Юн Тхон же, проведав об этом, стал на ночь наклеивать на лоб своей лошади белую бумагу, а на белое пятно дядиной лошади — черную. И в сумерках стало трудно различить — которая же чья лошадь.
С тех пор дядя стал привязывать к столбу свою лошадь, а лошадь племянника выпускал пастись. Мало-помалу лошадь дяди отощала и стала уже плохо ходить под седлом. Тут только дядя и понял, что племянник его перехитрил.
Юн Тхон не имел своего дома и был очень озабочен этим. Но вот познакомился и подружился он с одним буддийским монахом.
— Надумал я построить буддийский храм, — сказал он однажды монаху, — и мы с вами, святой отец, будем избавлены от дурной кармы!
— Да ты, не иначе, в предыдущем рождении был бодхисаттвой [15]! — в восторге закричал монах. — Потому только тебя и осенило дать такой обет!
— В Кёнчжу, — продолжал Юн Тхон, — еще сохранился фундамент древнего храма. Вот на нем я и возведу новый. А места там поистине замечательные — у подножия высоких гор струятся прозрачные потоки!
Не мешкая, составил Юн Тхон грамоту с призывом помочь в строительстве храма, передал ее монаху. Монах же всей душой отдался сбору средств на строительство храма. Помогал ему и Юн Тхон. Когда денег было собрано достаточно, Юн Тхон закупил необходимый инструмент и строительный лес, начал на старом фундаменте возводить здание. Только вот строение у него получилось что-то не похожее на буддийский храм: слишком уж много было там комнат с теплыми полами. Совсем как в жилом доме! Да еще целина перед воротами была вскопана, и устроен огород, засеянный овощами! Правда, все стены были расписаны лучшей красной охрой, было и изображение Будды, перед которым лежали циновки для проповедников и молящихся. Когда храм был совсем готов, Юн Тхон сказал монаху:
— Я хотел бы прийти поклониться Будде вместе с женой и всем семейством.
И монах разрешил ему это. Тогда Юн Тхон с женой привели в храм всех своих детей и слуг, и некоторое время они пребывали там. Потом Юн Тхон, сказавшись больным, прожил в храме несколько дней. А затем постепенно перевез сюда все свое имущество и окончательно поселился в этом здании. Когда прибыл монах, он не мог даже войти в помещение. И тогда он подал жалобу на Юн Тхона в управу. Однако в управе дело это долго откладывалось, решения по нему принято не было. Так дом этот и достался в конце концов Юн Тхону. В семье Юн Тхона никто никогда не болел, а сам он скончался в возрасте восьмидесяти лет.
ПРОКАЗЫ ХАНА
Корёский министр Хан Чонъю [16] в юности был завзятым безобразником. Он тогда сколотил шайку в несколько десятков человек из таких же шалопаев, как он сам. Излюбленным занятием этой шайки было совершать набеги на богатые дома, где как раз пел и плясал, бесновался шаман. Разогнав людей, эти мазурики выпивали в доме все вино, до отвала наедались и, громко хлопая в ладоши, начинали горланить песню «Тополевый цвет». Люди того времени так и прозвали эту шайку «Тополевый цвет».
Однажды Чонъю вымазал себе обе руки черным лаком и ночью тайком пробрался в дом, где за пологом лежал в гробу умерший.
— Муженек, муженек! — плакала вдова. — Скажи, куда же ты ушел?
— Да здесь я, здесь! — слабеньким голоском ответил Чонъю высунув из-за полога черные руки.
Женщина в ужасе стремглав выбежала из дома, а Чонъю забрал все фрукты, разложенные на жертвенном столе, и скрылся.
И подобных проделок много за ним было. Но потом-то блестящими делами в Государственном совете он, конечно, прославил свое имя. А на склоне лет Хан Чонъю ушел на покой, поселился в глухой провинции.
В верховьях реки Ханган есть остров Чочжадо. Некогда Чонъю сочинил там такое стихотворение:
Дождь прошел
совсем небольшой.
А вокруг тишина,
тишина и покой.
Озера воды
просторно легли
Под небом вокруг
на десятки ли.
В этой дальней
пустой глуши
Буйно травы растут,
цветут камыши.
И слышится звуков
дальний полет —
Это же флейта
где-то поет.
Вот и бросил дела,
и ушел на покой.
Сам похлебку варю
я над вольной рекой.
На заре вечерком
приготовлю уду
И один на косу
порыбачить иду!
И еще он сочинил такое стихотворение:
Я в платье простом,
в повязке-тугон [17].
По дамбе иду
над тихим прудом.
Ивы так густо
растут в стороне.
Ветер дует, лицо
освежает он мне.
А когда вечерком
возвращаюсь домой,
Горы вдали
уж лежат под луной.
Белых лилий в пруду
нежный запах стоит.
Даже посох сухой
аромат их хранит!
БРАТЬЯ ЧХВЕ
Ученый конфуцианец Чхве Севон любил пошутить и порядочным был краснобаем.
Как-то приобрел он охотничьего сокола. Однако сокол этот не желал ловить фазанов, а предпочитал утром и вечером пожирать соседских кур. И вот, отъевшись на курином мясе, этот мошенник взмыл однажды под облака и улетел.
— Эй, соседи! — радостно закричал Севон. — Смотрите, смотрите! Смылся наконец-то этот куриный душегуб!
Был у Чхве Севона младший брат Юн, тоже шутник и острослов. Юн страдал сахарной болезнью, постоянно пил настой китайского лимонника, отчего у него выпали все зубы. Юн, однако, отнюдь не пал духом. Уже в старости захотел он получить в управление одну область.
— Да у тебя же зубов нет, — сказал ему сосед-приятель, — как же ты управлять-то будешь?!
— Орехи грызть я, конечно, не могу, — отвечал Юн. — А управлять… Что ж, ведь и двор вана правит не зубами!
Все люди одобрительно расхохотались.
ШУТНИК ЁН ТХЭ
Ён Тхэ был мелким чиновником во времена правления династии Корё [18]. Он любил шутку и умел смешить людей, как бродячие актеры квандэ.
Однажды зимой поймал он змею на берегу Енёна. Наболтал монаху из соседнего монастыря, что это, мол, детеныш дракона и тот взял змею на воспитание. Через несколько дней Ён Тхэ разделся догола, пестро разрисовал свое тело под чешую дракона и явился к этому монаху.
— Не пугайтесь, святой отец, — сказал он, постучавшись в окно, — я дракон Ёнёна. Узнал я, что дитя
