Исократ - Собрание речей

Обо всем этом я сказал, прекрасно сознавая, что найдутся люди, которые будут говорить, будто я этим рассказом вышел за пределы темы. Но, по моему мнению, я еще никогда не говорил ничего, что так бы соответствовало сказанному прежде. Нет также и доводов, с помощью которых можно было бы убедительнее доказать, что наши предки в отношении самых важных дел были гораздо благоразумнее тех людей, которые взяли на себя руководство делами в нашем городе и в Спарте после войны c Ксерксом. Действительно, ясно можно видеть, что оба государства в то время с царем заключили мир, а себя, так же, как и другие греческие города, привели к гибели. Теперь они пожелали властвовать над эллинами, а к царю послали послов для переговоров о дружбе и союзе. Те, кто в прежние времена руководили делами нашего города, ничего подобного не делали, но поступали во всем как раз наоборот. У них было правилом, что эллинские города для них также неприкосновенны, как для благочестивых людей неприкосновенны священные дары, выставленные в храмах. Из всех войн самой необходимой и справедливой они считали, во-первых, войну, которую вели вместе со всеми людьми против диких зверей, а во- вторых, войну, которую вели вместе с эллинами против варваров, наших естественных врагов, всегда строящих козни против нас. Приведенный мною довод я не придумал; к такому заключению меня привели все деяния, совершенные нашими предками. Когда наши предки видели, что другие города переживают многочисленные бедствия, войны и потрясения и только дела их собственного города устроены благополучно, они считали, что тем, кто благоразумнее и счастливее других, не следует оставаться безразличными к гибели городов общего с ними происхождения. Напротив, они полагали, что им следует этим заняться и добиться того, чтобы избавить всех эллинов от происходящих бедствий. Придерживаясь этого убеждения, они пытались улаживать раздоры в тех городах, которые страдали меньше, чем другие, с помощью посольств и разумных советов. А в те города, где внутренние распри были много сильнее, они посылали граждан, пользующихся у них наибольшим уважением; эти граждане подавали им советы относительно существующего положения дел, вступали в переговоры с людьми, которые уже не могли влачить существование в своих городах, а также с теми, кто плохо подчиняется законам, — именно такие люди причиняют своим городам больше всего вреда. Они убеждали этих людей принимать участие в своих походах и искать себе лучшей жизни, чем та, которую они вели. Когда же таких людей, стремящихся к лучшей жизни и поддающихся убеждению, оказалось много, они составили из них войско и покорили варваров, как владевших островами, так и населявших побережье обоих материков. Изгнав оттуда всех варваров, они поселили там эллинов, особенно сильно нуждавшихся в средствах к жизни. Наши предки продолжали действовать таким образом и подавать пример другим до тех пор, пока не узнали о том, что спартанцы, водворившись в Пелопоннесе, как я сказал об этом прежде, подчинили своей власти все пелопоннесские города. После этого им пришлось обратить внимание на свои собственные дела.

Какие же блага принесла та война, которую наши предки вели ради приобретения колоний, и вообще их деятельность? Ведь именно это, я полагаю, больше всего хотят услышать многие мои слушатели. Так вот — эллины, избавленные от множества столь скверных людей, стали обладателями большего числа жизненных благ и пришли к большему единодушию; варвары же были изгнаны из своей страны и стали гораздо менее надменны, чем прежде. А те, кто были виновниками этих событий[200], прославились, так как считалось, что они вдвое увеличили размеры Эллады сравнительно с тем, какой она была сначала. Среди тех благодеяний, которые наши предки оказали всем эллинам, я бы не смог найти большего, чем это. Но о благодеянии, теснее связанном с военными делами, заслуживающем не меньшей славы и для всех более очевидном, мы, вероятно, сможем рассказать. Кто не знает или не слышал от трагических поэтов во время Дионисий[201] о несчастьях, которые случились с Адрастом у Фив? Адраст, желая вернуть власть в Фивах сыну Эдипа и своему шурину[202], погубил великое множество аргивян. Он был свидетелем гибели всех лохагов, а сам позорно спасся. Когда же Адраст не смог добиться перемирия, чтобы подобрать тела погибших, он обратился с мольбой к нашему городу, которым тогда еще правил Тезей; он просил не допустить, чтобы такие мужи были оставлены без погребения в нарушение древнего обычая и закона отцов, всегда соблюдаемых всеми людьми, так как они установлены не смертными, а предписаны властью божества. Услышав об этом, наш город без промедления послал в Фивы посольство. Послы должны были посоветовать фиванцам принять более благочестивое решение о погребении павших, дав аргивянам ответ, соответствующий эллинским обычаям больше, чем прежний. Послы должны были указать также и на то, что Афины не позволят фиванцам преступить общий для всех эллинов закон. Услышав это, тогдашние правители фиванцев приняли решение, не соответствовавшее ни тому мнению, которого некоторые придерживаются о фиванцах[203], ни тем постановлениям, которые прежде были ими приняты. Обсудив должным образом свои дела и обвинив тех, кто на них напал, правители фиванцев позволили нашему городу предать погребению тела погибших[204]. И пусть никто не сочтет, будто я говорю сейчас противоположное тому, что написал о тех же событиях в Панегирике, не сознавая этого. Напротив, среди людей, способных это понять, я полагаю, вряд ли найдется человек, настолько глупый и завистливый, что не одобрил бы меня. Всякий сочтет, что я поступил благоразумно, когда прежде рассказал об этих событиях так, а теперь иначе. Я уверен, что написал о них и хорошо и правильно. Ведь я считаю, что этот случай всем ясно доказывает, насколько наш город в те времена выделялся своей военной мощью — а именно это я и стремился показать, когда рассказал о фиванских событиях. В результате этих событий царь аргивян был вынужден обратиться с мольбой к нашему городу, а вожди фиванцев были поставлены в такое положение, что предпочли подчиниться предписаниям нашего государства скорее, чем законам, установленным божеством. Ясно, что наш город не смог бы уладить надлежащим образом ни одно из этих дел, если бы он не превосходил все остальные города и славой, и военной силой.

