На следующий день Хэно отправился навестить Косаку и сказал ему о своей просьбе. А уж Хэно Косаку отказать не мог. Положил он за пазуху чудесный свиток, взял в руки ружье, и они отправились в путь.
Подойдя к горе, он, по обычаю матаги, совершил омовение холодной водой, поднял ко лбу свиток и произнес, обращаясь к горным божествам:
— Божество Дайсин, божество Косин, божество Кон-нити-но Косин, божество Торисин, спасите меня и охраните от напасти. Наму Амида Буцу!
Несколько раз Косаку повторил молитвенные слова, и они эхом разнеслись среди гор. Хэно послушно повторил молитву. Заходящее солнце освещало охотников красным светом.
Наконец, Косаку обернулся к Хэно и кивнул ему. Охотники молча стали подниматься на гору. Навстречу им вышел черт и повел вглубь гор, указывая дорогу. Черт напряженно сопел носом, зыркая глазами по сторонам. За ним по пятам шел Хэно. А замыкал шествие маленький Косаку. Ночь спускалась на землю, и, наконец, угрожающая темнота обволокла все вокруг.
Неожиданно над головами путников пронеслось нечто черное. Откуда-то сверху на них посыпались мелкие камни и щебень, шагу ступить невозможно. Черт заметался, вот-вот убежит прочь. Хэно защищается руками от камней. Вдруг огромная лапа ударила Хэно и черта. И Хэно, и черт, оба роста немалого, от этих ударов согнулись пополам.
И в тот же момент лапа с острыми, словно у медведя, когтями вцепилась в плечо Косаку и подняла его на верхушку дерева. Черт и Хэно закричали, но ничем помочь Косаку не могли. И тут прозвучал выстрел. Косаку свалился с дерева. А вслед за ним с душераздирающим воплем на землю шлепнулось нечто черное. Этот вопль многократным эхом отозвался в ночных горах.
Наконец, Косаку рискнул подойти и рассмотреть напавшего. Рукой он поманил Хэно и черта. Это была огромная горная кошка. Она уже испустила дух, но из груди все еще хлестала кровь.
— Посмотрите на ее шкуру, жесткая, словно сосновая кора, — сказал Хэно охрипшим голосом.
— Горная кошка обмазалась сосновой смолой, затем обвалялась в песке, затем вновь обмазалась смолой и вновь повалялась в песке. Оттого и шкура стала твердой, как сосновая кора. Такую ни ножом не проткнешь, ни пулей не прострелишь.
Косаку прижал руку к свитку, спрятанному за пазухой, и содрогнулся от пережитого.
О том, как Косаку превратился в утес
Косаку был храбрецом из храбрецов — ни медведь, ни самый ужасный оборотень ему не страшен. Единственным, кого побаивался Косаку, была его собственная жена. Характера она была вспыльчивого, Косаку и слова ей поперек не смел молвить. Вот и оставалось ему лишь брать свое ружье и бродить по горам.
Как-то раз в июне, в пору посадки риса, Косаку в поле помогали соседи. Среди матаги ему не было равных, но когда дело касалось вспахивания рисового поля или посадки риса, у Косаку все из рук валилось, и ничего толком не выходило. Решил Косаку пойти в горы и поймать оленя, чтобы отблагодарить соседей за помощь. Взяв своего пса, он отправился на гору Ани, где водились олени. Если бы он рассказал жене, куда именно идет и зачем, может быть, она бы и не растревожилась. Но поскольку Косаку сказал ей только, что направляется в горы, она места себе не находила. «Куда это он на ночь глядя собрался?» — с беспокойством думала она.
И тут к ее дому подошла соседка и, решив позлить и без того вспыльчивую жену, сказала:
Тут жена совсем от ревности голову потеряла. Взгляд ее случайно упал на чудесный свиток, лежавший подле алтаря, Косаку забыл его дома. Раз он оставил свиток дома, значит, его слова про охоту — просто россказни. Ревниви-ца схватила свиток и, вырыв яму на заднем дворе, зарыла его в землю.
Прошла ночь, наступило утро, а Косаку так и не вернулся. Промчались семь дней и ночей, и в конце седьмой ночи свиток вылетел из земли, превратился в огненный шар и унесся в небо. Жена была удручена содеянным. Она услышала от соседей, что Косаку превратился в утес на горе Цуюкума. Его пес тоже превратился в утес и стоял, как и в прежние времена, подле своего хозяина.
Обезумев от горя, жена побежала к той горе, куда ушел Косаку, и хотела было подняться на нее, но остановилась.
Никому еще не удалось вернуться живым и невредимым с этой горы. Ее в народе звали Фуки-но яма — «Гора — не вернешься», лишь Косаку до поры до времени удавалось охотиться там. Но даже и он, в конце концов, превратился в утес, что же говорить об обыкновенной женщине.
