Наконец кто-то из них сказал довольно непочтительно: «Мы зайдем с утра пораньше. Сегодня ужасно холодно, мы совсем продрогли». С этими словами они удалились через заднюю дверь. Провожая их, я думала: «И к кому это вы от нас так спешите возвратиться?» При этом имела в мыслях не столько себя, сколько других – Косесе в особенности. Она столь привлекательна и красива, но жизнь ее наполнена печалью. С тех пор, как ее отец отошел от дел, несчастья преследуют ее, и судьба, кажется, отвернулась от нее еще более, чем от других.
Следующий день государыня посвятила осмотру полученных накануне даров. Вещи в ларцах для гребней были так красивы, что не сказать словами – не наглядишься. В паре других ларцов были тетради белой узорчатой бумаги с переписанными в них стихотворными собраниями – «Кокинсю», «Госэнсю», «Сюисю» – каждое собрание в пяти тетрадях. Стихи были переписаны тюнагоном Юкинари в чине дзидзю и монахом Энканом, так, что в каждой тетради поместилось по четыре свитка. Обложки были обтянуты превосходным привозным шелком – таким же, из какого были сделаны тесемки. Книги лежали в ларцах сверху. Внизу же находились личные собрания поэтов прошлого и нынешних – таких, как Есинобу и Мотосукэ. Книги, переписанные Энканом и Юкинари, были поистине превосходны – так и тянуло взять их в руки. Я никогда не видела, чтобы книги изготавливались с таким тщанием и столь отвечали духу времени.
XXXI. 20-й день 11-й луны
Танцовщицы прибыли во дворец 20-го числа для участия в празднике урожая. Государыня подарила советнику Санэнари в чине дзидзю одежды для его дочери. Правому советнику Канэтака в чине тюдзе подарили ленты для убранства волос, о которых он просил. Затем мы положили благовоний в ларцы, украсив их цветущими ветками сливы, и преподнесли их отцам танцовщиц, чтобы подбодрить их.
Все находили, что участники празднества в этом году горят желанием проявить себя более, чем когда бы то ни было.
Появились танцовщицы, освещаемые факельщиками, что стояли вдоль длинного полотнища напротив покоев государыни в восточной части дворца. Пламя факелов было ярче дневного света и тем неприятно. Я не могла думать о танцовщицах без сожаления и сочувствия – выставлять их в таком свете было просто безжалостно. Ведь нас-то пламя не освещало с такой яркостью перед взорами сановников. И хотя танцовщицы были полускрыты занавесью, легко было представится что мы сами, в сущности, выглядели не лучше. Вспоминаю об этом с содроганием.
Танцовщицы, следовавшие за Нарито-но Асон, были одеты в парчовые короткие накидки, которые смотрелись превосходно даже в ночной темноте. Однако многослойные одежды сковывали их движения, так что сановникам приходилось помогать им.
Государь также наблюдал за действом – оттуда, откуда и государыня. Митинага же пребывал к северу от раздвижных дверей, и его присутствие держало нас в напряжении, сковывало.
Сопровождающие Накакие были все одинакового роста. Все сошлись в том, что они производили прекрасное впечатление, ни в чем не уступая другим. Свита Правого советника в чине тюдзе – Канэтака – тоже приготовилась должным образом. Две женщины, назначенные убирать отхожее место, имели несколько простоватый вид и вызывали улыбки. Последними выступали сопровождающие советника Фудзивара Санэнари. Может быть, это мне почудилось, но только вид они имели особенно соответствующий духу времени. Их было десять человек. Бамбуковые шторы во внешней галерее были опущены, и подолы их одежд высовывались из-под них. В пламени светильников они выглядели особенно привлекательно – намного лучше, чем у тех, кто мнит о себе слишком много.
XXXII. 21-й день 11-й луны
Утром двадцать первого дня сановники пожаловали к государыне. Все обстояло самым обычным образом, но оттого ли, что дамы в течение нескольких месяцев были затворены дома, но только на тех из них, кто был помоложе, прием произвел сильное впечатление. А ведь им еще только предстояло увидеть настоящие праздничные одежды.
В этот вечер государыня призвала управляющего делами дворца принца – Нарито – и одарила его благовониями, доверху заполнившими большой ларец. Подарок управителю земли Овари – Накакие – был сделан супругой Митинага.
В тот же вечер состоялось праздничное действо. Государыня тоже соизволила прийти. Поскольку мальчик находился при ней, разбрасывали рис и было необычайно шумно.
Мне стало как-то не по себе и потому я покинула залу с тем, чтобы прилечь и вернуться, когда полегчает. Однако тут появились Кохеэ и Кохебу и уселись возле жаровни с углями. «Там столько народа – ничего не видно», – сказали они. Тут в комнату вошел Митинага. «Что ты здесь делаешь? А ну-ка, пошли», – сказал он, и я была вынуждена уступить.
Танцовщицы выглядели совершенно измученными, а дочь Накакие вообще почувствовала себя дурно и была вынуждена удалиться. Все плыло у меня перед глазами – как во сне. Когда действо закончилось, государыня вернулась в свои покои. Молодые же придворные об увиденном действе только и говорили. «Вы заметили – верхняя и нижняя кромки бамбуковых занавесок в каждой комнате выглядят по-особому, а у всякой дамы своя прическа, и сидят дамы все по-разному».
Слышать все это было неприятно.
XXXIII. 22-й день 11-й луны
«Как будут выглядеть девочки в этот особенный год – ведь на этот раз будет по-другому», – с беспокойством и нетерпением думала я. Когда же они появились, сердце мое сжалось от жалости, хотя никого из них я не знала близко. Оттого ли, что те, кто представлял танцовщиц, были столь уверены в превосходстве своих воспитанниц, но только глаза мои разбегались, и я никак не могла решить – кто же достойнее. Человек, более понимающий в делах нынешних, смог бы, наверное, сделать это лучше. Несмотря на яркость дневного света, вееров девочкам позволено не было, хотя молодые придворные находились здесь же. Девочки были хороши и внешностью и поведением, но желание показаться не хуже других, казалось, угнетало их. Я думала о них с сочувствием.
Я полагала, что бледно-зеленая верхняя накидка дочери управителя земли Тамба очень красива, но кому я действительно позавидовала, так это дочери советника Фудзивара Санэнари, которая была одета в красное, составлявшее превосходную пару с желто-зеленой короткой накидкой ее служанки. Девочка, несшая курильницу с благовониями, выглядела не столь привлекательно. Дочь советника Канэтака была высока ростом, с красивыми волосами. Нижние накидки у всех четырех девочек были одинакового темно-пурпурного цвета, а цвет верхних накидок – разным. У всех девочек обшлага были пятислойными, но только у дочери управителя земли Оми они оказались одного и того же лилового цвета, что свидетельствовало о ее безукоризненном вкусе; сочетания цветов, их оттенки – все было превосходно.
Когда распорядители шестого ранга приблизились, чтобы забрать у дам веера, одна из служанок, выделявшаяся своей красотой, неожиданно бросила свой веер в их сторону. Вряд ли такой поступок можно расценить как приличествующий женщине. Однако, если бы мне самой пришлось предстать перед глазами стольких людей, я бы тоже, наверное, наделала глупостей. В свое время разве могла я предположить, что мне придется иметь дело со столькими людьми? Но сердце изменяется так быстро – не уследишь. А теперь, подумала я, я уже пообвыклась, потеряла стеснительность и мне уже не обременительно общаться с кем бы то ни было. Мысли текли как во сне – куда-то далеко-далеко, и я перестала замечать что происходит вокруг.
XXXIV. 23-й день 11-й луны
Комната, предназначенная для сопровождающих советника Санэнари, находилась возле покоев государыни. Поверх щита, разгораживающего помещение, можно было видеть кромку бамбуковой шторы, которая вызвала столько разговоров в прошлый раз. Были слышны приглушенные голоса: «Госпожа Саке, кажется, чувствует себя вполне свободно с дамами из свиты Гиси, старшей супруги государя», – сказал Правый советник Канэтака, выдавая свое давнишнее с ней знакомство. Минамото-но Масамити, носивший звание сесе, также знал ее: «Госпожа Саке прошлой ночью сидела в восточном крыле вместе с другими дамами». Дамы из свиты государыни нашли эту новость весьма занятной.
«Нет, мы не можем это так оставить. Зачем она прокралась во дворец? Она не хотела, чтобы ее узнали! Нужно разоблачить ее». Определенно замышляя что-то, они из множества вееров государыни выбрали один с изображением горы Хорай. Не знаю только, поняла ли Саке намек. На крышку ларца положили раскрытый веер, парик, изогнутый гребень и пудру. «Она уже не столь юна. Этот гребень ей не подходит», – говорили дамы, выгибая гребень по нынешней моде, – но до неприличия, так, что его концы почти соединились друг с другом. Приготовили также палочку благовоний, грубо обрезав ее с концов, и завернули в два листа белой бумаги на манер письма. Госпожу Таю попросили написать стихотворение:
