Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ - ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

А. С. Пушкин назвал его «романтическим императором», «врагом коварства и невежд» и собирался написать историю его царствования. Л. Н. Толстой считал, что «характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский характер». В письме к историку Бартеневу в 1867 году он писал: «Я нашел своего исторического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю». Речь шла о Павле I.

Интерес к нему двух русских гениев был неслучаен. Жизнь Павла Петровича отличалась такими трагическими чертами, «подобных которым не встречается в жизни ни одного из венценосцев не только русской, но и всемирной истории».

По этому поводу журнал «Русская старина» писал в 1897 году: «Не подлежит малейшему сомнению, что личность Павла Петровича возбуждает у нас не только большой интерес, но и какое-то странное сочувствие к себе, не охлаждаемое самыми мрачными картинами его времени, набрасываемыми современниками. Сочувствие это не может быть объяснено недостаточным знакомством с характером и действиями Павла I; напротив, для запечатления в умах читателей неблагоприятного представления о нем, подчас краски сгущены слишком сильно. Характер Павла Петровича весь состоял из контрастов света и тени, в нем пробивались какие-то чисто гамлетовские черты, а такие характеры везде и всегда возбуждали и возбуждают к себе невольное сочувствие. Люди любят натуры порывистые, страстные и легко прощают им их заблуждения…»

Современники отмечают его высокие душевные качества и называют его тираном. Говорят «о громадности переворота, совершившегося со вступлением его на престол», и пишут, что император «поврежден». Ходят легенды о том, как он ссылал в Сибирь целыми полками, а солдаты любили его, и герой Отечественной войны генерал А. П. Ермолов утверждает, что «у покойного императора были великие черты, и исторический его характер еще не определен у нас».

Присягу новому царю принимают и крепостные, значит, они подданные, люди. Впервые с высоты престола барщина ограничивается тремя днями в неделю с предоставлением крепостным выходных по праздникам и воскресным дням. Царь – деспот, а народ говорит о нем: «Наш-то Пугач!»

О нем сохранилось множество анекдотов, но не меньше и о Петре Великом. На вопрос, кто будет иметь доступ к государю с просьбами, последовал его ответ: «Все-все подданные и мне равны, и всем равно я государь». Прошения принимаются ежедневно им лично на вахт-парадах. А вскоре удивленные жители столицы узнают, что в одном из окон Зимнего дворца установлен желтый ящик и каждый может бросить в него письмо или прошение на имя государя. Ключ от комнаты хранился у самого Павла, который каждое утро сам читал просьбы подданных и ответы печатал в газетах.

Образованнейший И. М. Муравьев-Апостол не раз говорил своим детям, Матвею, Сергею и Ипполиту, будущим декабристам, «о громадности переворота, совершившегося со вступлением Павла I на престол, – переворота столь резкого, что его не поймут потомки». Никогда еще, даже при Петре I, законодательство не шло таким ускоренным темпом: перемены, новые уставы, положения, на все новые точные правила, «всюду строгая отчетность».

Наводится порядок в армии и в управлении, «всюду стеснение власти отдельных начальников». По всем направлениям идет ломка старого, отжившего. Декабрист В. И. Штейнгель: «Это кратковременное царствование вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II».

Павел I – враг сословных привилегий и социальной несправедливости. «Закон один для всех, и все равны перед ним», – говорил он, «гонитель всякого злоупотребления власти, особенно лихоимства и взяточничества». И поэтому едут в Сибирь в одной кибитке генерал и унтер-офицер, купец и сенатор.

Первым противодворянским самодержцем назвал его В. О. Ключевский. – «Чувство порядка, дисциплины и равенства было руководящим побуждением его деятельности, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей».

Судя по быстрым и решительным действиям императора, программа реформ была им подготовлена заранее. В ее основе лежали централизация власти, строгая государственная экономия и стремление облегчить тяготы простого народа.

«Император Павел имел искреннее и твердое желание делать добро, – вспоминал его собеседник писатель А. Коцебу. – Перед ним, как пред добрейшим государем, бедняк и богач, вельможа и крестьянин, все были равны. Горе сильному, который с высокомерием притеснял убогого! Дорога к императору была открыта каждому, звание его любимца никого перед ним не защищало…»

Он крайне раздражителен и требует безусловного повиновения: «Малейшее колебание в исполнении его приказаний, малейшая неисправность по службе влекли строжайший выговор и даже наказание без всякого различия лиц». Но он же справедлив, добр, великодушен: «доброжелательный, склонный прощать обиды, готовый каяться в ошибках».

«Обнаружились многие вопиющие несправедливости, и в таковых случаях Павел был непреклонен, – пишет один из образованнейших и принципиальнейших современников Павла полковник Н. А. Саблуков. – Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что его величество иногда действовал слишком стремительно и не предоставлял наказания самим законам, которые покарали бы виновного гораздо строже, чем это делал император, а между тем он не подвергался бы зачастую тем нареканиям, которые влечет за собой личная расправа».

Именной указ городничему, уличенному в клевете на офицера: «Во время утреннего развода гвардии встать на колени перед обиженным и просить прощения».

По улице идет офицер, а за ним солдат, который несет его шубу и шпагу: «Государь, миновав сего офицера, возвращается назад, подходит к помянутому солдату и спрашивает, чью несет он шубу и шпагу. „Офицера моего, – сказал солдат, – вот самого сего, который идет впереди“. – „Офицера? – сказал государь, удивившись. – Так поэтому ему стало слишком трудно носить свою шпагу и она ему, видно, наскучила. Так надень-ка ты ее на себя, а ему отдай с портупеею штык свой: оно ему будет покойнее“. Сим словом вдруг пожаловал государь солдата сего в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты; и пример сей, сделав ужасное впечатление во всем войске, произвел великое действие: всем солдатам было сие крайне приятно, а офицеры перестали нежиться, а стали лучше помнить свой сан и уважать свое достоинство».

Историк Е. С. Шумигорский утверждает, что, «масса простого народа, в несколько месяцев получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на государевой службе, с надеждой смотрели на будущее; их мало трогали „господския“ и „командирския“ тревоги».

Приходится лишь глубоко сожалеть, что лучшие порывы и благие начинания царя разбивались о каменную стену равнодушия и даже явного недоброжелательства его ближайших сотрудников, наружно преданных и раболепных. Многие его распоряжения перетолковывались совершенно невозможным и предательским образом. Росло скрытое недовольство против государя, который был совершенно неповинен. Подобных фактов множество. Так, губернатор Архаров отдал приказ перекрасить дома и заборы в «цвет шлагбаумов» и переменить русскую упряжь лошадей на немецкую, якобы на основании личного желания императора.

«Вы знаете, какое у меня сердце, но не знаете, что это за люди», – с горечью писал Павел Петрович в одном из писем по этому поводу.

«Об императоре Павле принято обыкновенно говорить как о человеке, чуждом всяких любезных качеств, всегда мрачном, раздражительном и суровом, – вспоминал полковник Н. А. Саблуков, близко знавший императора. – На деле же характер его вовсе был не таков. Остроумную шутку он понимал и ценил не хуже всякого другого, лишь бы только в ней не видно было недоброжелательства или злобы…

Павел, по природе человек великодушный, проницательный и умный, по взглядам своим был совершенный джентльмен, который знал, как надо обращаться с истинно порядочными людьми, хотя бы они и не принадлежали к родовой или служебной аристократии; он знал в совершенстве языки: славянский, немецкий и французский, был хорошо знаком с историей, географией и математикой.

Павел Петрович был полон жизни, остроумия и юмора, был добродетелен и ненавидел распутство; был весьма строг относительно всего, что касалось государственной экономии, стремясь облегчить тягости, лежащие на народе; в преследовании лихоимства, несправедливости, неправосудия был непреклонен; был весьма щедр при раздаче пенсий и наград. Глубоко религиозный Павел высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман.