не теряли его, и тогда тьма вещей проявляла свое природное чувство, а варвары четырех сторон и всех девяти областей покорно служили. Единое — самое ценное, и ему нет соответствия [988] в Поднебесной.
Мудрые ваны опирались на то, чему нет соответствия, поэтому держали в руках народ. Тот, кто исповедует милосердие, рассуждает об этом, используя понятия «скорбь-радость»; кто привержен долгу-справедливости, выясняет это через понятия «взять-отдать». То, что видят глаза, не превышает десяти ли, а хотят освещать и заботиться о народах в пределах морей, но скорбь и радость не могут их достигнуть. Не имеют в Поднебесной достаточного имущества, а желают содержать тьму народов, но им не удовлетворить их запросов. Веселье и гнев, скорбь и радость — естественная реакция на воздействие на чувства. При этом плач находит выход в устах, слезы бегут из глаз — в том и другом случае они возбуждаются внутри, а форму получают вовне [989]. Это подобно тому, как вода течет вниз, а дым тянется вверх, — разве их кто-то принуждает к этому? Тот, кто громко плачет хотя и терзает себя, но не скорбит; кто усиленно демонстрирует родственные чувства, улыбается, но не ласков. Чувства возникают внутри, а звуки откликаются им вовне [990]. Чайник и еда Ли Фуцзи дороже нефрита из Чуйцзи; связка сушеного мяса Чжао Сюаньмэна благороднее колокола Чжи-бо [991]. Так что вежливый ритуал, сопровождающийся богатыми дарами, не прибавляет любви, а искренние побуждения способны привлечь далеких. Гунси Хуа обращался с родителями как с друзьями, а Цзэн Шэнь [992] обращался с родителями так, как будто служит суровому владыке, жестокому правителю, но они равно служили родителям. Хусцы, принося клятву, пьют вино из человеческого черепа, юэсцы — надрезают руку, в срединных царствах — обмазывают губы кровью жертвенного животного. Каждый из них исходит из своего, но в каждом случае это символ доверия. Люди племени саньмяо завязывают волосы пенькой, в срединных царствах носят головные уборы и пользуются шпильками, цяны [993] завязывают волосы у ворота, а юэсцы их стригут, — во всех случаях это принятое убранство волос.
По законам предка Чжуаньсюя женщина, не уступившая дорогу мужчине на улице, изгонялась на перекресток четырех дорог, а в нынешних столичных городах народу столь много, что мужчины и женщины соприкасаются плечами, задевают друг друга ступнями, — но те и другие следовали обычаю. Обычаи варваров четырех сторон не одинаковы, но все чтут своего владыку, любят своих родителей, с уважением относятся к старшим. Обычаи сяньюнь прямо противоположны [срединным царствам], но все относятся с любовью к своим детям и с боязнью к старшим [994]. Птицы летают клином, звери живут стадами. Кто научил их этому? Луское царство исполняет конфуцианский ритуал, живет по учению Конфуция, а в результате земли царства урезаны, слава его поникла, и оно уже не в состоянии помочь близким, привлечь далеких. А юэский ван Гоу Цзянь со стрижеными волосами, татуированным телом, не имея ни кожаной шапки, ни пояса с нефритовыми дощечками для письма [995] и не выписывая ни круговых, ни прямых фигур [996], победил Фу Чая у Пяти озер, обратился лицом к югу и стал гегемоном Поднебесной. Двенадцать чжухоу с верховьев реки Сы [997], во главе варваров всех сторон, пришли к его двору. Не обязательно считать государства ху, мо, сюнну не имеющими ритуала из-за того, что люди там одеты кое-как, нечесаны, сидят не по правилам, говорят вывернутым языком [998] — ведь они при этом сохраняют свои царства в нерушимости. Чуский Чжуан-ван носил свободную одежду, широкий халат [999], а отдавал приказы всей Поднебесной, а затем и вовсе стал баваном среди чжухоу. Цзиньский Вэнь-цзюнь носил платье из грубого холста, халат на овчине [1000], подвязывал меч сыромятным ремнем, а авторитет его распространялся на все пространство меж морей. Разве только этикет Цзоу и Лу может называться этикетом?
Поэтому тот, кто вступает в чужое царство, должен следовать его обычаям; входит в чужой дом — соблюдать его табу. Если не нарушать запретов, не идти поперек обычая, не встретишь затруднений, хотя бы речь шла о государствах и, ди или Нагих, в какой бы дали ни пролагали колеи колеса твоих колесниц.
Этикет — это форма сущности, милосердие — это изъявление любви. Форма этикета определяется человеческим чувством, а милосердие есть сострадание [1001] во внешнем проявлении. Этикет не может превосходить своей основы, а милосердие [1002] не может застилать любви — это закон упорядоченного мира. Трехлетний траур люди не выдерживают и недостаток чувства прикрывают ханжеством. Трехмесячный траур [1003] прерывает скорбь и насилует природу. Конфуцианцы и моисты не проникают в глубь человеческих чувств и своими правилами поведения идут против них. Установили пять видов траурной одежды [1004]. Скорбь и печаль подчинили остальные чувства, похоронные дела стали заботой жизни. Если не заставлять людей делать то, что не в их силах, и не мешать делать то, на что они способны, то мера не будет теряться в уместности, а хвале и хуле неоткуда будет родиться. Не то чтобы древние не знали всех этих разнообразных восхождений и нисхождений, круговых движений, составляющих этикет, танцев под мелодии «Цай Ци» и «Сы Ся», но они считали их бесполезной и отнимающей много времени у народа суетой. Ритуал устанавливается, чтобы служить выявлению сущности, выражению смысла. Древние не то чтобы не могли расставить гонги и барабаны, разместить флейты и свирели, поднять щиты и топоры, взмахнуть перьями и бунчуками, они считали это пустой тратой имущества и внесением смуты в правление. Они вводили музыку для того, чтобы она сочеталась с весельем [1005], несла с собой смыслы. Удовольствие не соперничало с музыкой. Не то чтобы они не знали, как истощить страну, нанести урон народу, опустошить кладовые, истощить имущество; не то чтобы не умели класть за щеку мертвым жемчуг, покрывать тело покровом с нефритовыми украшениями, пеленать и перепоясывать, провожать умерших — считали это истощением народа, напрасным перерывом в занятиях и бесполезным для костей в гробу и тухлого мяса. Похороны есть только прибрание и укрытие, и все.
Некогда Шунь был похоронен в Цанъу, на рынках от этого никто не поменял своих рядов. Юй был похоронен в горах Куайцзи, крестьянам не пришлось менять своих пашен. Ясно, что жизнь и смерть различаются уместностью употребления роскоши и экономией. В смутном государстве не так. Там слова противоречат поступкам, чувства расходятся с выражением лица. Этикет украшается суетливостью, музыка