Так как прекрасных деяний наших предков очень много, я размышляю, каким же образом мне их изложить. Эти дела интересуют меня больше, чем все остальное. Ведь я как раз дошел до того раздела моей речи, которую я поместил в конце и где обещал показать, что наши предки превзошли спартанцев в войнах и сражениях еще больше, чем во всех остальных отношениях. Здесь моя речь многим покажется невероятной, зато остальные сочтут ее в равной мере достоверной. До сих пор я колебался, о чьих опасностях и битвах рассказывать раньше — о спартанских или о наших. Теперь же я решил прежде говорить о битвах спартанцев, с тем, чтобы эту часть моей речи — об опасностях и битвах — завершить рассказом о более прекрасных и более справедливых деяниях наших предков.

Так, после того как дорийцы, вторгшиеся в Пелопоннес, поделили на три части города и земли, отнятые у их законных владельцев, часть дорийцев — те, которые получили по жребию Аргос и Мессену, устанавливали у себя порядки, примерно те же, что и у остальных эллинов. Но третья их часть — те, кого мы теперь называем лакедемонянами, по утверждению людей, хорошо знающих их историю, вступили в такую жестокую внутреннюю борьбу, какой не знал никто из эллинов. Когда же верх одержали люди, мнившие себя выше большинства, они ни в чем не последовали опыту тех, кому пришлось действовать в подобных обстоятельствах. Последние разрешили побежденным жить в пределах государства и предоставили им все права, за исключением права на государственные должности и на почести. Наиболее разумные среди спартанцев полагали, однако, что сторонники такого взгляда ошибаются, если думают, что можно в безопасности проживать совместно с людьми, которым они причинили величайшее зло. Сами спартанцы не сделали ничего подобного; лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан; народ же они превратили в периеков, поработив их души не меньше, чем души рабов[205]. Совершив это, они, хотя их было немного[206], захватили себе не только лучшую часть земли, но еще и в таком количестве, какого не было ни у кого из эллинов, в то время как землю следовало поделить поровну. Большинству же населения спартанцы выделили такую малую часть самой плохой земли, что, с трудом обрабатывая ее, народ едва мог прокормиться. Затем, разделив народ, как только возможно дробнее, они расселили его по многочисленным мелким местечкам. Жители называют эти местечки городами, но их значение меньше, чем у наших демов. Лишив людей из народа всех прав, которыми надлежит пользоваться свободным, спартанцы возложили на них самые опасные дела. В самом деле, в военных походах, которыми руководит царь, спартанцы выстраивают этих людей по одному рядом с собой, а некоторых ставят и в первую шеренгу. И если им необходимо послать помощь туда, где их страшат тяжелый труд, опасность или большая потеря времени, они отправляют этих людей, чтобы те рисковали собой ради других. Так нужно ли тратить много слов, перечисляя все оскорбления, нанесенные спартанцами народу, вместо того, чтобы, рассказав о самом тяжелом злодеянии, об остальных умолчать? Так вот — этих людей, с самого начала претерпевших ужасное обращение, людей, которые, когда это необходимо, приносят пользу, эфорам дозволено убивать без суда и в том количестве, какое они сочтут нужным[207]. А ведь у других эллинов считается безбожным запятнать себя убийством даже самых скверных рабов.