летом не носят меховой одежды не потому, что не любят ее, а потому, что и так в теле излишек жара, зимой не пользуются опахалом не потому, что пренебрегают им, а потому, что вокруг и так излишек прохлады. Мудрец ест, соразмеряясь с желудком, одевается, соразмеряясь с телом, сдерживает себя — откуда быть у него алчности!
Поэтому те, кто достоин владеть Поднебесной, достигают этого не с помощью Поднебесной, кто достоин обладать славой и именем, добивается этого не с помощью активной деятельности. Мудрец стремится к постижению, а постигнув, оставляет мысли о страстях.
Ученики Куна и Мо проповедуют миру искусство милосердия и долга (справедливости). Но тем не менее не избежали того, чтобы превратиться в неподвижную куклу. Что уж говорить об их учении! Потому что их дао было внешним. С помощью верхушки хотеть вернуться к корню — этого не смог бы достичь и Сюй Ю. Что уж говорить о простых людях!
Когда действительно постигают свойства вещей, определяемые их природой и судьбой, тогда милосердие и долг всегда при тебе. Разве может взволновать сердце забота о выгоде? Когда разум ничего не покрывает, а сердце ничем не обременено — проникают во все ответвления. В безмятежном покое и бездействии, не имея внутри себя ничего сгущенного, пустой и покойный стоит перед всеми. Власть и выгода его не прельстят, красноречие не увлечет, музыка и краски не совратят, красавицы не соблазнят, умный не поколеблет, храбрец не испугает. Это дао. Подобные ему формуют вещи и вместе с творящим изменения создают людей.
В пространстве меж небом и землей, в самом космосе ничто не может ему препятствовать. «Изменяющий жизнь не умирает, а изменяющий вещи не изменяется» [188]. Разум проходит сквозь горы Лишань и Великий хребет и не встречает препятствий, входит в четыре моря и девять рек и не намокает [189]. Помещенный в малое и узкое, не заполняет его. Развернутый на все пространство между небом и землей, не оставит и маленькой пустоты.
Не постигший этого, пусть глазами способен пересчитать тысячеголовое стадо баранов, ушами распознать гармонию восьми ветров, ногами вытанцевать танец Ян А, жестами передать стремительность мелодии «Зеленая вода», умом охватить небо и землю, ясностью осветить солнце и луну, искусством дипломатии решить загадку ожерелья [190], сделать светящимся нефрит — все это бесполезно для управления Поднебесной. То, что пестует природу вещей, — это тишина и покой, безмятежность и беззаботность, то, что пестует благо, — это гармония и радость, пустота и небытие. Внешнее не волнует внутреннего, и тогда природа вещи обретает себе соответствующее. Когда природа вещи не нарушает гармонии, то благо мирно пребывает в своем месте.
Кто проживает годы, пестуя жизнь, храня благо, — тех можно назвать способными воплотить дао. У таких кровь не сгущается в жилах, пять внутренних органов не переполняются эфиром, счастье и беда не могут возмутить их покоя, хвала и хула не могут замарать их. Они могли бы достичь своего предела, да время их не пришло, а через это уже не переступить! Если даже такой человек не может освободиться от бремени своего тела, коли не встретил своего часа, то что уж говорить о тех, кто не владеет дао!
Человеческие ощущения — это когда глаза и уши откликаются на воздействие; когда сердце и воля знают, что такое печаль и радость; когда руки и ноги давят ядовитое насекомое; когда тело умеет спастись от жары и холода. С помощью ощущений осуществляется контакт с вещами. Пчела или оса ужалит в палец — и разум уже поколеблен; комар или овод прокусит кожу — и разум выведен из равновесия. Печали и несчастья приходят и гнетут человеческое сердце; если не пчела или оса укусит, то комар или овод причинит боль — как тут достичь тишины и покоя, пустоты и небытия! В то время как глаз видит кончик осенней паутинки, ухо не слышит раскатов грома; когда ухо прислушивается к звучанию нефритового цина [191], глаз не видит и горы Тайшань. Когда воля устремлена на малое, тогда забываем о большом. Ныне вещи приходят, чтобы будоражить и теребить мою природу, дергать и бередить мои чувства. Это подобно источнику, который хотя стремится к тому, чтобы не принимать, а принимает.
Ныне сажающий дерево поливает его обильно водой, выбирает жирную почву. Один человек растит, а десять выдирают — так при этом конечно же не останется и ростка. Что уж говорить о том, когда целым государством идут на тебя. Хоть и стремишься продлить жизнь, но разве достичь этого?
Вот во дворе стоит сосуд с водой. Вглядывайся в его прозрачность хоть целый день, но не разглядишь ведь бровей и ресниц, а взбаламутишь воду одним только движеньем — не отличишь уже квадратного от круглого. Человеческий разум легко замутняется и с трудом очищается, наподобие воды в тазу. А если целый мир баламутит и будоражит его, то где уж обрести мгновенье равновесия! В древности, во времена совершенного блага, купцы находили покой в своих рядах, земледельцы обретали радость в своем хозяйстве, чиновники получали удовлетворение от своей службы, а ученые мужи в уединении совершенствовали дао. В те времена ветер и дождь ничего не губили и не ломали, травы и деревья не гибли преждевременно, девять треножников сохраняли тяжесть, жемчуг и нефрит сохраняли блеск [192]. Река Ло выбросила Красные письмена, а Хуанхэ вынесла Зеленую карту, тогда и обрели свой путь Сюй Ю, Фан Хуй, Шань Цзюань, Пии [193]. Властителями завладело желание принести пользу Поднебесной, и потому людям доставляло удовольствие быть среди них. И хотя таланты этих четырех мужей еще не предел прекрасного и доброго, однако в нынешнем веке никто не может светить одним с ними светом. А им нужно было родиться во времена танского Яо и юйского Шуня. Когда же наступили времена сяского Цзе и иньского Чжоу, тогда живьем жарили людей; наказывая советников, подвергали их пыткам у раскаленного столба [194]. Вскрывали сердце достойным, рассекали голень талантливым. Разрубили на куски дочь гуйского хоу, засолили кости мэйского бо [195]. В те времена гора Яо обрушилась, три реки [196] обмелели, птицам ломали крылья, зверям рубили лапы. Разве в те времена не было мудрых людей? Они были, но некому было воспринять их учение — время не наступило. Потому птицы взлетали на высоту в тысячу жэней, звери убегали в глубину чащ, но несчастье настигало их и там. Что уж говорить о бедных хижинах простого народа.