Если бы она не закопала свиток… Но сожалеть о своей глупости было уже поздно.
А утес Косаку и его верного пса и по сей день чернеет на горе Цуюкума.
Чтобы задобрить чертей, жители окрестных деревень с наступлением осени приносили к их логову дары нового урожая — рис, бобы и сакэ.
Однажды осенью черти, посчитав, что им поднесли недостаточно много подарков, с воплями и криками спустились с горы, переправились через реку Минэёси и стали носиться по округе и вопить:
— Подавайте нам сакэ! Подавайте нам молодых девушек!
Черти не только отобрали и без того небогатый в том году урожай, но и учинили ужасные безобразия. В одной семье они похитили новорожденного младенца, лишив рассудка его мать. Из другого дома они увели молоденькую девушку. Третий дом они сожгли дотла, лишь оттого, что не понравился прием, оказанный им. Жизни не стало жителям деревень. Собрались они на сходку, чтобы решить, как им быть дальше.
Ведь чтобы дойти до логова чертей, нужно перебраться через перевал Забвения — Бонъярисан. Известно же, что кто бы там ни оказался, забывает о том, куда путь держит и откуда пришел. А если и перейдешь благополучно через перевал, на пути окажется заводь Жизни, Иноти-но фути. Стоит лишь оступиться и упасть в ее воду, тут тебе и конец. Даже если из этой переделки выйдешь, то черти могут тебя убить. Стоит черту лишь пальцем ударить человека, как тот переломится напополам.
— Что же нам делать? — крестьяне глубоко вздохнули и замолчали. И тогда раздался голос:
— Я пойду, — это был молодой крестьянин по имени Синсаку, самый бедный в деревне. А затем раздался еще один решительный голос:
— И я пойду, — это был младший брат Синсаку.
Братья взвалили на спину по бочонку сакэ, взяли множество подарков и отправились в путь. Идут они по горной дороге, поднимаются на перевал. И вдруг чувствуют, что перед глазами словно дымка стелится, и голова тяжелеет.
— Братишка, держись, мы пришли на перевал Забвения, — сказал старший брат.
— Я иду за тобой, брат, — ответил младший.
Переговариваясь между собой, и не давая другому впасть в забытье, братья продолжали свой путь. Но тут им невыносимо захотелось спать.
— Брат, помоги, глаза слипаются, — сказал младший, — старший схватил его за плечи и встряхнул хорошенько. А затем и младший попинал старшего, чтобы тот не заснул. Вот так, словно сквозь облака, братья перебрались через перевал. Однако испытания на этом не закончились. Им предстояло еще пройти по самому краю скалы, под которой блестела заводь Жизни. В голове по-прежнему был туман, уставшие ноги дрожали от напряжения и тяжести груза.
Цепляясь за камни, они ступали шаг за шагом по кромке скалы. Синяя заводь под ними манила своим блеском, словно зазывала погрузиться в нее. А братья продолжали медленно продвигаться вперед. Сколько прошло времени, никто не знает. Им захотелось отцепиться от скалы и упасть в заводь. Но тут они услышали оглушительный рев падающей воды.
— Наконец-то! Водопад Сироито! — закричали братья в один голос.
Это означало, что испытание заводью закончилось. Поднимая столб белых брызг, переливаясь всеми цветами радуги, водопад ревел прямо перед ними. Братья припали губами к холодной, как лед, воде, смыли пот со лба. Усталость как рукой сняло, и с новыми силами они продолжили путь.
— Ну, черти, теперь, сколько бы вас ни было, мы с вами справимся, сказал младший брат, потирая руки.
— Посмотри-ка лучше наверх, — ответил ему старший.
Младший поднял голову и на несколько мгновений потерял дар речи. В скале прямо над ними разверзла свою пасть страшная пещера. Это и было логово чертей…
Решимость, с которой они добирались сюда, тотчас пропала. Стоя на пороге пещеры, они и пошевелиться не могли. Однако, собравшись с силами, братья как ни в чем не бывало закричали:
— Славная сегодня погодка!
— Мы из деревни, сакэ и гостинчики принесли. Черти, увидев бочонки с сакэ за спинами братьев, несказанно обрадовались:
Вскоре в пещере шел пир горой. Черти пили сакэ и драли глотки, распевая застольные песни. Братья делали вид, что тоже пьют вместе с чертями и уже порядком под хмельком, а сами между тем потихоньку выливали свое сакэ на землю. Братья затянули песенку:
Ваша пирушка
Не уступит никакой другой,
А хозяева могут выпить больше
Чем самые веселые выпивохи.
Черти несказанно обрадовались похвальбе и продолжили пить, петь и веселиться. Наконец, черти напились до беспамятства, попадали на землю и громко захрапели.
