unknown - Ямато-моногатари

93

Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико[238]. Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:

Вот каково было его стихотворение.

После того как скончалась Госпожа из Северных покоев, супруга ныне покойного Накацукаса-но мия[240], он взял с собой маленьких детей и поселился у правого министра Сандзё-удайдзина[241]. Когда срок траура кончился, понял он в конце концов, что не годится так жить одному, и стал подумывать о том, чтобы вскоре взять в жены Ку-но кими, младшую сестру Госпожи из Северных покоев. Родители и братья ее относились к этому благосклонно: «Отчего же нет? Пусть так и будет». Но вдруг случилось так: он узнал, что она в переписке с Сахёэ-но ками-но кими[242], главою левого конюшенного приказа, служившим тогда смотрителем дворцовых покоев. И вот, то ли это было ему неприятно, но он переехал в свое прежнее жилище. Тогда из дома правого министра, от его супруги:

А принц в ответ:

так сложил.

Та же фрейлина опочивальни правого министра после того, как император скончался, завязала сердечные отношения с Сикибугё-но мия[245]. И вот неизвестно отчего, но он перестал у нее бывать. В это самое время приходит ей послание от Сайгу[246], она в ответ пишет, что Сикибугё-но мия к ней не приходит, а еще в письме:

так гласило послание.

Был и ответ, но в книге он не приводится[248].

Итак, Ку-но кими стала женой Дзидзю-но кими, управителя дворцовых покоев. В это время как раз принц перестал навещать фрейлину опочивальни, и Хидари-но отодо, левый министр[249], бывший тогда в чине уэмон-но ками, стал переписываться с ней. Узнав, что тот господин [Дзидзю-но кими] стал зятем [Фудзивара Садаката], он послал фрейлине:

Когда скончалась Госпожа из Северных покоев, [супруга] Окиотодо[251], и шел месяц траура, стали готовиться к церемонии очищения. И вот в это время, однажды ночью, когда луна была очень красива, Окиотодо вышел на веранду, его охватила глубокая печаль, и тогда:

У того же министра скончалась супруга Сугавара-но кими, матушка Хидари-но отодо, левого министра[253], и, когда кончился траур, император Тэйдзи известил об этом дворец и были разрешены цвета[254]. Тогда министр оделся в яркие одежды светло-красного цвета на ярко-красной подкладке и, явившись во дворец императрицы[255], сказал: «Получил я радостное известие из дворца – вот позволено мне носить этот цвет». И так сложил:

Сложив так, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн[257].

Назначенный спутником в путешествии императора Тэйдзи, левый министр отправился в Ои. На горе Огура было множество прекрасных кленовых листьев. Безмерно очарованный, он сказал: «Как раз предстоит августейший выезд, и такое любопытное место. Непременно предложу государю приехать сюда». Так он сказал. А потом:

так сложил.

И вот, воротясь, он доложил обо всем, государю его рассказ показался любопытным, и был предпринят августейший выезд в Ои.

Когда Суэнава-но сёсё[259] жил в Ои, император Уда изволил сказать: «Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть». Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:

так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением.

Тот же Суэнава-но сёсё очень страдал от болезни и, когда ему однажды стало немного легче, отправился во дворец. Было это в ту пору, когда правитель Оми, Кимутада-но кими, занимал должность камори-но сукэ[261] и одновременно выполнял обязанности куродо. Встретившись с этим камори-но сукэ, Суэнава говорит ему: «Недомогания мои еще не прошли, но что-то стало мне так тяжело и неспокойно на сердце, что я решился прийти сюда. Что дальше будет – не знаю, но вот пока я еще жив. Сейчас я возвращаюсь к себе и приду во дворец лишь послезавтра. Прошу вас доложить об этом императору». Сказав так, Суэнава покинул дворец. Три дня минуло, и вот из его дома приносят письмо:

Только это и было написано в послании. Без меры перепуганный, Кимутада заплакал и спросил у посыльного: «Как он там?» Гонец, промолвив: «Очень ослаб», тоже залился слезами, только рыдания и были слышны, ни слова больше Кимутада от него не мог узнать. «Я сейчас сам к нему отправлюсь», – сказал Кимутада и послал к себе домой за каретой и, пока ждал, не находил себе места и изнемогал от тревоги. Выйдя к воротам коноэ[263], он стоял там и ожидал карету и, как только долгожданный экипаж был подан, тут же сел и отправился. Приблизившись к дому сёсё, что был на Пятой линии, он увидел, что в доме царит суматоха, а ворота заперты. Сёсё уже скончался[264]. Кимутада попробовал было возвестить о своем приходе, но все было напрасно. Крайне опечаленный, в слезах, он вернулся домой. И вот доложил он государю по порядку, как все это происходило, и государь тоже беспредельно сожалел.

Человек по имени Сакаи-но Хитодзанэ[265], бывший наместник Тоса, заболел и очень ослаб, и вот, отправляясь домой, в Тоба[266], он сложил:

Хэйтю в ту пору жизни, когда он больше всего увлекался любовью, отправился как-то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы играть в любовь. Было это в тот день, когда приехали туда же и фрейлины ныне покойной государыни. Хэйтю заинтересовался одной из них и безгранично полюбил ее. Затем послал ей письмо. Дамы стали переговариваться: «Здесь, в коляске, много людей. Кому бы это письмо?» Тут кавалер говорит:

так он сказал, а дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко-алом одеянии, ею и были поглощены все его мысли. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она очень юной. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако так просил ее Хэйтю в письмах, что они все же встретились. Но наутро он даже письма ей не прислал. И так до самой ночи не дал о себе знать. В унынии она встретила рассвет, ждала весь следующий день, но письмо не пришло. Ждала и эту ночь, а наутро прислужницы ей говорят наперебой: «Вы встретились с тем, что слывет таким ненадежным. Пусть даже сам он не мог прийти, но как дурно, что он и письма не послал». В душе она и сама так думала, да еще люди так говорили, и вот от печали и досады она расплакалась. Ночью, думая: может, все же придет, ждала его, но он опять не явился. На следующий день снова даже письма не прислал. Так без всяких известий от него прошло дней пять-шесть. Дама все только слезами заливалась, в рот ничего не брала. Рассыльные и служанки говорят ей: «Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. В свете о случившемся никто не знает, порвалась эта связь, завяжете иную». Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях, даже прислуге не показывалась, обрезала волосы, бывшие такими длинными, и собственной волей в монахини постриглась. Прислуга столпилась, плачет, но все уговоры уже напрасны. Дама говорит: «Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не переполошите людей». А дело было вот как: Хэйтю наутро после встречи хотел было послать к ней посыльного, но вдруг зашел за ним начальник управления провинции, пригласил его на прогулку, поднял дремавшего Хэйтю: «До сих пор вы спите?» Так, гуляючи, он завел Хэйтю довольно далеко. Пили вино, шумели и не отпустили Хэйтю. Едва он вернулся, надо было сопровождать в Ои императора Тэйдзи. Там он провел две ночи, служа императору, и сильно охмелел. Наступил рассвет, государь вернулся, и Хэйтю собрался идти к даме, но «путь был прегражден», и тогда с собравшимися придворными отправился он в иное место. Как, должно быть, она волнуется, не понимая, в чем дело, с любовью думал он. Вот уж сегодня – хоть бы скорее стемнело – он отправится к ней и сам расскажет обо всех обстоятельствах, да и письмо пошлет, размышлял он, когда хмель отлетел от него, и собрался идти к ней. Но тут постучали в дверь. «Кто там?» – спросил Хэйтю. «Хотим кое-что сообщить господину младшему управителю[269]», – говорят ему. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той дамы. Сердце его забилось. «Иди сюда», – сказал он, взял письмо, посмотрел, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая кольцом. Полный недоумения, смотрит он, что там написано в письме, и видит: