М. Х.
Молитва за злых
В мечети уважаемый мулла
За тех молился, чьи черны дела:
«Молюсь о том, чтоб милосердный Бог
К мошеннику и вору не был строг,
К тому, кто любит зло, нечист и лжив,
К тому, кто оскверняет жен чужих!»
Сказали посетители мечети:
«Как странно слышать нам молитвы эти!
Обычно лишь за тех Аллаха просят,
Кто свет и благо ближнему приносит!»
Мулла в ответ: «Мне вам сказать пора —
Я в юности не шел путем добра,
И образцами россказней пустых
Казались мне деяния святых.
Но видя, сколько бед творимо злыми,
Расстался я с проступками былыми:
Лишь мерзость совершаемого зла
Мне возвратиться к благу помогла.
И я за тех молюсь, чьей злобы сила
Во мне огонь греховный погасила.
Коль слово друга мимо пролетит —
Пример врага к добру нас обратит!»
Уста – символ речи. В лице героя притчи выведен человек, у которого слова веры – лишь на устах («мазал губы»), но не в сердце, не «внутри» («меж тем живот его страдал немало»). Чтобы встать на путь истины, ему надлежит раскаяться в своем лицемерии – тогда он получит прощение свыше, и внешнее в нем придет в согласие с внутренним: «И, вместе с насыщеньем живота, // К нему вернулась правда на уста».
Д. Щ.
Кусочек сала
Один бедняк довольствовался малым,
Но постоянно мазал губы салом,
И, вытирая их, везде твердил:
«Ах, видно, сам себе я навредил!
А мне бы, между прочим, не мешало
Быть сдержанней и есть поменьше сала!»
Так вновь и вновь брала его рука
Одну и ту же корку курдюка
И ею рот обильно натирала.
Меж тем живот его страдал немало,
Шепча: «Когда б хозяин мой молчал,
Его б сосед богатый привечал
И приглашал бы может быть на ужин, —
Он, иль другой, с кем мой хозяин дружен.
Неужто похвальбою животы
Питаются, когда они пусты?!
Зачем здоровым слыть, когда ты болен?»
Итак, живот был крайне недоволен...
А тут и кот голодный втихомолку
Прокрался в дом – и утащил ту корку,
Которой бедолага губы мазал.
И тут пустился сын его чумазый
Вслед за котом: «Отдай, проклятый кот!
Отец мой этим салом мажет рот!»
Итак, обман при всех разоблачился,
Чему герой наш крайне огорчился,
Но с той поры уже не делал вид,
Как будто он всегда чрезмерно сыт.
И, хоть над ним соседи и смеялись,
Но только Бога и они боялись,
И, боле склонные к добру, чем к злу,
Соседа стали приглашать к столу.
И, вместе с насыщеньем живота,
К нему вернулась правда на уста...
...И ты отбрось обман, отвергни ложь —
И тем свои мученья уничтожь!
Притча противопоставляет парадоксальность мистического познания – рациональному опыту: суфийский наставник («цирюльник») обладает способностью внезапно явить своему ученику единство бытия, как бы устраняя разделение реальности на «белое и черное», «добро и зло» («отрезать бороду»). В то же время, удаление бороды намекает на избавление от прежнего, «ветхого», образа жизни, на внутреннее обновление адепта.
Д. Щ.
Изумление
Цирюльника клиент полуседой
Просил: «Займись моею бородой,
Чтоб из нее исчезла седина,
И чтобы стала вновь она черна:
Ведь я жену сосватал молодую,
И завтра свадьба – речь к тому веду я!»
И тут цирюльник, крайне удивясь,
С реальностью на миг утратил связь —
И, ножницы направив, прямиком
Всю бороду отрезал целиком
И в руки посетителю вложил:
«Ты цель свою так странно изложил,
Что сам теперь мозгами шевели —
На белое и черное дели!..»
Как и в предыдущей притче, внезапность мистического постижения ввергает ученика в изумление, прерывает прежний ход его мыслей, основанный на логических умозаключениях («я вовсе с толку сбит»). Для достижения подобного эффекта шейх(«встречный человек») порой прибегает к особым способам обращения с посвящаемым, которые сходны по методике с практикой дзэн-буддизма.
Д. Щ.
Пощечина
...А вот рассказ, как встречный человек
Однажды Зайда в изумленье вверг:
Он Зайду по щеке с размаху дал,
А тот, готовясь отразить удар,
Вдруг слышит: «Друг! От щек, или от рук
Пощечины берут свой звонкий звук?»
Ответил Зайд: «Я вовсе с толку сбит,
Свело дыханье, и в глазах рябит,
И менее всего я озабочен
Твоими мыслями насчет пощечин!»
В образе хозяина представлен шейх(который является «хозяином положения», поскольку владеет тайнами обучения суфийской науке). Под видом сироты выведен мюрид, целиком зависящий от учителя, согласно изречению: « Мюридв руках своего шейхада уподобится трупу в руках обмывальщика трупов» (т. е. во-первых, да будет целиком покорен, а во-вторых, пусть постоянно осознает, что его учитель – человек духовно живой, сам же он еще «мертв» для Истины). Шейхнередко вынужден прибегать к суровым воспитательным мерам, чтобы исправить те черты характера мюрида, которые несовместимы с дальнейшим духовным ростом: «...Не ставь мне в вину // Побои мои: я секу сатану». Учитель заботится об исцелении души своего подопечного так же, как мать заботилась бы о его телесном здоровье: «Я с ним поступаю не хуже, чем мать».
Д. Щ.
Побои
Хозяин сек розгой слугу-сироту.
Прохожий, расправу увидевший ту,
Воскликнул: «Ужель не боишься ты Бога,
С мальчишкой-слугой обращаясь так строго?»
Ответил хозяин: «Не ставь мне в вину
Побои мои: я секу сатану,
Который упорно засел в этом малом
И жалит меня непокорности жалом.
И должен бы мальчик уже понимать:
Я с ним поступаю не хуже, чем мать,
Чьи розги целительны, а не жестоки,
Поскольку не сына секут, а пороки!»
Угроза жизни («удар») вызывает у дикобраза рост защитного жирового слоя («Чем больше этот зверь бывает бит, // Тем он приобретает лучший вид»). Символически это соответствует умножению веры и смирения у верующих в периоды гонений и страданий. Яркий пример тому – пророки Божьи, о преследовании которых повествуют Библия и Коран. В этой короткой притче Руми как бы суммирует свои взгляды на роль «внешнего» зла в совершенствовании человеческой души.
Д. Щ.
Дикобраз
От пилигримов слышал я не раз
О звере по прозванью дикобраз:
Чем больше этот зверь бывает бит,
Тем он приобретает лучший вид,
Тем здоровее он. Итак, удар —
Для дикобраза наилучший дар!
А наши души – каковы они?
Не дикобразу ль странному сродни?
Лишь обретая пользу от битья,
Они идут к вершинам бытия:
Так, принимая муки от людей,
Пророки становились всё святей.
И вновь дано страдать нам и болеть,
Чтоб новые ступени одолеть...
Притча иллюстрирует бессилие человеческого разума в выборе наиболее предпочтительного образа жизни. Осел (изображающий, как и в других притчах, недалекого и нестойкого в вере человека) перестает роптать, как только видит плачевную судьбу тех, кому до этого завидовал. Человек, по мысли Руми, должен быть довольным и благодарным, полагаясь во всем на волю Создателя.
Д. Щ.
Осел и кони
В арбу запряжен, на судьбу свою зол,
Служил водовозу несчастный осел.
Все тоще он делался день ото дня,
Мечтая отведать хоть раз ячменя.
Но снова и снова побои вкушал,
И сеном питался, и еле дышал.
Раз царский конюший, взглянув на осла,
Посетовал: «Как его жизнь тяжела!
Мне жаль его, видеть без слез не могу,
Как он, словно месяц, согнулся в дугу!
Уныло ответил ему водовоз:
«Где ж денег мне взять на ячмень? Вот вопрос!»
А тот: «Я в конюшне на несколько дней
Его поместил бы меж царских коней:
Там ждет его счастье – ячмень и овес!»
И рад был осла подкормить водовоз.
Вот в конском раю очутился осел:
Там вдоволь еды, чисто выметен пол,
Коням обеспечен покой и уют,
Их холят и моют, скребками скребут...
Едва их блаженство осел увидал,
Как волю обиде и ропоту дал:
«Создатель! Ты их и меня сотворил,
Но благом великим ты их одарил,
А я лишь страдаю и воду вожу,
Удары вкушаю и в землю гляжу.
На тяжкие муки обрек ты меня,
А их осыпаешь дождем ячменя!»
Но в ту же минуту, заслышав трубу,
Коней оседлали с врагом на борьбу.
И многие кони последний удел
Нашли среди копий, и сабель, и стрел.
А те, что едва уцелели в бою,
Страдали, вернувшись в конюшню свою:
Их крепко связали, чтоб резать, колоть,
И долго терзали их бедную плоть.
Из них наконечники стрел извлекли,
Каленым железом им раны прижгли,
И, связанных бросив, надолго ушли,
И плакали кони, и встать не могли.
«Прости меня, Боже, – промолвил осел, —
Я вижу, мой жребий совсем не тяжел:
Не стану я больше роптать на судьбу,
Согласен возить я до смерти арбу,
Тепла не прошу, ячменя мне не надо,
Но только избавь от подобного ада!»
