Мясо и кот
Указания «почтенного мужа» – высшего «Я» (человеческого духа, проявляющего свою волю через интуицию, разум, совесть) нарушает «жена» – душа человека (сфера эмоций и себялюбивых желаний), которая не в меру притязательна – «неслыханная обжора». Однако «жена» пытается свалить вину на «кота» – естественные потребности плоти, животные инстинкты. Обман раскрывается путем «взвешивания» (рассуждения): функции и свойства плоти («вес кота») остаются одними и теми же, и она для поддержания своей жизни не нуждается в совершении грехов.
Д. Щ.
Мясо и кот
Один почтенный муж, себе на горе,
Женился на неслыханной обжоре,
Чей мощный аппетит не знал предела:
Она, едва насытясь, снова ела.
Вот как-то муж приносит мясо ей:
«Сегодня в дом я приведу друзей,
К приходу их баранину сготовь,
И пусть у нас на ужин будет плов!»
Но, плов сготовив, не смогла жена
Гостей дождаться: съела все до дна!
И вот под вечер муж друзей привел:
«Жена, где плов? Скорее ставь на стол!»
«Увы, – супруга в слезы, – мяса нет,
Оно коту досталось на обед.—
Гляди, как он гуляет, сыт и весел!»
«Что ж, – молвил муж, – сейчас его мы взвесим!»
И не успела та раскрыть и рта,
Как на весах увидела кота.
Вот взвешен кот: «А нет ли здесь обмана? —
Вскричал супруг, – ведь весит кот полмана,
Но мясо тоже весило полмана,
И потому, жена, мне знать желанно:
Коль мясо на весах, то где же кот?
А если кот – где ж мясо, в свой черед?..»
В данной притче «заклинатель змей» – это суфий, смиривший свой нафс, но сожалеющий о таком последствии аскетической практики, как утрата полноты земных чувств («потеря змеи»): «А я молился, чтоб змея нашлась». Однако, став свидетелем судьбы человека, духовно не возрожденного («вора»), который «лишился жизни» из-за своих страстей, суфий перестает сожалеть о потере («теперь я рад, что жизнь сберег свою»).
Д. Щ.
Украденная змея
Однажды вор, вмешавшись в толчею,
У заклинателя украл змею:
Видать, хотел продать ее, да жаль, он
Лишился жизни, той змеей ужален.
Узнал об этом заклинатель змей
И молвил: «Бог, по милости Своей,
Меня избавил, жив остался я:
Как видно, обезумела змея!
А я молился, чтоб змея нашлась,
И горько сетовал, что не сбылась
Моя мечта – вновь обрести змею...
Теперь я рад, что жизнь сберег свою!..»
...О, как мы часто молимся о том,
Что обернется болью и вредом,
И с плачем к небу простираем руки,
Самим себе вымаливая муки!..
Сюжет данной притчи широко распространен в фольклоре разных народов. У гностиков первых веков н. э. Египет был символом материального мира, а «пребывание в Египте» означало ниспадение души с небес на землю и забвение ею своей бессмертной сущности (ср., например, гностическую сирийскую «Песнь о жемчужине»). Суфийский вариант притчи несколько иной: ради познания самого себя («все нужное нам скрыто близко от нас») мюридобращается к «внешнему» свидетельству шейха(«стража»), который вначале обращается с ним сурово («преграждает дорогу ему»), и лишь затем дает жизненно важное наставление. Самому шейху способность направлять мюридадана свыше – посредством виде?ний («снится мне часто»). Но притча имеет и другой смысл: душа должна пережить превратности земной жизни («в Египет иди»), поскольку провинилась в своем предбытии, в вышнем мире («наследство свое человек промотал»). Только очистившись через страдания, она возвращается «домой» – на небеса – и обретает блаженство («счастья источник, всех благ водоем»).
Д. Щ.
Клад
Наследство свое человек промотал:
Приученный к роскоши – нищим он стал.
Пусть ты и по праву чужим завладел —
Не радуйся, твой не завиден удел!..
Он каялся много, и слезы он лил,
И Вышнего Бога вседневно молил:
«О Боже, богатство мне снова верни —
Хочу наслаждаться, как в прежние дни!»
Заснул он – и слышит: «Не медли, не жди,
Вставай, собирайся, в Египет иди —
И там обретешь ты желаемый клад,
Источник богатства, колодец услад!»
Услышав во сне про запрятанный клад,
Бедняга тотчас же покинул Багдад.
И вот уж в Египте, далекой стране,
Вкруг места, что названо было во сне,
Он бродит, истратив последний медяк.
Но полон Египет воров и бродяг,
И страж преграждает дорогу ему:
«Что бродишь в ночи? Захотелось в тюрьму?»
А тот ему: «Я не бродяга, не вор,
Меня вещий сон в этот город привел!» —
И все рассказал ему – так, мол, и так...
А страж: «Ну какой, погляжу, ты чудак!
Всему ль, что приснится, мы верить должны?
Вот я же не верю в подобные сны,
А снится мне часто – мол, топай в Багдад,
Отыщешь там в доме закопанный клад,
Мол, сразу за рынком, в проулке глухом,
Ты возле пекарни найдешь этот дом!..
И все ж, – заключил наставительно страж, —
В Багдад не иду я, не верю в мираж!..»
...Багдадец сдержал свою радость с трудом —
Ведь страж описал его собственный дом!..
«...Вот счастье, что землю я здесь не копал! —
Подумал бедняк. – Я в Египет попал
Затем, чтоб узнать: вожделенный мой клад —
Он дома!» – И тотчас пошел он назад.
Твердил он: «Я нищим себя почитал
И клад откопать на чужбине мечтал,
Но счастья источник, всех благ водоем
Был с первых же дней спрятан в доме моем!..»
...Особую тайну хранит мой рассказ:
Все нужное нам скрыто близко от нас,
Но, чтобы его опознать и найти,
Нам Голос велит до Египта дойти!..
Чтобы исцелить человеческую душу («рабыню») от пагубных духовных недугов («стенает она, в лихорадке горя»), Бог («царь») разрешает ей на время увлечься земными страстями, которые в притче изображены как любовь рабыни к молодому ювелиру (золотых дел мастер символизирует богатство, свадебный пир – телесные наслаждения). Пройдя определенную «тренировку» на вещественных объектах и созрев для восприятия духовных истин, душа, наконец, обращает свою любовь к Богу, а прежние желания теряют для нее свою привлекательность («погасла в ней страсть»). В «переориентации» любви с преходящих явлений на их духовную Первопричину и состоит «важная тайна» притчи.
Д. Щ.
Царь и рабыня
Послушай-ка притчу, как некогда встарь
К рабыне душой воспылал некий царь.
И вот во дворце очутилась она,
Но вдруг оказалось: рабыня больна,
Стенает она, в лихорадке горя?...
Один за другим к ней идут лекаря,
Совсем забывая, что только Аллах
Дарует удачу в лечебных делах.
Они же надеялись на вещество,
И было напрасным всё их врачевство...
...Но вот некий дервиш явился к царю:
«Позволь, я рабыню твою осмотрю!»
И прежде, чем к делу сей врач приступил,
К Аллаху о помощи он возопил.
И зелье такое велел он сварить,
Что тайну души помогает открыть:
В уста человеку вольется оно —
И выскажет каждый, чем сердце полно.
Что ж с помощью зелья целитель узнал? —
Что дух нашей девы от горя стенал,
Что сердце рабыни давно покорил
Один самаркандец – младой ювелир.
Тут просит целитель: «Пусть юноша сей
В наш город прибудет как можно скорей!»
Вскричал государь: «Я рабыню люблю,
В любви к ней соперника не потерплю!»
А лекарь: «Доверься мне, действуй смелей,
И дело устроится к пользе твоей!..»
...Прибыв в Самарканд, государев посол
Того ювелира на рынке нашел:
Посулами почестей разных прельщен,
С послом к государю отправился он.
Узрела его наша дева – и вдруг
Стал таять, как лед, ее тяжкий недуг.
А царь посылал ювелиру дары,
Его, что ни день, приглашал на пиры,
Пока не устроили свадебный пир:
Невеста – рабыня, жених – ювелир!
Вот вместе живут они месяцев шесть,
И врач получает счастливую весть:
Болезнь у рабыни прошла без следа!..
И новое зелье сварил он тогда,
И юноше в пищу его подмешал:
Напиток сей воли и мощи лишал!..
Чуть муж над женой потерял свою власть,
Исчезла в ней нежность, погасла в ней страсть.
И этим был так ювелир огорчен,
Что вскорости умер, бедой удручен.
Но царь огорчен этим не был совсем,
И тут же рабыню забрал он в гарем!..
...Друг, пусть для тебя эта притча странна,
Но важную тайну содержит она.
Глядишь ты вокруг, но где правда, где ложь, —
Лишь в душу свою углубившись, поймешь!..
