Прошло некоторое время, и ее супруг, Дханадатта, ушедший в родные края и спустивший там, играя в кости, все, что забрал, подумал: «Отправлюсь-ка я снова к тестю да попрошу у него еще денег, а про жену скажу, оставил, мол, дочь твою у себя дома». Вот так решив, отправился он в дом тестя и пришел туда, а жена увидала его еще издали, кинулась к нему и пала в ноги этому грешнику. Пусть муж хоть и злодей, да у добродетельных женщин сердце не знает иных привязанностей!
Она ему, перепугавшемуся, все без утайки рассказала — какой вымысел она прежде-то родителям сочинила: и про воров, и про падение в яму, и прочее. Тогда без страха входит он, и при виде его обрадовались и тесть, и теща: «Вот счастье-то, что живым он отпущен разбойниками!» Его тесть по такому случаю созвал родню и устроил большой пир. После этого зажил счастливо Дханадатта со своей Ратнавали, пользуясь богатствами тестя.
Однажды ночью — о, как поведать о том, о чем не должно бы говорить, но нельзя прервать рассказ! — убил он супругу, спавшую в его объятиях, забрал все ее украшения драгоценные и затем незамеченным ушел в свою страну. Таковы-то злодеи мужчины!».
Когда на этом закончила свою историю майна, молвил царевич попугаю: «Теперь рассказывай ты!» И тогда сказал попугай: «Нестерпимы, божественный, и невыносимо упрямы, распутны и грешны женщины, и об этом я и поведаю. Соблаговоли же выслушать историю
о коварной Васудатте
Есть такой город Харшавати, и был там старейшиной купцов Дхармадатта, обладатель многих десятков миллионов золотых. И была у него дочь Васудатта, с которой никакая другая красавица не могла соперничать красотой, и любил ее купец больше жизни своей. Выдал он дочь за жителя города Тамралипти, населенного добродетельными людьми, купеческого сына Самудрадатту, равного ей по красоте, — до того он был хорош, что женщины упивались его красотой, как чакора лунными лучами. Однажды, когда он отправился к себе на родину, его жена, дочь купца, оставшаяся в доме отца, увидела издали какого-то мужчину. Заметив, что он и молод, и хорош собой, она, распутная, оказалась во власти Мары: подослала к тому мужчине тайком служанку и сделала его своим тайным любовником, и, начиная с того времени, что ни ночь, сходилась она с ним — с тем, к которому привязалась всем сердцем.
Но вот наступил день, когда юный муж вернулся из родных краев, и стал он для ее родителей воплощением радости. В тот день праздничный она, наряженная, по настоянию матери разделила с ним ложе, но не отдалась ему, и хоть просил он ее, но она, помышляющая о другом, прикинулась спящей. Он же, захмелевший от питья и уставший от дальней дороги, уснул. Когда все в доме, упившиеся и наевшиеся, крепко заснули, проник в дом, проломив стену, вор и увидел, как та дочь купеческая поднялась, не заметив его, вышла, устремившись на условленное с любовником свидание. Тогда вор, замысел которого оказался разрушенным, подумал: «Украшения, ради которых я сюда проник, на ней, вышедшей тайно ночью. Пойду-ка я и погляжу, куда это она идет?» Так решив, выбрался он из дома и пошел следом за Васудаттой, не спуская с нее глаз, а сам оставаясь незамеченным.
А она, с цветком и подобными вещами в руке, сопровождаемая служанкой, посвященной в ее тайну, вошла в сад, который был не очень далеко за городской стеной, и увидела своего возлюбленного висящим на дереве — когда пришел он на свидание, городские стражники, приняв его за вора, повесили. В ужасе вскрикнула она: «Горе! Пропала я!» — и упала на землю, горько рыдая и причитая. Потом сняла она с дерева мертвого любовника и, посадив, украсила его цветами и умастила притираниями. А потом обняла его, бесчувственного, та, душа которой была объята мраком горести и страсти. И только подняла она его лицо и, страстная, стала целовать любимого, как вдруг тот, неживой, но в которого вселился ветала, откусил ей нос. Перепугалась она, и больно ей было, и отбежала она, но, подумав: «Да что это? Уж не живой ли он?», — вернулась и посмотрела на него. И увидела она, что он мертв и недвижим, так как ветала его покинул. И пошла она прочь, испуганная и униженная, заливаясь слезами.
Вор же, стоявший незамеченным, все это видел и подумал: «Что же теперь эта грешница совершит? О, воистину сердце женское ужасно и мрачно, словно мрачный колодец, неизмеримо глубокий, в котором падению нет конца! Чего она теперь не сделает?» Снова из любопытства пошел он за ней следом. А она вернулась домой к спящему мужу и стала громко плакать и так кричать: «Спасите меня от этого врага в облике мужа! Откусил он мне, безвинной, нос!» Этот плач услыша, тотчас же все в испуге проснулись — и муж, и слуги, и отец. Прибежал отец в ее покои, увидал, что нос у нее только что откушен, разъярился и, крича: «Вот погубитель жены своей!» — велел связать зятя. Тот же, ничего не понимая, молчал, словно немой, поскольку и тесть, и все, кто этот крик слышали, были против него. Все это узнав, вор незаметно оттуда ускользнул. В суматохе и шуме прошла ночь, а утром тесть своего зятя и его жену с откушенным носом привел к царю. Царь же, про все узнав, приговорил: «Вот жены своей погубитель!» — не стал слушать оправдания Самудрадатты и велел казнить купеческого сына.
Ведут его царские слуги под барабанный бой на место казни, а вор подходит к ним и говорит: «Не следует безгрешного казнить! А как все это случилось, я знаю. Отведите меня к царю, и я все расскажу». Сказавшего это царские слуги провели к государю. Без страха поведал вор о ночной истории с самого начала и закончил ее так: «Если мне ты не веришь, то можешь посмотреть — тот самый нос и сейчас во рту у мертвеца».
Выслушав вора, тотчас же царь послал слуг убедиться, истинно ли все сказанное, а затем избавил купеческого сына от казни и отпустил его. А злодейке Васудатте приказал отрезать уши и изгнать из своей страны. Наказал он тестя — отобрал у того имущество, а вора обрадованный им царь назначил начальником городской стражи.
Вот какими отвратительными и зловредными негодяйками бывают женщины!». Так закончил свою историю попугай, и тут же, обратившись в дивной красоты гандхарву по имени Читраратха, который освободился от проклятия Индры, улетел на небо. Майна в тот же миг обратилась в небесную деву по имени Тилоттаму, также избавившуюся от проклятия, и тоже скрылась в небесном просторе.
Но их спор в зале совета так и остался неразрешенным». Заключив этими словами историю, обратился ветала к царю: «Так скажи, почтенный, кто же грешнее — мужчины или женщины? Если знаешь, да не скажешь, разлетится голова твоя на множество кусков!»
Выслушал царь вопрос сидевшего на его плече веталы и ответил: «Женщины, Йогешвара, грешнее! Случается иногда, что и мужчина таким же грешником окажется, что же касается женщин, то они почти всегда и повсюду грешницы».
Пока отвечал царь, ветала, как прежде, соскочил с его плеча и исчез, и царь вновь пошел за ним, чтобы отнести его, куда было условлено.
Добравшись до дерева шиншапа, оказался Викрамасена ночью на том же кладбище, снова поднял на плечо дико хохочущего веталу, вселившегося в труп, и, бестрепетный, опять в молчании отправился в путь. И как и прежде, ему, идущему, говорит ветала, сидя у него на плече. «И зачем ты, царь, стараешься ради этого дрянного бхикшу? Не понимаешь ты, видно, какое это бесплодное дело! Безумец ты, право! Слушай же, расскажу я тебе, чтобы дорогу скоротать,
о добродетельном Вираваре
Стоит на земле город Шобхавати, по заслугам названный блистательным. Некогда правил в нем царь Шудрака, наделенный беспредельным мужеством, палящее пламя которого непрестанно раздувалось развивающимися густыми перьями опахал, которыми овевали его жены плененных врагов.
При нем земля, хранительница богатств, наслаждалась ничем не прерываемой праведностью жизни и, я полагаю, забыла о Раме и прочих царях.
Однажды к этому великому государю, почитаемому героями, пришел из Малавы проситься на службу брахман по имени Виравара. Были у того брахмана добродетельная жена Дхармавати, сын Саттвавара и дочь Виравати — всего в его семье было трое. Слуг у него было тоже трое: на боку кинжал, в одной руке меч, в другой — изукрашенный кожаный щит. И хоть это была вся его свита, просил он у раджи на каждый день жалованья пятьсот динаров.
Полагая, что внешность его соответствует достоинству и мужеству, царь Шудрака согласился и назначил ему именно такое жалованье, какое тот просил. Но стало Шудраке любопытно узнать, зачем Вираваре при такой малой семье так много золотых монет — для ублаготворения своих пороков или для какой-либо доброй цели, — и, чтобы разузнать о том, как живет Виравара, назначил мудрый государь тайных соглядатаев.
А Виравара утром являлся к царю, в середине дня стоял в боевом наряде на страже у входа во дворец и, получив полагавшиеся ему пятьсот динаров, уходил домой. Что ни день, давал он сто динаров жене своей на пищу, на другую сотню покупал одежду, притирания, бетель и прочее, совершая омовение, отдавал он еще сотню динаров для устройства жертвы Вишну и Шиве, а последние две раздавал брахманам и нуждающимся— так он постоянно все эти пятьсот динаров расходовал. Каждый раз после этого, совершив жертву огню и все прочие положенные обряды, он снова отправлялся к дворцовым воротам и с мечом в руке стоял там всю ночь. Когда доложили соглядатаи, что Виравара так добродетельно живет, очень обрадовался Шудрака, и потому велел перестать за ним следить, и решил, что Виравара человек исключительный и достойный высшего почета.
