Так он прочел, и все они, ничего не отвечая, громко зарыдали. До чего же странные это были люди![115].
Монах Эсю[116] как-то лечил одну даму, и начали о них говорить в свете всякое, тогда он сложил:
Сато ва ифу
Яма-ни ва савагу
Сиракумо-но
Сора-ни хаканаки
Ми-то я наринаму
В селеньях говорят,
И в горах шумят.
Лучше уж мне, верно,
Стать белым облаком,
Тающим в небе —
таково было его стихотворение.
Еще он послал в дом этой женщине:
Асаборакэ
Вага ми ва нива-но
Симо нагара
Нани-во танэ нитэ
Кокоро охикэму
Подобен я инею,
Что на рассвете
Ложится во дворе.
Из какого же семечка
Растет любовь моя?[117]
Этот добродетельный монах перед кельей, где он поселился, велел возвести ограду. И вот, слыша шум снимаемых стружек, он:
Магаки суру
Хида-но такуми-но
Тацукиото но
Ана касигамаси
Надзо я ё-но нака.
Подобно стуку топора
Плотника из Хида[118],
Ладящего изгородь,
Ах, как шумен и суетен,
Зачем таков этот мир? —
такое он стал говорить. Молвил: «Чтобы совершать молебны и обряды, хочу удалиться в глубь гор» – и покинул эти места. Прошло некоторое время, та женщина подумала: «Сказал он: куда бы мне отправиться? Поселился в глуби гор, но где же?» Послала она к нему гонца, и монах:
Нани бакари
Фукаку мо арадзу
Ё-но цунэ-но
Хиэ-во тояма-то
Миру бакари нари
Совсем
Не жил я в глуби гор.
Привычная для света
Гора Хиэ отдаленной
Всем показалась[119].
Жил он тогда в месте, которое называлось Ёгава – Мирская река.
Тому же человеку дама: «День, когда вы отправитесь в горы, далек ли еще? Когда же это?» И он:
Нобориюку
Яма-но кумови-но
Тохокэрэба
Хи мо тикаку нару
Моно ни дзо арикэри
Колодец горных облаков,
Ввысь вздымающихся,
Далеко-далеко,
А значит, солнце близко,
Вот оно как![120] —
так сложив, ей послал. Однако после этого среди людей начались всякие нехорошие разговоры, и он:
Ногару то мо
Тарэ ка кидзараму
Нурэгоромо
Амэ-но сита-ниси
Суман кагири ва.
Как ни старайся избежать этого,
Но всякому приходится носить
Промокшие одежды,
Пока живешь
Под дождем[121].
– так сказал.
Когда Цуцуми-но тюнагон-но кими[122] посылал во дворец свою дочь[123], [впоследствии] матушку принца Дзюсан-но мико[124], чтобы она прислуживала императору, то вначале очень тревожился и вздыхал: «Как-то ее примет государь?» И вот он сложил и поднес императору:
Хито-но оя-но
Кокоро ва ями-ни
Аранэдомо
Ко-во омофу мити-ни
Маёхинуру кана
Хоть родительское
Сердце и не во мраке
Пребывает,
Но все же на пути любви к своему дитяти
Заплуталось оно[125].
Император нашел это письмо полным очарования. Августейший ответ тоже был, но людям он неизвестен.
Хэйтю[126], после того как расстался с Канъин-но го[127], через некоторое время вновь с ней встретился. И вот после этой встречи он ей посылает:
Утитокэтэ
Кими ва нэцураму
Вага ва симо
Цую-но оки итэ
Кохи-ни акасицу
Расставшись со мной,
Ты, наверно, спишь,
А я же,
Бодрствуя,
Полный любви, встречаю рассвет[128].
А женщина в ответ:
Сирацую-но
Оки фуситарэ-во
Кохи цураму
Вага ва кикиовадзу
Исо-но ками нитэ
Подобно белой росе,
Бодрствуя или ложась, кого же
Любите вы?
Ведь обо мне не помнили уже,
Состарившейся в Исо-но ками[129].
Ёдзэйин-но итидзё-но кими[130] сложила:
Оку-яма ни
Кокоро-во ирэтэ
Тадзунэдзу ва
Фукаки момидзи-но
Иро-во мимаси я
Если в глубину гор
Всем сердцем не устремишься
Пытливо,
То ярких кленовых листьев
Цвета, верно, не увидишь[131].
Во времена прежнего императора[132] одна кои[133], служившая под именем Гёбу-но кими, отправилась в родные места и долго не возвращалась. Об этом император сложил:
Оходзора-во
Ватару хару хи-но
Кагэ нарэ я
Ёсо-ни номи митэ
Нодокэкарураму
Разве ты тень
От весеннего солнца,
Плывущего в огромном небе?
И только в дальних краях
Тебе покойно?[134]
Тот же император в дом Сайин-но мико[135] вместе с хризантемой послал:
Юкитэ мину
Хито-но тамэ-ни то
Омохадзу ва
Тарэ ка орамаси
Вага ядо-но кику
Если бы я не надеялся,
Что это для нее,
С кем не увижусь, даже если приду к ней,
То кто же сорвал бы тогда
Хризантему у моего дома?[136]
Ответ Сайин:
Вага ядо ни
Иро ори томуру
Кими наку ва
Ёсо-ни мо кику-но
Хана-во мимаси я
Если бы не вы, государь,
У дома
Цвет сорвавший,
То на чужбине хризантемы
Цветок разве бы я увидала?[137]
Кайсэн[138], отправившись в горы:
Кумо нарадэ
Кодакаки минэ-ни
Иру моно ва
Укиё-во сомуку
Вага ми нарикэри
Кроме облаков,
Высоких пиков гор
Обитатель, —
Это я,
Отринувший бренный мир[139].
От Сайин[140] во дворец:
Онадзи э-во
Вакитэ симо воку
Аки нарэба
Хикари мо цураку
Омохоюру кана
На одинаковые ветки
По-разному сыплет иней
Осень.
Оттого даже солнечный свет
Приносит мне горечь[141].
Императорский ответ:
Хана-но иро-во
Митэ мо сиринаму
Хацусимо-но
Кокоро юкитэ ва
Окадзи-то дзо омофу
Вишни цвет
Увидев, верно, поймешь,
Что первый иней
Совсем не по-разному
Ложился, думаю я.
Это тоже императорское:
Ватацууми-но
Фукаки кокоро ва
Окинагара
Урамирарэнуру
Моно-ни дзо арикэру
Хотя на морской равнине
Самое глубокое место —
Это открытое море,
Все же есть люди,
Что видят бухту[142].
Кавалер по имени Саканоэ-но Тохомити[143], живший в Ёдзэйин, даме из того же дворца, что не смогла с ним встретиться, ибо к этому, как она известила, были преграды:
Аки-но но-во
Вакураму муси мо
Вагагото я
Сигэки савари-ни
Нэ-во ба накуран
Через осенние поля
Пробирающиеся цикады – и они
Не так ли, как я,
Перед преградой из трав
Лишь в голос плачут?[144]
Третий сын Укё-но ками[145], Мунэюки-но кими, был азартный игрок, родители и братья ненавидели его, и тогда он, решив, что отправится туда, куда его ноги поведут, удалился в чужедальние страны, и вот близкому товарищу, которого любил, он сложил стихи и в дом ему послал:
Сиориситэ
Юку таби нарэдо
Карисамэ-но
Иноти сиранэба
Каэри симо сэдзи
Хоть заломив ветку,
В путь отправляюсь,
Но непрочная
Жизнь наша неведома нам.
И навряд ли смогу вернуться[146]
Один кавалер уехал в чужую страну, оставив даму, которую беспредельно любил. Она все ждала, когда же он вернется, и, вот к ней пришли и сказали: «Умер он». И тогда она:
Има кон то
Ихитэ вакарэси
Хито нарэба
Кагири то кикэдо
Нахо дзо матаруру
«Скоро вернусь», —
Сказал, расставаясь со мной,
Мой возлюбленный,
И хоть услышала я, что наступил предел его жизни,
Все же я по-прежнему его жду[147].
Помощник правителя Этидзэн, Канэмори[148], часто навещал даму Хёэ-но кими[149]. Потом на долгие годы они расстались, а затем он снова к ней пришел. И вот он сложил:
Юфусарэба
Мити мо миэнэдо
Фурусато ва
Мото коси кома-ни
Макасэтэ дзо юку
Наступил поздний вечер,
И не видно дороги
В родные места,
И вот доверился я коню,
На котором некогда ездил к тебе[150].
А женщина в ответ:
Кома-ни косо
Макасэтарикэрэ
Хаканаку мо
Кокоро-но куру то
Омохикэру кана
Значит, это конь
Привез тебя сюда.
О, пустая мысль!
А я-то подумала,
Что привело тебя сердце[151].
Наместник страны Оми Тайра-но Накаки[152] очень любил и лелеял свою дочь, но вот родитель скончался, и она, изведав многое, поселилась в чужой стране, в безлюдном месте.
Пожалев ее, Канэмори сложил и послал:
Вотикоти-но
Хито мэ марэнару
Ямадзато-ни
Ивэ исэму то ва
Омохики я кими
Наверно, не думала ты,
Что будешь жить в доме
В горной деревушке,
Куда редко
Люди заходят[153] —
так он сложил и послал, и она, прочитав, даже ответа не написала, а все только рыдала горько. А она тоже слагала танка очень искусно.
Тот же Канэмори жил в Мити-но куни, а третий сын Канъин[154] жил в месте под названием Куродзука, и вот Канэмори послал его дочери:
