Илья Голенищев-Кутузов - Сказки народов Югославии

От Эгейского моря до гор Словении, от Дуная до Адриатики в течение многих веков рассказывают сказки сербы, хорваты, словенцы, македонцы, черногорцы, боснийцы и герцеговинцы. Пестрота и разнообразие народных рассказов балканских славян объясняются отчасти культурными влияниями: византийским, турецким, итальянским, немецким. Три религии — православие, католичество и ислам — столетиями разделяли южных славян на три не совпадавшие с этническими группы, чью культуру питали разные источникилегенд, поверий, преданий. Глубокий след в народном сознании оставило и богомильское движение с его дуалистическим восприятием мира как арены противоборства добра и зла, света и тьмы. Следует удивляться тому, что при этих влияниях и различных наслоениях сербы, хорваты, македонцы и другие южнославянские народы сохранили в значительной степени общность воззрений на природу, общество и судьбы человека. Эта общность — как можно предположить — восходит еще к древнейшим, может быть, общеславянским временам. Разнообразие и единство югославского фольклора особенно привлекает нашего читателя, который чувствует его родство с русской сказкой и в то же время удивляется нежданным образам сказки Балкан.

Сторонники сравнительного метода изучения народного творчества чего только не нашли в югославском фольклоре! Они обнаружили мотивы из староиндийской «Панчатантры» («Змей-жених», «Граф-боров»), из арабской «Тысячи и одной ночи» («Язык животных», «Али-баба и сорок разбойников»), из средневекового сборника рассказов и анекдотов «Деяния римлян» и даже из французских сказок Перро («Кот в сапогах»). Отмечено было широкое распространение у балканских народов легенды о Леноре и мертвом женихе, который прискакал ночью за своей невестой и увез ее в загробное царство (на эту тему была написана известная баллада немецкого поэта Бюргера). Можно обнаружить в сказках южных славян и общие мотивы с Шекспиром, родственные итальянской новеллистике. «Драхма языка» живо напоминает «Венецианского купца» Шекспира, хотя действие рассказа происходит в мусульманской среде Боснии. Мотив одной из самых ярких сербских сказок «у царя Трояна козлиные уши!» — можно возвести к легенде о царе Мидасе, которую находим у Овидия.

Однако современные исследователи фольклора обращают все большее внимание не на сходство мотивов в легендах, сказках и песнях разных стран, а на своеобразие народного творчества. Стало ясно, что многие сопоставления фольклористов — иллюзорны, и то, что раньше считали заимствованием, объясняется близостью общественного строя, обычаев и учреждений у разных народов на одинаковом уровне социального развития (например, при феодализме), которое и порождает схожие ситуации и вызывает родственные образы и представления.

Первым в Европе собранием народных сказок был сборник Джамбаттиста Базиле «Сказка сказок, или Пентамерон», изданный в Неаполе в 1634 году. Книга Шарля Перро «Сказки моей матери гусыни» появилась во Франции спустя шесть десятилетий. К систематической записи народного творчества южных славян исследователи приступили более полутораста лет назад. Основоположником изучения сербскохорватского фольклора был выдающийся деятель славянской культуры Вук Караджич (1787–1864). За свою долгую жизнь Вук, сам потомственный гусляр и сказочник, исходил все области нынешней Югославии, собирая народные песни, сказки, предания. Им было подготовлено три издания народных сказок (первое вышло в 1821 году), причем каждое последующее пополнялось как за счет его собственных записей, так и тех, которые он просил других записывать и присылать ему. Европейскую известность сказки, собранные Караджичем, получили после выхода в свет немецкого перевода, сделанного его дочерью (1854). В предисловии к немецкому изданию Якоб Гримм восторженно приветствовал эту сокровищницу народной мудрости, свидетельство высокой одаренности и остроты ума славянских народов. Он восхищался непосредственностью, простотой и ясностью языка, богатством красочных деталей и неожиданных сюжетных ходов. Труды Вука Караджича нашли многочисленных продолжателей: десятки собирателей в течение XIX и XX веков записывали народные песни и рассказы. Некоторые из них специализировались на одном жанре. Так, например, Вук Врчевич интересовался главным образом юмористическими рассказами и анекдотами.

Художественное достоинство народного рассказа часто зависит от случая. Даже самый занимательный, выразительный и хорошо построенный рассказ, сочиненный в незапамятные времена неизвестным одаренным сказителем, может утерять много ценных деталей в устах неопытного рассказчика. Наоборот, запутанные и даже маловразумительные сюжеты и мотивы талантливый сказочник может преобразить в яркое и убедительное повествование. Поэтому так велика роль собирателей народного творчества, их умения различать значительное от второстепенного, художественно ценное от бездарного в живом и непрестанно меняющемся потоке народного повествования. Лучшим судьей устной литературы южных славян был, бесспорно. Вук Караджич, порой в течение многих лет терпеливо искавший лучший вариант слышанной им сказки или песни.

У южных славян встречаются волшебные сказки о дивах, драконах, горных волшебницах, крылатых конях, заколдованных предметах, чудесных превращениях. Двери хижин и дворцов летят с петель, врывается (как в сказке «Баш-Челик») неведомая сила, слышатся голоса чудищ, требующих себе в жены красавицу. Братьям или женихам приходится освобождать пленницу, преодолевая страшные препятствия. Расточительный сын, придя в отчаяние, находит в сундуке своего умершего отца кошель, в котором медяк превращается в золотой дукат, шаровары, делающие человека невидимкой, или волшебную свирель, вызывающую покорных воле музыканта гигантских арапов. В пещерах живут свирепые и вещие змеи, которые могут сожрать героя, но за услугу также и одарить его драгоценными каменьями.

Летом на завалинке, где-нибудь на краю села, достаточно рассказчику сделать неопределенный жест вдаль, где синеют горы, где облака громоздятся над пропастями, и зачарованных слушателей не надо убеждать, что до сказочного мира — рукой подать. Каждый видел своими глазами водоем у дороги, из которого Королевич Марко поил своего пегого коня, говорившего человечьим голосом. На камнях до сих пор сохранился след копыта Шарца. Сам Марко не умер, он спит в пещере на горной вершине, чтобы освободить, когда придет срок, сербов от турок. Так рассказывали сербы, а словенцы ждали освобождения и царства справедливости от спящего в недрах гор короля Матияша. Фантастичное сливалось с чаяниями и надеждами угнетенного народа, побуждая его к сопротивлению.

Исследователи югославского фольклора охотно занимаются неразрешимой проблемой: почему гусляры и сказители сделали общеславянским героем вассала султана, не слишком удачливого в военных и политических делах македонского князька Марко, сына непопулярного короля Вукашина? Выбор малоизвестного исторического лица как центральной фигуры, вокруг которой складываются легенды, песни, предания, явление не редкое. Достаточно вспомнить французского Роланда или тибетско-монгольского Гэсэра.

Если Марко, как и другие сказочные герои, порой бывает жесток, то иным он и не мог быть в народном представлении в эпоху угнетения и насилий. Османские завоеватели прибегали к самым крутым мерам: сажали на кол, сжигали на медленном огне, подвешивали на железные крючья, головы непокорных украшали стены замков и городов. Недаром многие сцены сербской народной поэзии шокировали веймарского министра Гете, который как поэт глубоко почувствовал силу и выразительность ярких образов югославского фольклора.

Чудесные волшебные сказки сербы называют «женскими». Реалистические и бытовые рассказы получили название «мужских». В последних сильна поучительная сторона. Впрочем, нравоучение скрывается и в большинстве волшебных сказок. Достаточно вспомнить заглавия некоторых из них, являющихся пословицами: «У лжи ноги коротки», «Все важно, но важнее всего ремесло». Поучительны также басни о животных. В них находим сюжеты, близкие басням других народов Европы, — от лисицы и винограда до черепахи, обогнавшей зайца.

Скорее забавляют, чем поучают, шуточные сказки, которых немало у склонных к юмору южных славян. В народной среде всегда находится шутник и выдумщик, человек с зорким глазом и острым языком.

Обратим внимание на знаменитого Насреддина Ходжу, среднеазиатского мудреца, попавшего сначала в турецкие, а затем в южнославянские рассказы. При сравнении трех источников — среднеазиатского, турецкого, сербского становится очевидным не только сходство, но и менее заметная на первый взгляд разница в этих версиях. Ходжа, путешествуя на юго-запад от Самарканда до Сараево и Мостара, превратился из мудреца в смешного чудака и приобрел все качества «премудрого дурака», чьи поступки неожиданны, как воля самого аллаха, иногда бессмысленны, иногда же ведут к познанию сути вещей. В Герцеговине создан образ другого простоватого и хитроумного чудака — Эро, который не теряется перед сильными мира сего и умеет остроумным ответом выпутаться из самых трудных положений.