не сделал ничего, что хоть немного бы мне повредило. Только он мне прибавил раздражения тем, что этот раб, при его положении, бедности и ничтожестве, дает милостыню с посевов, с которых выходит тысяча сунну. А что же буду раздавать милостыней я? И чего он домогается этим, если не прославленного имени, которым бы выделился среди своей общины?!” Потом долго молчал, а затем окликнул человека из числа своих слуг и приближенных, что был в том собрании, и этот человек встал. И сказал аския: “Иди в гавань, и гиме-кой даст тебе десять судов и тысячу кож сунну. И отправляйся сейчас, этой ночью к Мисакуллаху, и пусть наполнит он тебе эти /
97/ сунну!” И велел вынести целый брус соли и тысячу гурийя, черную рубаху, красный колпак и черное покрывало, которые он должен был дать по своему обычаю. И сказал: “Если он полностью выдаст тебе количество сунну, совсем полных, отдай ему эти подарки!” Потом вынул два железных кольца и цепь и добавил: “Если же он не выдаст полностью это количество или не хватит одного из них, схвати его, надень эту цепь ему на шею, а оковы — ему на ноги и доставь его вместе со всем тем, что он имеет. Но если он тебе отдаст то, чего ты от него потребуешь, то у тебя не [будет] над ним власти. И не говори ему ничего: его обязанность — только тысяча сунну, и нас касаются у него лишь наши мешки, с какого бы имения они ни были, даже если от покупки”. И отправил человека той же ночью, и тот уехал.
Впоследствии аския сказал: “Мисакуллах желал лишь возвысить свое имя над моим — ведь я ни единого раза не давал тысячи сунну! Так как же наш раб превзойдет нас щедростью и благородством?!” Присутствующие у него сказали: “Пустое! Сам он не сравнится с каплей из моря твоей щедрости и твоего благородства, и если бы ты пожелал, то проявил бы себя более благородным, чем он, со всем тем что есть у него из богатства!” И они углубились в подобные этим речи и разнообразили их, пока не успокоили аскию и он не замолчал.
Посланный отправился к Мисакуллаху, но известие относительно него его опередило, потому что к Мисакуллаху пришел некий человек; и обнаружил он того в совете [как бы] султаном, среди подушек, лежащим на боку; у него беседовали. Тот человек приблизил свои уста к его уху, [почти] проглотив ухо, и рассказал ему то по секрету. Но Мисакуллах выпрямился, сидя, и возвысил голос, говоря: “А что я сделал аскии такого, чтобы он посылал того, кто меня закует в цепи и наручники? Я не вступал против него в усобицу и совсем не ослушался его. Так как же?!” Потом сказал: “Нет доверия между рабом и господином его!” Тут он в ту же минуту велел пригнать лодку и семерых /98/ гребцов, потом поспешно встал и пошел, как был, не входя в свой дом. Он сел в лодку и направился в Гао. Он проплыл мимо судов аскии, продвигавшихся [оттуда] в ту ночь, но отвернул от них и прошел, а они не узнали о нем. Так Мисакуллах провел двое суток и прибыл в Гао; а там у него были большой дом и жена, но он переночевал в гавани и не поднялся к ней. Когда же настало утро, он вышел до восхода солнца к дому аскии. Его встретил привратник, ввел его и усадил [обождать], пока не пробудится аския. Вошли ранние посетители, которые завтракали у аскии во время утренней еды. И привратник указал на Мисакуллаха советнику. Советник подошел к нему, осведомился о нем, приветствовал его и поздоровался с ним, и они побеседовали. Потом советник вошел к аскии и доложил ему о Мисакуллахе. Аския долго молчал. Тогда один из бывших у него в милости сказал ему: “Разве ты не разрешишь ему войти? Он войдет, и мы увидим, безумен ли он, как говорят: мы увидим его лицо и услышим его речь. [Будет] ли речь его похожа на слова безумца?” Тогда аския разрешил Мисакуллаху войти, тот вошел и посыпал свою голову прахом, по их излюбленному обычаю. А аския ему оказал: “Что тебя привело? Ты не встретил моего гонца, посланного к тебе с моими лодками для доставки сунну?” Он ответил: “Я встретил их вчера, но убоялся их из-за себя, ибо я слышал, что ты их послал, дабы они меня схватили, и потому бежал к тебе, раз нет у меня убежища от тебя, кроме как у тебя. Но не знаю я ни действия своего, ни поступка своего”. И аския сказал ему: “Поистине, ты ничего не сделал. А я послал схватить и зазвать тебя, только если не хватит чего-либо из сунну — тогда они тебя схватят и закуют тебя!” Мисакуллах ответил: “Как возможно, чтобы чего-то недоставало из твоих сунну? Ведь я живой, и этого никогда не будет”. Потом опросил: “И нет причины для задержания и закования меня, кроме как только из-за этого?” Аския ответил: “Кроме этой — нет!” Мисакуллах рассмеялся, отряхнул прах, потом повернулся, выходя, как будто желая уйти к своему дому, бывшему у него там. А затем поспешно вернулся, посыпал прах на голову свою и оказал: /99/ “Прошу я тебя об одном из двух дел, ради святости отца твоего и святости ступни его, которою стоял он в благородной Медине над посланником Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует!” Спросил его аския: “А что это за дела?” И Мисакуллах ответил: “Желаю я от тебя, чтобы ты мне дозволил десять дней, так чтобы я отдохнул у моей жены, пребывающей здесь: ведь для нее тянется мой срок, с прошлого года я не приезжал к ней. Или же ты возьмешь с меня рис [за] последний год, который до этого года — я имею в виду старый рис?” Аския воскликнул: “Тысячу сунну риса прошлого года! Вот и обнаружил ты свое безумие! Я, который твой хозяин, не найду в своем дворце сотни сунну прошлогоднего риса!” Потом спросил: “Я принял и согласен, но где же он?” Мисакуллах ответил: “В моем доме, который здесь находится. Пошли завтра ранним утром твоих посланцев ко мне с кожами сунну!” Некоторые из присутствующих усомнились в этом и не верили, что это будет находиться у Мисакуллаха. Но аския сказал: “Разве же он не сказал, чтобы мои посланные пришли
