И когда садовник услышал слова юноши, он огорчился из-за того, что случилось у него с отцом, и сказал: «О господин, позволишь ли ты мне сходить к твоему отцу и пойти к нему и быть причиной примирения между вами?» И юноша сказал: «О дядюшка, знай, что у моего отца нрав непосильный, и если ты заговоришь с ним о мире, когда он будет в пылу гнева, он к тебе не повернётся». – «Слушаю и повинуюсь! – сказал садовник. – Но пойдём, о господин, со мною ко мне домой – я положу тебя на ночь между детьми и женой, и никто нас не осудит». – «О дядюшка, я всегда остаюсь один, когда я в гневе», – отвечал царевич, и садовник сказал: «Мне тяжело, что ты будешь спать один, в саду, когда у меня есть дом». – «О батюшка, я делаю это с целью, чтобы прошёл у меня приступ гнева, и я знаю, что мой отец простит меня из-за этого и его сердце ко мне смягчится», – сказал царевич. «Если уж это неизбежно, – молвил садовник, – я принесу тебе постель, чтобы на ней спать, и одеяло, чтобы покрыться». – «О дядюшка, в этом нет дурного», – ответил царевич. И старик поднялся и отпер ворота сада и принёс ему постель и одеяло (а старик не знал, что царевна хочет выйти в сад).
Вот что было с царевичем. Что же касается до няньки, то она отправилась к царевне и рассказала ей, что плоды стали хороши на деревьях, и девушка сказала: «О няня, сойдём со мной в сад и погуляем завтра, если захочет Аллах великий. Пошли к сторожу и осведоми его, что мы будем завтра у него в саду». И старуха послала сказать садовнику, что царевна будет завтра у него в саду и чтобы он не оставлял в саду поливальщиков или рабочих и не давал никому из всех созданий Аллаха войти в сад. И когда пришло к старику известие от царевны, он привёл протоки в порядок и встретился с царевичем и сказал ему: «Царевна – владелица этого сада, и ты, о господин мой, простишь, и это место – твоё место, а я живу только твоими милостями, но мой язык у меня под ногами. И я уведомляю тебя, что царевна Хайят-ан-Нуфус хочет спуститься в сад завтра в начале дня и приказала мне не давать никому в саду её увидеть. И я хочу от твоей милости, чтобы ты вышел сегодня из сада; царевна останется здесь только сегодняшний день до послеполуденного времени, а потом сад будет твой на месяцы, века и годы». – «О старец, – сказал царевич, – может быть, тебе досталось из-за нас дурное?» И садовник воскликнул: «Нет, клянусь Аллахом, о мой владыка, мне достался из-за тебя один почёт!» И тогда юноша молвил: «Если так, то тебе достанется от нас только всяческое благо. Я спрячусь в этом саду, и никто меня не увидит, пока царевна не уйдёт к себе во дворец». – «О господин, – сказал садовник, – если она увидит тень человека из созданий Аллаха великого, она отрубит мне голову…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать девятая ночь
Когда же настала семьсот двадцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сказал юноше: «Когда царевна увидит тень человека, она отрубит мне голову». И юноша молвил: «Я не дам никому увидеть себя вообще и совершенно. Нет сомнения, что тебе сегодня не хватает на расходы для твоей семьи». И он протянул руку к мешку и вынул оттуда пятьсот динаров и сказал старику: «Возьми это золото и трать на твоих родных, и пусть твоё сердце за них успокоится». И когда старик взглянул на золото, его душа стала для него ничтожной, и он подтвердил царевичу, чтобы тот не появлялся в саду, и оставил его сидеть там. И вот что было с садовником и сыном царя.
Что же касается царевны, то, когда наступило утро следующего дня, к ней вошли её слуги и она приказала открыть потайную дверь, которая вела в сад, где стоял дворец, и надела царственную одежду, украшенную жемчугом, яхонтами и драгоценностями, и под одежду она надела тонкую рубашку, украшенную яхонтами, а под всем этим было то, что бессилен описать язык, от чего смущается душа и от любви к чему становится храбрым трус. А на голове у неё был венец из червонного золота, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, и она ходила в башмачках со свежим жемчугом, сделанных из червонного золота и украшенных драгоценными камнями и металлами. И она положила руку на плечо старухи и велела выходить через потайную дверь, и вдруг старуха посмотрела в сад и увидела, что он наполнился слугами и невольницами, которые ели плоды и мутили каналы, желая насладиться в этот день игрой и прогулкой, и сказала царевне: «Ты обладаешь обильным умом и полной сообразительностью и знаешь, что тебе не нужны в саду эти слуги. Если бы ты выходила из дворца твоего отца, их выход с тобою был бы, конечно, для тебя почётом, но ведь ты, о госпожа, выходишь через потайную дверь в сад, так что не видит тебя никто из тварей Аллаха великого». – «Ты права, о нянюшка. Как же нам поступить?» – спросила царевна, и старуха сказала ей: «Прикажи слугам, чтобы они вернулись. Я говорю тебе об этом только из уважения к царю». И царевна велела слугам вернуться, и нянька сказала ей: «Остались ещё некоторые слуги, которые хотят порчи на земле; отпусти их и оставь при себе только двух невольниц, чтобы мы повеселились с ними». И когда нянька увидела, что сердце царевны прояснилось и время стало для неё безоблачным, она сказала: «Вот теперь мы сделаем хорошую прогулку. Пойдём сейчас в сад». И царевна поднялась и положила руку няньке на плечо и вышла через потайную дверь, и её невольницы шли перед нею, и царевна смеялась над ними, покачиваясь в своих одеждах. А нянька шла впереди неё и показывала царевне деревья и кормила её плодами. И она ходила с места на место и шла до тех пор, пока не дошла до дворца. И когда царевна посмотрела на него, она увидела, что он обновлён, и воскликнула: «О нянюшка, разве ты не видишь, что колонны дворца построены и стены выбелены?» – «Клянусь Аллахом, о госпожа, – сказала нянька, – я слышала разговоры, будто садовник взял у некоторых торговцев материю и продал её и купил на вырученные деньги кирпича, извёстки, гипса, камней и прочего, и я спросила его, что он с этим сделает, и он сказал мне: «Я отстроил дворец, который был заброшен», а потом старик говорил: «Купцы потребовали с меня то, что я им должен, и я сказал им: «Вот царевна спустится в сад и увидит постройку, и она ей понравится. И когда царевна придёт, я возьму то, что она мне пожалует, и отдам купцам долг и все, что им следует». И я спросила его: «Что побудило тебя к этому?» И он сказал мне: «Я увидел, что дворец развалился и колонны его разрушены и штукатурка на нем облупилась, и ни в ком не видел я щедрости, чтобы отстроить его. И тогда я занял денег на свой страх и отстроил его и надеюсь, что царевна сделает то, что её достойно». И я сказала ему: «Царевна вся – благо и возмещение». И он сделал все это, только желая от тебя милости». – «Клянусь Аллахом, – воскликнула царевна, – он отстроил дворец из благородства и сделал дело великодушных! Позови ко мне казначейшу!»
И нянька позвала казначейшу, и та тотчас же явилась к царевне, и царевна приказала ей дать садовнику две тысячи динаров, и старуха послала к садовнику человека, и посланный, придя к нему, сказал: «Тебе надлежит исполнить приказание царевны». И когда садовник услышал от посланного эти слова, суставы его задрожали, и сила его ослабла, и он сказал про себя: «Нет сомнения, что царевна увидала юношу, и будет этот день для меня днём самым злосчастным». И он вышел и пошёл домой и осведомил обо всем свою жену и детей и сделал завещание и простился с ними, и они стали его оплакивать, а он пошёл и остановился перед царевной, и лицо его было как шафран, и он едва не падал во всю длину. И старуха заметила это и помогла ему словами и сказала: «О старец, целуй землю, благодари Аллаха великого и вознеси молитвы за царевну. Я осведомила её о том, что ты сделал, отстроив заброшенный дворец, и она обрадовалась и пожаловала тебе за это две тысячи динаров. Возьми их у казначейши и молись за царевну и поцелуй перед ней землю, а потом возвращайся своей дорогой».
И садовник, услышав от няньки эти слова, взял две тысячи динаров и поцеловал землю меж рук царской дочери и пожелал ей блага, а потом он вернулся в своё жилище, и его родные обрадовались и пожелали блага тому, кто был причиною всего этого дела…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семисот тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот тридцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старик сторож взял две тысячи динаров у царевны и вернулся в своё жилище и его родные обрадовались и пожелали блага тому, кто был причиной всего этого, и вот что было с ними.
Что же касается старухи, то она сказала: «О госпожа, это место стало красивым, и я никогда не видела извёстки чище этой и масла лучше этого. Посмотреть бы, поправил ли он дворец снаружи и внутри, или покрыл его снаружи штукатуркой, а внутри сажей. Войдём посмотрим на него внутри».
И нянька вошла, а сзади неё царевна, и они увидели, что дворец разрисован и украшен внутри самыми лучшими рисунками. И царевна посмотрела направо и налево и дошла до середины портика, и тогда она взглянула на него и долго на него смотрела, и нянька поняла, что её глаза заметили изображение сна. И она подозвала обеих невольниц к себе, чтобы они не отвлекали царевны. Когда царевна увидела изображение сна, она обратилась к старухе, удивлённая, ударяя рукой об руку, и сказала: «О няня, пойди посмотри на вещь столь удивительную, что будь она написана иглами в уголках глаз, она была бы назиданием для поучающихся». – «А что это такое, о госпожа?» – спросила старуха, и царевна сказала: «Войди в середину портика и посмотри и о том, что увидишь, осведоми меня». И старуха вошла и всмотрелась в изображение сна и вышла, удивлённая, и воскликнула: «Клянусь Аллахом, о госпожа, это изображение сада, охотника и сетей и всего, что ты видела во сне. И удержало самца, когда он улетел, от возвращения к самке и освобождения её из сетей охотника только великое препятствие. Я увидела, что он в когтях хищника и тот его убил, выпил его кровь, разорвал его мясо и съел его, и в этом, о госпожа, причина того, что он задержался и не вернулся к самке и не освободил её из сети. Но диво, о госпожа моя, в том, что этот сон нарисован красками, и если бы ты захотела это сделать, ты была бы не в силах его изобразить. Клянусь Аллахом, это вещь диковинная, которую должно записать в книгах! Но, может быть, о госпожа, ангелы, приставленные к сынам Адама, узнали, что птица-самец обижена, так как мы её обидели, упрекая её за то, что она не вернулась, и выставили доказательство за самца и показали, в чем его оправдание. Вот я его сию минуту увидела убитого, в когтях хищника». – «О нянюшка, – сказала царевна, – это птица, над которой исполнился суд и приговор, а мы её обидели». – «О госпожа, меж рук Аллаха великого встретятся тяжущиеся, – ответила старуха. – Но нам стала видна истина, о госпожа, и выяснилось, в чем оправдание птицы-самца. Если бы в него не вцепились когти хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо, он бы не задержался и вернулся к своей семье. Наоборот, он возвращался к ней, чтобы освободить её из сети, но против смерти нет хитрости. А сын Адама – тем более: он будет морить себя голодом и накормит жену, и разденет себя, а жену оденет; он прогневит своих родных, а её умилостивит, и ослушается и откажет родителям, а жене даст. Она знает его тайные и вскрытые помыслы и не может вытерпеть без него одну минуту, и если бы он отлучился на одну ночь, её глаза бы не заснули. У неё нет никого дороже его, и она дорожит им больше, чем родителями, и, ложась спать, они обнимаются, и муж кладёт руку под голову жены, и она кладёт руку под голову мужу, как сказал поэт:
