Во взглядах и убеждениях Абуль-Фараджа много противоречивого. Так, например, глава сирийских яковитов был, видимо, человеком свободомыслящим. Только этим можно объяснить тот факт, что он включил в свой сборник рассказы, ставящие под сомнение некоторые религиозные догматы, зло критикующие монахов и служителей церкви. В рассказе «Еще больший подвиг» (№ 200) автор утверждает, что ужиться со «святыми братьями» труднее, чем с хищными зверьми!
Пытаясь, видимо, смягчить впечатление от подобных рассказов (а их — десятки), Абуль-Фарадж в «Послесловии» оговаривается: в книге есть истории, которые «не могли произойти в монастыре и даже не могли быть там рассказаны». Но это не более чем оговорка, которая вряд ли могла ввести в заблуждение вдумчивого читателя.
Мораль, вытекающая из ряда рассказов и изречений Абуль-Фараджа, может быть выражена русской поговоркой: «На бога надейся, а сам не плошай».
Таковы рассказы №№ 518 и 530, в которых на словах отнюдь не умаляется большое значение псалмов Давида, но при этом рекомендуется в одном случае запастись палкой против собак, а во втором — сурьмою для лечения глаз.
Таковы и рассказы №№ 638, 653, 654 и 663. В первом высмеивается «дурачок», по своей простоте оставшийся без туники, плаща и даже без набедренной повязки. В трех других выражается крайне скептическое отношение к тому, что с божьей помощью людям будут возвращены украденные у них деньги.
Некоторые аналогичные изречения Абуль-Фарадж не счел нужным даже замаскировать. Он заставляет одного безымянного отшельника изречь: «В одинаковой мере движут мир и те, которые служат богу, и те, которые богу не служат» (№ 276). Какой-то «чудак» прямо обращается к богу с гневным протестом, после того как колосья на его поле побиты градом (№ 608).
Есть что-то в этих рассказах, перекликающееся с бессмертной сатирой Эразма Роттердамского «Похвала глупости», в которой также высмеиваются церковники, монахи, схоласты, бичуется религиозное ханжество.
Не случайно особенно много «крамольных» мыслей изрекают у него «чудаки» и «одержимые». Только человек «не в своем уме» мог позволить себе открыто говорить то, что думал. Обыкновенный, «нормальный» человек поплатился бы за такие разглагольствования свободой, имуществом, а то и жизнью. И читая десятки рассказов о «чудаках», «одержимых», «помешанных» (например, рассказы №№ 621 и 622, где обличаются знатные), нельзя удержаться от предположения, что многие из них лишь прикидываются умалишенными, для того чтобы говорить правду в глаза.
Приведенные выше рассказы (а также «истории» №№ 375. 488, 578, 579, 629 и др.) явно противопоставлены изречениям монахов, старцев и отшельников, прославляющих достоинства религии, прелести монастырской жизни и т. д. И характерно, что именно критические, «негативные» рассказы Абуль-Фараджа отличаются особой убедительностью, образностью, афористичностью стиля, чего явно не хватает подчас рассказам «позитивным».
Как и многие его предшественники, Абуль-Фарадж бичевал человеческие пороки — жадность, корыстолюбие, зависть, трусость, глупость, болтливость, невежество. Но большинство рассказов подобного рода косвенным образом также направлено против сильных мира сего — правителей, вельмож, знатных, купцов. Носителями пороков обычно выступают в его рассказах люди имущие, обеспеченные. Они непомерно жадны и скупы, самонадеянны, глупы и часто попадают в смешное положение. Нет нужды приводить примеры — подобных рассказов десятки.
В то же время к людям «маленьким», незаметным Абуль-Фарадж относится с нескрываемой симпатией. Бедняк, собирающий навоз, отчитывает богача, вздумавшего насмехаться над ним: «Я кормлюсь трудом рук своих и к милости таких, как ты, не прибегаю» (№ 480). Молодой царевич, вызывая всеобщее недоумение, сокрушается по поводу смерти простой служанки, так как потерял «хорошего человека» (№ 230).
Рассказы Абуль-Фараджа убедительно рисуют тяжелое положение ремесленников,[85] «людей, исполняющих черную работу», забитость и бесправие женщин. Много места уделено париям общества — шутам и уличным актерам, положение которых часто мало чем отличалось от положения ремесленников.
Можно полагать, что значительную часть своих «историй» Абуль-Фарадж позаимствовал у бродячих артистов и шутов. Как известно, их шутки и остроты далеко не всегда были безобидными…
Наряду с традиционными для рассказчиков стран Востока персонажами, такими, как шут, ремесленник, скряга, вор, разбойник, жадный купец, невежда лекарь, в рассказах Абуль-Фараджа действуют писцы, книжники, старцы, философы. Им автор приписывает обычно изречения о пользе знаний, о скромности, прилежании, трудолюбии, а также размышления на «вечные темы» — о жизни и смерти, о добре и зле, о справедливости, бесчестии и т. д. Значительная часть подобных изречений и поныне сохранила свою актуальность и представляет интерес для читателя.
Большую группу составляют чисто развлекательные «истории», где все построено на игре слов, на каламбуре, на ответе невпопад, на шутке. При всей своей непритязательности подобные сюжеты также представляют для нас определенный интерес. Вдумчивый читатель найдет в них живые черточки быта и нравов, своеобразную манеру мышления, почувствует аромат эпохи. Без этих рассказов книга Абуль-Фараджа выглядела бы значительно бледнее, она утратила бы часть своей характерности.
Разумеется, многое в «Книге занимательных историй» устарело, кое-что уже не кажется нам увлекательным и остроумным. Есть в поучениях Абуль-Фараджа и некоторые явно неприемлемые для нас идеи. Но было бы неправильным и антиисторическим препарировать эту книгу таким образом, чтобы она казалась иной, чем есть на самом деле. Книга эта — ценнейший литературный памятник эпохи со всеми ее противоречиями, предрассудками, верованиями и обычаями, и такой она должна быть представлена на суд читателя. Ведь даже главы о снах и о внешних признаках человека (кстати сказать, главы небольшие) тоже характеризуют эпоху. Достаточно сказать, что гениальный Ибн-Сина (Авиценна) тоже занимался физиономистикой, толкованием снов, наукой о волшебстве, алхимией. Единственный корректив, внесенный переводчиками, заключается в устранении грубого натурализма, присущего некоторым рассказам Абуль-Фараджа. По этой же причине пришлось изъять из книги рассказы №№ 37, 354, 501, 544, 545, 553, 563, 570, 575, 581, 584, 616 и 646.
Данный перевод «Книги занимательных историй» сделан с сирийского текста, изданного Е. А. Валлисом Баджем в Лондоне в 1897 году.
…Много событий произошло на родине Абуль-Фараджа с тех пор, как была создана его «Книга занимательных историй». Семь веков — срок немалый даже для классических книг. Сейчас мы вправе утверждать, что произведение выдающегося сирийского писателя-энциклопедиста выдержало самую строгую проверку — проверку временем.
А. Белов, Л. Вильскер
Несторианство — одно из течений христианства, возникшее в V в. в Сирии.
Сирийские монофизиты-яковиты — последователи «еретического» течения, возникшего в V в. среди христиан-сирийцев и окончательно оформившегося в VI в. в период деятельности Якова Бурдеана.
Христианин.
Здесь Абуль-Фарадж имеет в виду так называемых «язычников».
Изречения, приписываемые Сократу, Диогену, Платону и другим философам, являются, по всей видимости, плодом народного творчества.
В оригинале «У Сократа», но это явная ошибка.
По восточным обычаям считалось крайне неприличным есть на рынке. Широко известна восточная поговорка, гласящая: «Собаке подобен всякий, кто ест на рынке».
Киники — сторонники философского направления, отрицавшего законы, обычаи, религиозные верования, проповедовавшего пренебрежение к достижениям человеческой культуры и возврат к первобытному состоянию.
Миткаль — мелкая разменная монета.
Талант — одна из самых больших весовых единиц древнего Востока.
Предание гласит, что Александра Македонского отравили его приближенные.
№ 37, а также №№ 354, 501, 544, 545, 553, 563, 570, 575, 581, 584, 616 и 646 изъяты из книги.
См. рассказ № 357 «Самое удобное время» и примечание к нему.
В этом изречении своеобразная игра слов: муж и гроб — оба защищают женщину и прячут ее.
Бузурджмихр — визирь Хосрова I Ануширвана, персидского царя, жившего в VI веке.
