурливые волны.
Воды подземных рек стережет перевозчик ужасный —
Мрачный и грязный Харон[662]. Клочковатой седой бородою
300 Все лицо обросло – лишь глаза горят неподвижно,
Плащ на плечах завязан узлом и висит безобразно.
Гонит он лодку шестом и правит сам парусами,
Мертвых на утлом челне через темный поток перевозит.
Бог уже стар, но хранит он и в старости бодрую силу.
305 К берегу страшной реки стекаются толпы густые:
Жены идут, и мужи, и героев сонмы усопших,
Юноши, дети спешат и девы, не знавшие брака,
Их на глазах у отцов унес огонь погребальный.
Мертвых не счесть, как листьев в лесу, что в холод осенний
310 Падают наземь с дерев, иль как птиц, что с просторов пучины,
Сбившись в стаи, летят к берегам, когда зимняя стужа
Гонит их за моря, в края, согретые солнцем.
Все умоляли, чтоб их переправил первыми старец,
Руки тянули, стремясь оказаться скорей за рекою.
315 Лодочник мрачный с собой то одних, то других забирает,
Иль прогоняет иных, на песок им ступить не давая.
Молвил Сивилле Эней, смятенью теней удивляясь:
"Дева, ответь мне, чего толпа над рекою желает?
Души стремятся куда? Почему одни покидают
320 Берег, меж тем как по серым волнам отплывают другие?"
Жрица старая так отвечала кратко Энею:
"Истинный отпрыск богов, Анхиза сын! Пред тобою
Ширь Стигийских болот и Коцита глубокие воды.
Ими поклявшийся бог не осмелится клятву нарушить.[663]
325 Эти, что жалкой толпой здесь стоят, – землей не покрыты.
Лодочник этот – Харон; перевозит он лишь погребенных.
На берег мрачный нельзя переплыть через шумные волны
Прежде тенями, чем покой обретут в могиле останки.
Здесь блуждают они и сто лет над берегом реют, —
330 Только потом к желанной реке их вновь допускают".
Шаг Эней задержал, погружен в глубокую думу,
Жребий несчастных ему наполнил жалостью душу.
Видит; меж тех, кто лишен последних почестей, грустно
Флота ликийского вождь Оронт стоит и Левкаспид.
335 Вместе плыли они из Трои, вместе погибли
В день, когда ветры, напав, и корабль и мужей потопили.
Тут же бродил Палинур, что держал лишь недавно кормило,
Бег направляя судов, из ливийского города плывших;
В море упал он с кормы, наблюдая ночные светила.
340 Чуть лишь во мраке густом узнав печального друга,
Первым к нему обратился Эней: "О, кто из всевышних
Отнял тебя у нас, Палинур, и бросил в пучину?
Все расскажи! Ибо только в одном Аполлон, обманул нас,
Хоть и доселе во лжи уличен он не был ни разу:
345 Он предрекал мне, что ты невредимо в край Авзонийский
Через моря проплывешь. Таковы богов обещанья!"
Но Палинур отвечал: "Правдив был Феба треножник:
Я от руки божества не погиб в пучине глубокой.
В воду внезапно упав, я с силой вырвал кормило, —
350 Ибо при нем неотлучно стоял, корабль направляя, —
И за собою увлек. Клянусь тебе морем суровым,
Я не так за себя, как за твой корабль испугался:
Что, если он, потеряв и кормило, и кормчего сразу,
Справиться с натиском волн, все сильней вскипавших, не сможет?
355 Нот свирепый меня три долгих ночи ненастных
Гнал по безбрежным морям. На рассвете четвертого утра
С гребня волны увидал я вдали Италии берег.
Медленно плыл я к земле, и прибой уже не грозил мне,
Но на меня напало с мечом, на добычу надеясь,
360 Дикое племя, когда, отягченный мокрой одеждой,
Стал на скалу карабкаться я, за вершину цепляясь.
Ныне катают меня у берега ветер и волны.
Сладостным светом дневным и небом тебя заклинаю,
Памятью старца-отца и надеждой отрока Юла, —
365 Мне избавление дай: отыщи Велийскую гавань,[664]
Тело мое схорони – ибо все ты можешь, великий, —
Или же, если тебе всеблагая мать указала
Путь (ибо думаю я, что не против воли всевышних
Ты собираешься плыть по широким Стигийским болотам),
370 Руку несчастному дай и меня переправь через волны,
Чтобы мирный приют я обрел хотя бы по смерти".
Так он сказал, и ему отвечала вещая жрица:
"Как ты посмел, Палинур, нечестивой жаждой гонимый,
Непогребенным прийти к стигийским водам суровым,
375 Как воротиться дерзнул к реке Эвменид самовольно!
И не надейся мольбой изменить решенья всевышних!
Но запомни слова, что тебе я скажу в утешенье:
Явлены будут с небес городам и народам окрестным
Знаменья, чтобы они искупили вину и воздвигли
380 Холм над тобой и жертвы тебе на холме приносили;
Место же это навек Палинура имя получит".
Девы слова изгнали печаль из скорбного сердца,
Рад Палинур, что будет земля его именем зваться.
Путь продолжали они и к реке подходили все ближе.
385 Издали, с лодки своей перевозчик старый увидел,
Как они шли меж безмолвных дерев, поспешая на берег.
Первым окликнул он их, прокричав пришельцам сердито:
"Ты, человек, что к нашей реке с оружьем спустился!
Стой и скажи, зачем ты пришел! И дальше ни шагу!
390 Место здесь только теням и ночи, сон приносящей.
В этом стигийском челне возить живых я не вправе;
Был я не рад, когда взял на эту лодку Алкида
Или на берег на тот перевез Пирифоя с Тесеем,
Хоть от богов рождены и могучи были герои.[665]
395 Этот схватил и связал преисподней трехглавого стража
Прямо у царских дверей[666] и дрожащего вывел на землю,
Те госпожу увести из покоев Дита хотели".
Так отвечала ему Амфризийская[667] вещая дева:
Ознакомительная версия.
