(5) Акка же Ларенция была блудницей и благодаря своему занятию нажила значительное состояние. (6) Она, как пишет в „Истории“ Анциат, [1411] сделала по завещанию наследником всего своего имущества царя Ромула, или же, как передают другие, римский народ. [1412] (7) За эту услугу в ее честь фламином Квирина [1413] совершается жертвоприношение и в фасты [1414] добавлен день, [названный] по ее имени. [1415] (8) Но Сабин Мазурий [1416] в первой [книге] „Мемуаров“, следуя некоторым историкам, утверждает, что Акка Ларенция была кормилицей Ромула. „Эта женщина, — говорит он, — из двенадцати сыновей потеряла одного. Вместо него Аккой Ларенцией был усыновлен Ромул, и он назвал себя и остальных [ее] сыновей „fratres arvales“ („полевыми братьями“). С этого времени и существует коллегия арвальских братьев из двенадцати [человек], причем отличительным знаком этого жречества являются венок из колосьев и белые головные повязки (infulae)“. [1417]
Глава 8
Некоторые достойные упоминания замечания о царе Александре и Публии Сципионе
(1) Грек Апион [1418] по прозвищу Плистоник обладал живым и ярким даром красноречия. (2) Описывая подвиги царя Александра, он говорит: „Жену побежденного врага, женщину, славившуюся красотой, он запретил приводить пред свои очи, чтобы даже взглядом не коснуться ее“. [1419] (3) Итак, можно затеять забавный спор, кого из двух следует считать более воздержанным: Публия ли Африканского Старшего, [1420] который, заняв крупный город Карфаген в Испании, [1421] захваченную и приведенную к нему дочь знатного испанца, вполне зрелую девицу замечательной красоты, вернул невредимой отцу, [1422] или же царя Александра, не пожелавшего видеть и запретившего приводить к себе жену и сестру царя Дария, взятых в плен во время большого сражения, будучи наслышан об их необыкновенной красоте. [1423]
(4) Но пусть с обеих сторон занимаются этим риторическим упражненьицем на предмет Александра и Сципиона те, у кого имеется в избытке талант, досуг и красноречие; (5) мы же считаем достаточным сообщить из рассказов [о них] следующее: об этом Сципионе, неизвестно, справедливо или нет, однако, ходили, когда он был юношей, довольно грязные слухи, и почти несомненно, что поэт Гней Невий [1424] о нем написал вот эти стихи:
Кто много подвигов свершил рукою славной,
И чьи дела досель живут, кому дивятся люди,
Того в одном плаще отец сам вывел от подружки. [1425]
(6) Я уверен, что эти стихи и побудили Валерия Анциата высказать отличное от всех прочих писателей мнение [1426] о нравах Сципиона и написать, что та пленница не была возвращена отцу, как было рассказано выше, но удержана Сципионом и использована им для любовных утех. [1427]
Глава 9
Избранное место из „Анналов“ Луция Пизона, [содержащее] занятный и весьма изящно изложенный рассказ
(1) Так как то, что Луций Пизон [1428] написал о поступке курульного эдила Гнея Флавия, [1429] сына Анния, в третьей [книге] „Анналов“, показалось [нам] достойным упоминания, и поскольку это событие весьма просто и изящно изложено Пизоном, мы приводим этот отрывок из „Анналов“ Пизона здесь полностью.
(2) „Гней Флавий, — говорит он, — сын вольноотпущенника, был писцом и находился в услужении у курульного эдила [1430] как раз в то время, когда происходили перевыборы эдилов, и [на собрании] по трибам эдилом избрали его. (3) Председательствовавший в комициях отказывается признать [нового] эдила, так как он не может допустить, чтобы тот, кто был писцом, сделался курульным эдилом. (4) Говорят, Гней Флавий бросил таблички, отказался от должности писца и стал курульным эдилом. [1431]
(5) Рассказывают, что этот же Гней Флавий, сын Анния, пришел навестить больного товарища. Когда он вошел в его покои, там сидело множество знатных юношей. (6) Из презрения к нему ни один не пожелал встать перед ним. Эдил Гней Флавий, сын Анния, на это рассмеялся и, приказав принести себе курульное кресло, [1432] поставил его на пороге, чтобы никто из них не мог выйти, и все они были вынуждены смотреть, как он сидит в курульном кресле“. [1433]
Глава 10
Рассказ о сократике Эвклиде, на примере которого философ Тавр обыкновенно убеждал своих юных [слушателей] прилежно заниматься философией
(1) Философ Тавр, [1434] муж, весьма прославившийся на нашей памяти в платонической философии, побуждая с помощью многочисленных благих и полезных примеров к занятиям философией, пожалуй, более всего волновал души юношей, рассказывая о том, что неоднократно проделывал сократик Эвклид. [1435] (2) „Афиняне — говорил он, — издали декрет, по которому мегарский гражданин, если войдет в Афины, подвергается казни; столь великой ненавистью пылали они к соседнему народу мегарцев. [1436] (4) Тогда Эвклид, происходивший также из Мегар, который до этого постановления весьма часто бывал в Афинах и слушал Сократа, после того как декрет вошел в силу, [стал действовать следующим образом]: к ночи, когда начинало смеркаться, облаченный в длинную женскую тунику, закутавшись в пестрый плащ и покрыв голову платком (rica, [1437] он отправлялся из своего дома к Сократу, чтобы хотя бы на часть ночи сделаться участником его собраний и бесед, и на рассвете, одетый в то же платье, снова проходил обратно без малого двадцать миль. [1438] (5) А теперь, — говорил он, — можно увидеть, как философы добровольно бегут к дверям богатых юнцов, чтобы обучать [их], и сидят, ожидая до полудня, пока ученики не проспятся после ночной попойки“.
