несчастный.
540 У шерстоносных же стад, болезненно блеющих, стала
Шерсть сама выпадать, и хиреет иссохшее тело.
Резвый некогда конь, на пыльных ристалищах славный,
Стал не достоин наград, забыл о бывалом почете,
Стонет в конюшне своей, умирая бесславною смертью.
545 Ярость вепрь потерял; уже не доверится бегу
Лань, перестал и медведь совершать на скотину набеги.
Все одолела болезнь: по лесам, по полям, по дорогам
Мерзкая падаль лежит, и воздух испорчен зловоньем.
Странную выскажу вещь: ни собака, ни жадная птица
550 Их не касались, ни волк седошерстый. Гниют, разлагаясь,
Смрадным духом вредят и широко разносят заразу.
Бедствием большим чума к несчастным пришла поселянам
И утвердила свое в великой столице господство.
Раньше сгорало нутро. Потаенного пламени первым
555 Знаком была краснота с затрудненным частым дыханьем,
Спекшийся пухнет язык; открыт, изнутри опалённый,
Высохший рот, и ему не отраден вдыхаемый воздух.
Тело не может терпеть ни подстилки, ни даже покрова, —
Грудью к твердой земле прижимаются. И не бывает
560 Тело свежей от земли, но земля горячеет от тела.
И врачевателя нет, на самих нападает лечащих
Неумолимая хворь, во вред им их же искусство.
Кто постоянно с больным, кто верно ему услужает,
Тот умирает скорей. Поскольку исчезла надежда
565 Быть исцеленным и смерть лишь одна избавленье сулила,
Стали беспечны душой, о пользе пропала забота.
Пользы и быть не могло. Везде, без стыда, обнажены,
И к родникам, и к рекам припадают, к глубоким колодцам,
И не напьются никак, — жизнь гаснет с жаждою вместе.
570 Многие, вовсе без сил, не могут уж выбраться: тут же
И умирают в воде. А иной все ж черпает воду!
Так велико у больных отвращенье к несносной постели,
Что убегают, вскочив: когда и подняться нет силы,
Катятся на пол — своих покидают каждый пенатов, —
575 Каждому собственный дом начинает казаться зловещим:
Так как причина темна, обвиняют в бедствии место.
Видели их, как они, полуживы, бредут по дорогам, —
Ежели в силах идти, — иль лежат на земле со слезами
И истомившийся взор обращают последним усильем,
580 Свисшие руки воздеть пытаясь к созвездиям неба,
Там или здесь и везде, где застанет их смерть, издыхают.
Что совершалось в душе у меня? Что чувствовать мог я, —
Если не жизнь разлюбить, не завидовать участи близких!
И повсеместно, куда б ни направил ты взора, — повсюду
585 Толпы валялись людей: так с веток колеблемых наземь
Падают яблоки-гниль, так валятся желуди с дуба.
Видишь ты храм пред собой высокий и с лестницей длинной:
Это — Юпитера храм. О, кто в святилище этом
Ладана тщетно не жег? Как часто супруг за супругу
590 Или же сын за отца обращался с горячей мольбою, —
Но расставались с душой пред святыней, молению чуждой!
И находили в руке — не истраченной часть фимиама!
Часто, бывало, быки, когда приведут их ко храму
И уж помолится жрец и вино меж рогов возливает,
595 Падали вдруг, словно их поражали нежданным ударом!
Раз за себя и за край приносил я Юпитеру жертву
И за троих сыновей, — но животное вдруг замычало
И, неожиданно пав, не дождавшись ударов смертельных,
Скудною кровью слегка подставленный нож обагрило.
600 Даже больное нутро утратило истины знаки
И откровенья богов: и туда проникла зараза.
Возле священных дверей распростертые видел я трупы,
Возле самих алтарей, — чтоб смерть ненавистней казалась!
Петлей иные себе запирают дыханье и гонят
605 Смертью свой смертный страх, торопят грозящую гибель.
Мертвых выносят тела без обычных торжеств погребальных
Из дому. Да и врата погребений уже не вмещали.
То, не зарыты, лежат на земле, то без дара слагают
Их на высокий костер; столь почтения нет, что дерутся
610 Из-за костров, и сгорает мертвец на огне у соседа.
Нет никого, кто бы слезы пролил; неоплаканы бродят
Души детей, матерей, и юношей души, и старцев.
Места в могилах уж нет, на костры не хватает поленьев.
И, пораженный таким изобильем несчастий, — «Юпитер! —
615 Я произнес, — о, если не лгут о тебе, что когда-то
К нашей Эгине сходил ты в объятья, к Асоповой дщери, 337
Если, великий отец, нам родителем быть не стыдишься,
Иль верни мне моих, иль скрой и меня под землею!»
Молнией знаменье дал он и громом своим благовещим.
620 «Я разумею, и пусть счастливым будет то знаком
Расположений твоих! — я сказал, — и залогом да будет!»
Рядом случайно был дуб, редчайший, раскидист ветвями —
Взрос от додонских семян 338 и Юпитера был он святыней.
Длинный строй увидали мы там муравьев, собиравших
625 Зерна, маленьким ртом таскавших великие грузы
И по морщинам коры проходивших единою тропкой.
Их подивившись числу, — «О отец благодатный! — сказал я, —
Столько же граждан мне дай и пустынные стены восполни!»
Дуб задрожал, и в ветвях, без ветра в движенье пришедших,
630 Некий послышался шум. Содрогнулись от жуткого страха
Члены мои, поднялись волоса. Однако же землю
Облобызал я и дуб: не смея признаться в надежде,
Все же надеялся я и в душе упованье лелеял.
Ночь наступила, и сон утомленным тревогами телом
635 Овладевает. И дуб мне привиделся тот же, и столько ж
Было ветвей у него, и столько ж в ветвях насекомых
Было на дубе, и сам задрожал он таким же движеньем
И зерноносный их строй раскидал по полям под собою.
Будто бы стали они возрастать все больше и больше,
640 Приподыматься с земли и станом своим выпрямляться,
Стали терять худобу, и множество ножек, и черный
Цвет и уже принимать человеческий начали облик.
Сон отлетел. И кляну я свои сновиденья, тоскую,
Что от богов вспоможения нет. Во дворце же великий
645 Гомон стоял, и как будто бы там голоса я мужские
Слышу, — от них я отвык! Но все я почел сновиденьем.
Только идет Теламон, поспешая, и, двери раскрывши,
Молвит: «Увидишь ты сам, что и веры и чаяний больше!
Выйди!» Я выхожу. Какие в видении сонном
650 Мужи привиделись мне, таких я, в том же порядке,
Вижу и их узнаю. К государю подходят с поклоном.
Зевсу мольбы возношу и меж новым моим населеньем
Грады делю и поля, где былых хлебопашцев не стало.
Их «мирмидоны» 339 зову, на породу их тем намекая.
655 Внешность видел ты их. Какие обычаи были,
Те же у них и сейчас: скромны, выносливы в деле,
Крепки добро добывать и хранить добытое умеют.
Биться с тобою пойдут, и духом
