Санъютэй Энтё - Пионовый фонарь (пер. А. Стругацкого)

– Ваши доводы справедливы, – сказал Коскэ. – И, если это будет в домашнем кругу, я согласен.

– Согласны? – радостно вскричал Аикава. – Ну вот и спасибо. Не знаю, как и благодарить вас… Аикава беден, но будьте спокойны, он сумел отложить кое-что на свадебные расходы. У меня найдется полсотни золотых для прощального вам подарка, и вы возьмете их с собой в дорогу…

– Но у меня есть деньги, – возразил Коскэ. – Господин оставил мне сто золотых, мне больше не нужно…

– Деньги никогда не помешают, сколько бы их ни было… Особенно в дальней дороге. А если даже и будут мешать, все равно ничего, потерпите… Я, кстати, собираюсь выбрать монеты помельче и зашить их вам в нательную куртку, эту куртку вы никогда не снимайте, смотрите… На дорогах полно всяких мошенников, так что будьте осмотрительны, и еще возьмите вот этот ларчик с кистями и тушью, а кроме того, примите обещанный мною меч работы Тосиро Рёсимицу… тяжелый, ведь правда? А вы заткните его за пояс. Если у вас за поясом будет этот меч и меч работы Тэное Сукэсады, пожалованный вам господином, вы совершите славные подвиги. Ведь это все равно, как если бы в пути вас незримо сопровождали ваш тесть и ваш господин.

– Благодарю вас покорно, – сказал Коскэ.

– Ну вот. А сегодня ночью мы устроим ваше бракосочетание с моей недостойной дочерью. Эй, бабка! Поди сюда… Завтра господин Коскэ отправляется в трудный и славный путь, и по этому случаю мы решили сегодня сыграть заодно его свадьбу. Ступай прибери нашу О-Току, причеши ее, пусть она покрасится… Да, а сначала вот что ты сделай. Вот эти деньги зашей в нательную куртку. Дзэндзо! Дзэндзо, беги в харчевню, ну, знаешь, в «Ханая», и возьми праздничной закуски… так три хороших рыбы целиком. Заодно заверни в винную лавку, купи два го водки да один го мирина [36], а на обратном пути купи десять пачек бумаги, двадцать золотников табаку и выбери варадзи [37] получше…

Приготовления закончились быстро. В гостиной выставили водку и закуску. Аикава, родитель, ставший на то время и сватом, затянул «Спокойны волны четырех морей» [38], молодые трижды по три раза обменялись чарками, на том брачная церемония и закончилась. Тут же решили разойтись.

– Вот мы и отпраздновали, бабка, – сказал Аикава.

– Хорошо отпраздновали, – сказала кормилица, – поздравляю вас. Уж я так рада, так рада, ходила ведь за барышней с ее младенческих лет, а теперь вот довелось у нее на свадьбе послужить… А ваше-то сердце, поди, как успокоилось!..

– Ты, бабка, смотри не подведи… Знаешь, завтра мы все встанем рано, так ты свари рису, накорми господина Коскэ рыбой и горячим рисом, прямо с огня, чтобы пар шел, ладно? Ну вот… Теперь можно и расходиться. Ложитесь спать… И прошу вас, господин Коскэ, всегда ее любите… Она у нас еще молоденькая, неловкая, ничего совсем не знает, вы ее жалейте… Ну ладно, сват, как говорится, нужен только перед свадьбой. Слышишь, бабка?.. Ты уж не подведи…

– Что вы все – «не подведи», «не подведи»… – сказала кормилица. – Кого не подвести-то?

– Вот непонятливая… Поставь там ширму, что ли… Чтобы не стыдились. Понимаешь? Видишь, она стыдится и робеет… Чтобы сумела это самое…

– Что-то вы чудное руками показываете, господин, не пойму я…

– Вот ведь дурища… Вот у тебя, к примеру, муж был, так и дети получились… Получились дети, пошло молоко… Вот ты и пошла в кормилицы… А дочка еще молодая, так ты ей по-хорошему… это самое… Ладно?

– Что вы, господин, все ее за младенца считаете? – рассердилась кормилица. – Не извольте беспокоиться, все будет хорошо…

Кормилица крикнула молодым:

– Барин! Барышня! Извольте ложиться почивать!

Коскэ, погруженный в беспокойные мысли о предстоящей погоне за О-Куни и Гэндзиро, сидел, скрестив руки, на постели. Лечь О-Току не могла, поэтому сидела рядом.

– Приятной вам ночи, барин и барышня, – сказала кормилица. – Барышня, вы не забыли, что я вам давеча говорила?

– Ложитесь, пожалуйста, – стесненно проговорила О-Току, обращаясь к Коскэ.

– Нет-нет, – сказал Коскэ, – мне еще надо кое о чем подумать немного… А вы не стесняйтесь, ложитесь и спите.

– Бабка! – жалобно позвала О-Току. – Поди сюда!

– Чего изволите? – спросила кормилица.

– Барин не ложится… – сказала О-Току и запнулась.

– Вы бы легли, барин, а то барышня лечь не может…

– Сейчас ложусь, – сказал Коскэ. – Не беспокойтесь, не обращайте на меня внимания,

– Очень уж вы серьезные, – проворчала кормилица, – и стесняетесь все… Спокойной ночи.