Глава 11
Слова из речи Квинта Метелла Нумидийского, которые [мне] захотелось вспомнить, как напоминающие о долге строгой и достойной жизни
(1) Из речи мудрого мужа Квинта Метелла Нумидийского [1439] можно не хуже, чем из книг и философских учений [1440] узнать о том, что не следует сражаться с самыми порочными людьми бранью и бросаться с поношением на бесстыдных и негодных, поскольку ты сам окажешься совершенно равен и одинаков с ними, говоря и выслушивая равное и одинаковое.
(2) Вот слова Метелла, [направленные] против народного трибуна Гая Манлия, [1441] который в присутствии народа на собрании раздражал его, набрасываясь с дерзкими речами:
(3) „Теперь, граждане, что касается этого [человека]: поскольку он полагает, что возвысится, постоянно называя себя моим недругом, — он, которого я не принимаю ни как друга, ни как врага себе, — более о нем я говорить не собираюсь. Ведь я считаю его совершенно недостойным как похвалы, так и порицания порядочных людей. Ибо, заговорив о таком ничтожном человечишке тогда, когда не можешь его наказать, скорее окажешь ему честь, чем нанесешь оскорбление“. [1442]
Глава 12
О том, что [слова] testamentum (завещание), как полагал Сервий Сульпиций, и sacellum (небольшое святилище), как [считал] Гай Требаций, не являются составными из двух [слов], но <первое> [1443] [является] производным от iestatio (свидетельство), а второе уменьшительным от sacer (священный)
(1) Правовед Сервий Сульпиций по непонятной мне причине написал во второй книге [своего сочинения] „Об отказах от священнослужения“, что testamentum — слово, составленное из двух; [1444] (2) ведь он утверждал, что оно является сложным из „свидетельства разума“ (a mentis contestatione). [1445] (3) Так значит ли, что calciamentum (обувь), paludamentum (военный плащ), pavimentum (утрамбованный пол), vestimentum (одежда), и тысячу других [слов], имеющих такую же форму, [значит ли, что] все эти [слова] мы также назовем сложными? (4) Но кажется, Сервия или того, кто первым сказал это, обмануло ложное, но не совсем бессмысленное и нелепое [предположение о том, что] в этом слове есть некоторое значение [со смыслом] „разум“ (mens), как, клянусь, обмануло такое же сочетание Требация. [1446] (5) Ведь во второй книге [сочинения] „О богослужебных обрядах“ он говорит: „Sacellum — это небольшое место с алтарем, посвященное божеству“. [1447] (6) Далее он добавляет следующее: „Я полагаю, что sacellum сложено из двух слов sacer (священный) и cella (внутреннее помещение храма), так сказать, sacra cella“. [1448] Именно так и написал Требаций, но кто же не знает, что sacellum — простое слово и представляет собой не сочетание sacer и cella, но уменьшительное от sacer?
Глава 13
О незначительных вопросах под названием „застольных“ (sympoticae), обсуждавшихся за обедом у философа Тавра
(1) В Афинах [люди], наиболее близкие к философу Тавру, [1449] соблюдали и хранили такой [обычай]: (2) когда он приглашал нас к себе домой, мы приходили, как говорится, не совсем с пустыми руками (immunes), принося к скромному застолью не лакомства, но остроумные вопросы. (3) Итак, каждый из нас приходил, придумав и подготовившись, что спросить, и конец пиршества становился началом беседы. (4) Однако обсуждали мы не серьезные и внушающие почтение вопросы, а различные ε̉νθυμήματα (умствования), [1450] остроумные, незначительные и веселящие подбодренный вином дух; почти таков и изысканной забавности [вопрос], о котором я собираюсь сказать.
(5) Было спрошено: когда умирающий умирает: когда он уже пребывает в смерти или когда еще в жизни? Когда встающий встает: когда уже поднялся или когда еще сидит? А тот, кто обучается искусству, в какой момент становится художником: когда уже является [им] или когда еще нет? (6) Ведь какой из этих двух [ответов] ни назовешь, будет нелепо и смешно, и еще нелепее окажется, если скажешь и то и другое или ни то ни другое.
