— Мятежники, вы насильно увозите императора и угоняете народ! Куда вы идете?
— Эй! Трус, изменивший своему хозяину! Что за вздор ты там мелешь? — бранью отвечал ему Люй Бу.
Люй Бу ударил на врагов сразу с трех сторон, бросив в бой одетых в броню всадников. Устоять было невозможно. Армия Цао Цао потерпела поражение и бежала к Жунъяну.
Когда его воины достигли подножья какой-то пустынной горы, было уже время второй стражи. При ярком свете луны все было видно, как днем. Но только они собрались установить котлы, чтобы готовить пищу, как со всех сторон послышались громкие крики — это вышли скрывавшиеся в засаде войска Сюй Жуна. Цао Цао поспешно хлестнул коня и обратился в бегство, но, столкнувшись с Сюй Жуном, повернул обратно. Сюй Жун выстрелил из лука и ранил Цао Цао в плечо. Цао Цао так и умчался, не вынув из раны стрелы.
Он уже перебрался через гору, как вдруг два копья вонзились в его коня. Конь упал. Цао Цао свалился на землю и был схвачен вражескими воинами, скрывавшимися в траве. Но в этот момент подлетел всадник, взмахнул мечом, и оба воина пали мертвыми. Всадник спрыгнул с коня и помог Цао Цао подняться. Цао Цао узнал в нем Цао Хуна.
— Оставь меня, я умру здесь, — сказал Цао Цао. — Спасайся сам, дорогой брат!
— Скорей садитесь на коня, а я пойду пешком, — от души предложил Цао Хун.
— Войско разбойников настигает нас, — сказал Цао Цао. — Что же ты будешь делать?
— Поднебесная может обойтись без Цао Хуна, но не может обойтись без вас — возразил Цао Хун.
— Если я уцелею, то буду обязан тебе жизнью, — сказал Цао Цао, садясь на коня.
Цао Хун снял с себя латы, вытащил меч и побежал за конем.
Так двигались они до наступления четвертой стражи. Дальше путь им преградила большая река, а крики гнавшихся за ними людей все приближались.
— Не жить мне больше, такова, видно, моя судьба, — горестно произнес Цао Цао.
Цао Хун помог Цао Цао слезть с коня, снял с него панцырь и халат, взвалил брата себе на плечи и пустился вплавь. Только успели они ступить на другой берег, как преследователи с противоположной стороны открыли по ним стрельбу. Цао Цао, весь мокрый, все же успел от них скрыться.
Близился рассвет. Пройдя более тридцати ли, беглецы присели отдохнуть у подножья холма. Внезапно шум и крики нарушили тишину — погоня настигала их. Это был Сюй Жун, который переправился через реку выше по течению и продолжал преследование. Казалось, на этот раз им нет спасения, но тут до их слуха донесся крик:
— Стойте, не убивайте моего господина!
Наперерез Сюй Жуну мчался Сяхоу Дунь. Завязался бой. После нескольких схваток Сяхоу Дунь сбил Сюй Жуна с коня, и воины его разбежались. Вскоре Цао Жэнь, Ио Цзинь и Ли Дянь присоединились к Цао Цао. Собрав остатки своего войска — около пятисот человек, — они вместе вернулись в Хэнэй.
Тем временем князья расположились лагерем в Лояне. Сунь Цзянь раскинул шатер на том месте, где прежде стоял дворец Цзяньчжан. Он приказал убрать камни и обломки. Были засыпаны все разрытые Дун Чжо императорские могилы. На месте храма предков династии был сооружен легкий павильон. Сюда пригласили князей, чтобы расставить по порядку священные таблички. Затем зарезали быка и принесли жертвы. После этой церемонии все разошлись.
Сунь Цзянь возвратился в лагерь. В эту ночь ярко светила луна, сверкали звезды. Сжимая в руке меч, Сунь Цзянь сидел на открытом воздухе, следя за небесными светилами. Он заметил, как по небу с северной стороны разлилась белесая дымка, и со вздохом подумал: «Императорские звезды меркнут — мятежник Дун Чжо возмущает государство. Десятки тысяч людей мучаются на развалинах и пепле, столица превратилась в пустыню». Так размышлял Сунь Цзянь и не чувствовал, как слезы струятся у него по щекам.
— Смотрите! — сказал вдруг стоявший с ним рядом воин. — Южнее дворца из колодца подымается радужное сияние.
Сунь Цзянь велел воину зажечь факел и спуститься в колодец. Вскоре тот вытащил труп женщины, совершенно не тронутый временем, хотя она умерла давно. На ней было придворное платье и на шее висел на шнурке атласный мешочек. В мешочке оказалась красная коробочка с золотым замочком. Когда ее открыли, то увидали яшмовую печать, размером в квадратный цунь. На печати было выгравировано пять переплетенных драконов и восемь иероглифов в стиле чжуань[8], которые гласили: «Принявший веление неба да процветает в веках». Один уголок печати был отбит и припаян золотом.
Сунь Цзянь взял печать и показал ее Чэн Пу. Тот сказал:
— Это наследственная императорская печать из старинной яшмы. В древности некий Бянь Хэ[9] увидел у подножья горы Цзиншань феникса, сидевшего на камне. Он взял этот камень и принес Чускому князю Вэнь-вану. Князь расколол его и достал кусок яшмы. В двадцать шестом году правления Циньской династии [220 г. до н.э.] гравер сделал из нее печать, а Ли Сы вырезал на ней эти восемь иероглифов. В двадцать восьмом году Цинь Ши-хуан, совершая поездку по империи, был на озере Дунтин. Неожиданно поднялся сильный ветер, забушевали волны. Лодка готова была вот-вот опрокинуться. Тогда Цинь Ши-хуан бросил печать в озеро, и буря прекратилась. В тридцать шестом году Цинь Ши-хуан, снова совершая поездку, прибыл в Хуаинь. Какой-то человек встал на дороге и обратился к одному из его приближенных: «Возвращаю эту печать потомственному дракону».[10] Сказав это, он исчез. Так печать вернулась к династии Цинь. На следующий год Цинь Ши-хуан почил, а Цзы Ин передал печать ханьскому Гао-цзу. Позже, во время восстания Ван Мана, императрица Сяо-юань убила этой печатью Ван Сюня и Су Сяня, отломав при этом уголок, который потом был припаян золотом. Гуан-у добыл это сокровище в Ияне, и оно передавалось по наследству вплоть до наших дней. Я слышал, что когда дворцовые евнухи подняли смуту и увезли малолетнего императора в Бэйман, печать не нашли при возвращении во дворец. Теперь она попала к вам в руки. Вы непременно станете императором. Однако вам нельзя долго оставаться здесь — надо ехать в Цзяндун и там обдумать план великих деяний.
— Ваши слова совпадают с моими мыслями, — сказал Сунь Цзянь. — Завтра же, сказавшись больным, я уеду отсюда.
Сунь Цзянь приказал воинам не разглашать тайны. Но кто мог знать, что один из них был земляком Юань Шао? В расчете выдвинуться он украдкой бежал ночью из лагеря, явился к Юань Шао и обо всем ему рассказал. Юань Шао наградил его и оставил в своем войске.
На следующий день к Юань Шао пришел Сунь Цзянь.
— Прихворнул я немного, — заявил он. — Хочу возвратиться в Чанша и зашел проститься с вами.
— Знаю я вашу болезнь, — насмешливо воскликнул Юань Шао. — Называется она «государственная печать»!
— С чего вы это взяли? — бледнея, спросил Сунь Цзянь.
— Мы подняли войска для того, чтобы покарать мятежников и уничтожить зло в государстве, — продолжал Юань Шао. — Печать — это сокровище династии, и вам следовало бы в присутствии всех передать ее мне как главе союза. А когда Дун Чжо будет уничтожен, мы возвратим ее законному владельцу. Вы же утаили печать и собираетесь унести с собой. Какие цели вы преследуете?
— Печать? Как она могла оказаться у меня? — недоумевал Сунь Цзянь.
— А где та вещица из дворца Цзяньчжан, что была в колодце?
— У меня ничего нет.
— Скорей сознавайтесь, не то будет худо!
Тогда Сунь Цзянь, воздев руки к небу, поклялся:
— Если я нашел и утаил печать, пусть несчастье постигнет меня, пусть погибну я от меча или стрелы!
— Раз Сунь Цзянь так клянется, значит печати у него нет, — таково было суждение князей. Но Юань Шао вызвал перебежавшего воина и спросил его:
— Видел ты этого человека, когда извлекали труп из колодца?
Сунь Цзянь обнажил висевший у пояса меч и в ярости хотел зарубить доносчика.
— Если ты хочешь снести ему голову — значит, ты лжешь! — закричал Юань Шао, выхватывая меч из ножен.
Янь Лян и Вэнь Чоу, стоявшие у него за спиной, также схватились за мечи. Чэн Пу, Хуан Гай и Хань Дан, стоявшие позади Сунь Цзяня, сжимали в руках оружие. Князья удержали их.
Сунь Цзянь, вскочив на коня, ускакал из лагеря и тут же покинул Лоян. Разгневанный Юань Шао в эту же ночь послал преданного человека в Цзинчжоу предупредить Лю Бяо, чтобы он перехватил Сунь Цзяня по дороге и отобрал у него печать.
На следующий день пришла весть, что Цао Цао, преследовавший Дун Чжо, сражался в Жунъяне и, потерпев поражение, теперь возвращается. Юань Шао велел встретить его и проводить в лагерь. Собрав князей, он устроил пир, чтобы развеять печаль Цао Цао. Среди общего веселья Цао Цао поднялся и сказал со вздохом:
— Я начал великое дело, чтобы избавить страну от злодеев. Все вы вошли в союз, движимые чувством справедливости, и я вам открою свой первоначальный план: Юань Шао должен был бы повести хэнэйские войска к Мынцзиню и Суаньцзао, а остальные князья — оборонять Чэнгао, удерживать Аоцан и прикрывать Хуаньюань и Дагу, держа под наблюдением важнейшие места. Гунсунь Цзань с наньянскими войсками должен был занять Даньси и, вступив затем в Угуань, угрожать району Саньфу, который весь покрыт глубокими рвами и высокими валами, так что там никто не решился бы вступить с нами в бой. Такое распределение сил внесло бы замешательство в ряды врага и создало бы в Поднебесной благоприятную обстановку для подавления мятежа. Сразу повсюду был бы восстановлен порядок. Ныне же вы медлите и стоите на месте, не оправдывая великих надежд Поднебесной. Это повергает меня в величайший стыд!