– Вы бы хоть немного прилегли… – попросила О-Току.

– Сначала ложитесь вы… – сказал Коскэ.

– Бабка! – позвала О-Току.

– Вот наказание-то… Послушайте, извольте ложиться!

– Бабка!

Коскэ наконец очнулся и почувствовал угрызения совести. Он лег, склонив голову на подушку, и между молодыми завязалась первая любовная беседа, за которой они полюбили друг друга навечно. А на следующий день, еще затемно, Коскэ стал готовиться к отъезду. Аикава уже был на ногах.

– Эй, бабка! – суетился он. – Все готово? А как завтрак? Горячий? Я пошлю Дзэндзо проводить Коскэ до Итобаси… Вынеси-ка вещи в прихожую! Господин Коскэ, завтракать!

– Доброе утро, батюшка, – сказал Коскэ, выходя в гостиную. – Доброе утро, барышня… Еду я далеко и писать вам часто, наверное, не смогу… Что меня беспокоит, так это ваше здоровье, батюшка. Берегите себя, пока я не вернусь, выполнив свой долг… Хочу увидеть радость на вашем лице, когда покажу вам головы врагов.

– И вы берегите себя, – сказал Аикава. – Отправляйтесь в добрый час, и счастливого вам пути… Много хочется сказать вам, да сами видите, как я волнуюсь. Нет, ничего больше не скажу… Дочка, что ты меня за рукав все тянешь?

– Когда мой господин вернется, батюшка? – робко спросила О-Току.

– Экую несуразицу говоришь! Ведь не маленькая уже… Твой муж уезжает, чтобы отомстить за своего господина, а не на богомолье в храм Исэ или там на прогулку… Вернется не прежде, чем отомстит… Ну вот, чего же ты плачешь?

– Ну хоть примерно, когда он вернется?..

– Не знаю. Может быть, через пять лет, а может быть, и через десять…

– Значит, не будет он дома пять или десять лет… – проговорила О-Току и горько заплакала.

– Ну-ну, перестань, – сказал Аикава. – Отомстить за господина – это славный долг самурая. Ты спасибо скажи, что у тебя такой достойный супруг… У нас праздничные проводы, зачем же ты не улыбаешься? Смотри, господин Коскэ разлюбит тебя… Подумает, раз ты плачешь, да еще дочь небогатого самурая, значит, ты слаба, у тебя нет мужества… Господин Коскэ, она еще сущий ребенок, не обращайте внимания… А ты чего еще расплакалась, бабка?

– Жалко расставаться, вот и плачу, – сказала кормилица. – Да вы и сами плачете…

– Я старик, мне можно, – пробормотал Аикава, вытирая слезы.

– Прощайте, будьте здоровы, – произнес Коскэ и вышел в прихожую.

Он стал обувать варадзи, когда к нему подползла на коленях О-Току, вцепилась в его рукав и, глядя на него полными слез глазами, прошептала: «Берегите же себя…» Коскэ приласкал ее и поспешно вышел в сопровождении Дзэндзо.

Когда Хакуодо Юсай откинул покрывало с постели Хагивары Синдзабуро, волосы его встали дыбом от ужаса и по всему телу с ног до головы побежали мурашки. И недаром! Хагивара был мертв, и смерть его, наверное, была страшной. Лицо у него было серое, как земля, зубы оскалены, а пальцы скрючены, словно он хватался за воздух. Тут же в постели, вцепившись ему в горло костяными руками, лежал развалившийся скелет, череп валялся у изголовья. Хакуодо был потрясен.

– Что же это такое, Томодзо… – проговорил он. – Мне шестьдесят девять лет, но такой страх я вижу впервые в жизни… В китайских романах часто пишут о том, как женились на лисах, встречались с привидениями… Чтобы этого не случилось здесь, я и попросил помощи у господина Рёсэки, настоятеля храма Симбандзуй-ин… Он одолжил господину Хагиваре чудодейственный талисман, который господин Хагивара с тех пор все время носил на шее… Нет, видно, от судьбы не уйдешь, сделать ничего было нельзя… Томодзо, сними у него с шеи талисман.

– Нет уж, увольте, – сказал Томодзо. – Я боюсь.

– Иди сюда, О-Минэ!

– Я тоже боюсь, не буду!

– Ну хоть щиты на веранде раздвинь!

Щиты раздвинули. Хакуодо сам снял с шеи мертвого Хагивары белый матерчатый кошелек, вытряхнул из него ларец, покрытый черным матовым лаком, поднял крышку ларца – и что же? Вместо талисмана «кайоннёрай» из литого золота в ларце оказался неизвестно как и откуда взявшийся глиняный бог Фудо, покрытый медной фольгой. Хакуодо опешил.

– Томодзо, – сказал он. – Его украли.

– Я что-то не пойму, о чем вы говорите, – сказал Томодзо.

– Здесь был несравненной благодати талисман «кайоннёрай». Это предмет такой святости, что весь мир тьмы в страхе отступает перед ним. Господин Рёсэки из сострадания одолжил его господину Хагиваре, и господин Хагивара носил его на шее, не снимая… Как же его подменили? Что за чудеса?