Книга шахской славы. Часть 1 - Хафиз-и Таныш Бухари

Было столько молока кобылиц, столько сока /18а/ винограда, что, если бы небо превратить в маленький винный погреб, а море — в маленькую чашу, [все это] не уместилось бы там, так же как смысл [не умещается] в слове. Всякого рода яства, различные кушанья, являющиеся источником силы, как-то: кушанья из птицы и рыбы, конины, говядины и баранины — были приготовлены в таком количестве, что они сравнялись с горами и холмами. Не считая дичи, как-то: журавлей, воробьев, [обычных] куропаток, серых куропаток, а также диких ослов, онагров, зарезали 90 тысяч овец, 9 тысяч кобылиц. На подносах, глубоких, как небеса, широких, как небо, было положено столько лепешек, круглых пирогов, тонких пирогов, что казалось, над каждой пядью земли поднимается луна, над каждой пылинкой, частицей земли восходит солнце. Чего только ни желало сердце: от [мяса] онагра до ягненка, от салата до овощей — все было там и нисколько не убывало. Можно было пить любой напиток, но не чашу горя. Мисра: Я бы согласен испытать горе, но его нет. * Зелень на столе его (Огуз-хана) по своей приятности походила на пушок [на лицах] прелестных [юношей], вкус сладостей казался медом [уст] красавиц. Шафрановый плов не испытывал бы смущения ни на каком пиру, ни перед каков едой. Каждая его (плова) горсточка риса по сравнению со всякого рода кушаньями, претендовавшими на равенство с ним, была выше всяких похвал. Если крошки с того стола попадали кому-либо, то у пробовавшего пищу с того [стола от чрезмерного удовольствия] наступал конец жизни еще до наступления дня Страшного суда. Зная это, ни одна птица не приносила [к себе] в гнездо [даже] нескольких зерен [с этого стола], ни один жадный человек и не помышлял о еде с [этого стола.] Знаменитый Низами сочинил прекрасные [стихи], достойные этого пиршества, по сравнении с которым яства семи столов неба кажутся лишь одним куском, а чаша Кай-Хосрова [271], [подобная] солнцу, по сравнению [с чашей] на его веселом пиру казалась всего лишь пиалой.

После веселого пиршества [Огуз-хан] обласкал и возвысил, как небо славных мужей, одарив [их] золотыми коронами, шапками, поясами халатами из золотой парчи, вышитыми золотом кабами [274]. Он возвеличил прозорливых мужей, уподобив Юпитеру и солнцу. В особенности он оказал большие милости, раздал особые дары упомянутым шести сыновьям, которые сопровождали отца в [его] походах и проявили старание при покорении стран. Странствуя по свету, завоевывая страны, они действовали мечом, [сверкающим], как солнце, они захватывали высокие крепости, неприступные твердыни, поднимающиеся до [самого] неба.

/18б/ Спустя несколько дней после того, как закончился веселый пир, веселое празднество и люди отдернули руки обладания страстями, все шестеро сыновей [Огуз-хана], решившись развлечься охотой, вместе выехали верхом на быстрых, как ветер, конях, [стремительных], как огонь. По дороге они случайно обнаружили три золотых стрелы и лук из золота. Лук по своему изяществу был словно полумесяц, привлекающий к себе внимание [людей] всех стран, [он] был подобен изогнутым бровям красавицы. Стрелы намекали на отправку посольства по поводу кровопролития и на мятеж, вызванный кокетливым взглядом красавицы. Итак, они подняли [их] с дороги, принесли отцу и спросили: «Как нам поделить их между собой?» От этого счастливого предзнаменования лицо Огуз-хана, [выражающее] довольство и блаженство, засияло, словно лик утра счастья и совершенства. От избытка этого великого счастья, от редкой звезды счастья [раскрылись] уста его упований в улыбке, словно зацвели сады весной. Он отдал лук трем старшим сыновьям, а племена, которые являются их потомками, он прозвал Бузук. «Бузук» означает «расщеплять». Он потому дал им такое прозвание, что лук необходимо [прежде] разломать, чтобы можно было [его] разделить. Он дал им такое прозвище, чтобы уберечь их от дурного глаза. Он определил их на правое крыло войска. Стрелы он отдал трем младшим сыновьям и прозвал их Учук, что происходит от [слов] «уч ук», то есть «три стрелы». Они были назначены на левое крыло войска.

Поскольку у лука нет другого свойства, кроме как повелевать, он подарил трем старшим сыновьям лук как символ царской власти. Стрелы же, у которых нет иного выхода, кроме как повиноваться, служить, все время стремиться туда или сюда, как посол, он отдал трем младшим сыновьям, он подарил их в знак подчинения и повиновения старшим сыновьям, на которых пал жребий царской власти.

По завещанию Огуз-хана власть утвердилась за ветвью Бузука. Слава о могуществе, величии их (сыновей) запечатлелась в сердцах; [Огуз-хан] держал яркий факел единства на их пути, разгоняя тьму, порожденную склонностью [их] к вражде.

Когда птица души Огуз-хана выпорхнула из клетки тела и села на крепостной зубец [с надписью]: «Вернись» [275], тогда взлетела [птица] Хумай власти Кун-хана и спрятала яйцо державы под крылом победы.

В течение семидесяти лет он держал в прибежище покровительства, под густой сенью милости различные слои населения, которые были отданы [ему] на хранение богом, и ни одно чуткое ухо не слышало вести о тирании, ни один человек не видел притеснения.

О распределении умным и добрым везиром власти и имущества между сыновьями Кун-хана и о прекращении ссоры между ними

После его отца (Огуз-хана) остался умный, рассудительный везир, украшающий мир. Его звали Урйанкикит Иркил-ходжа. /19а/ Перо судьбы писало ему буквы событий, перед ним раскрывались события из черновиков ночей и белизны дней. Лица скромных женщин, скрытые за завесами неизвестности, без тени сомнений и смущения являлись перед зеркалом его лица, сияющего, как солнце. Распутывание растрепанных кудрей невест мыслей и красавцев первенцев [идей] было [посильно] и свойственно лишь кончику его пера, разрешающего трудности.