На этих словах застиг их Час, и князь, поднявшись во весь рост, промолвил:
— Вы, грабители казны моей, немедля верните недостачу и, сверх того, оплатите все нужды народные, А дабы не было долгих проволочек, приказываю вам и присным вашим, кои издалека, через посредничество ваше, впитывали, подобно губке, все мое достояние, оставить себе только то, что досталось вам у меня на службе, за вычетом жалованья.
Столь доброе и справедливое решение князя вызвало великое и единодушное ликование простолюдинов, которые приветствовали его громкими возгласами, именуя августейшим, и, павши на колени, сказали ему:
— В знак признательности нашей мы готовы отдать тебе не только долю, коей ты от нас потребуешь, но добавить к ней еще ровно столько же, и пусть порядок сей установлен будет навечно, для всех случаев, когда придется тебе покрывать то, что у тебя отнимут; тогда и хапуги призадумаются, принимать ли твои дары.
Вооружившись колодой карт, более меченной, чем лицо болевшего оспой, некий шулер, когтистый как мартовский кот, решил обчистить другого жулика. Игра велась на фишки, поскольку шулер придерживался взгляда, что несчастливый игрок так легче переносит свой проигрыш, чем когда на глазах у него забирают его кровные денежки. Шулер предоставил своему противнику ставить туда, куда ему будет угодно: хоть направо, хоть налево, — ибо куда бы он ни поставил, все неизменно выходило не по его желанию: карта, которая, по его расчетам, должна была лечь направо, ложилась налево, и наоборот. Искусство шулера можно было лишь сравнить с талантом Апеллеса, — игра была поистине художественной, между тем как противнику везло как утопленнику: он пускал последние пузыри. Счет очков первого неизменно составлял двадцать четыре, а у второго, перевалив за полдень, так до часу ни разу и не дотягивал. Тут-то и застиг их Час. Шулер, пересчитав фишки, объявил:
— Ваша милость должна мне две тысячи реалов.
На что жулик, пересчитавший, в свою очередь, фишки, словно собирался раскошелиться, ответствовал:
— В фейерверке талантов ваших, государь мой, не хватает одной штуки шутихи. А штука эта весьма несложная — проигрывать и не платить. Включите ее в ваше великолепное собрание, и вам ни в чем не придется завидовать Дарахе. Посчитайте, что сейчас вы вели игру с кустом бузины, на котором удавился Иуда со своими тридцатью сребрениками, — а с покойников, вы знаете, взятки гладки. То, что здесь было безвозвратно утрачено, так это время, но в этом отношении мы оба в проигрыше, как я, так и ваша милость.
Голландцам по милости моря достались в удел ничтожные лохмотья суши, кои они сумели украсть у волн морских, отгородившись песчаными холмами, именуемыми плотинами. Сей народ, восставший против бога на небе и короля на земле, замесивший свой мятежный дух на дрожжах политических козней, добившийся посредством грабежей свободы и преступной независимости и приумноживший свои владения за счет хитроумных и кровавых предательств, достиг успеха и процветания, а посему стал известен всему миру как народ воинственный и богатый. Хвалясь, что Океан признал их, голландцев, за первородных сынов своих, и уверовав, что он, давший им на жительство сушу, которую сам прежде покрывал, не откажет им и в землях, кои он омывает, они решили, укрывшись в судах и населив их великим множеством корсаров, грызть и подтачивать со всех сторон Запад и Восток. Двинулись они в поисках золота и серебра на наши корабли, подобно тому как наш флот идет в Индию за этими сокровищами, ибо рассчитали, что куда быстрее и дешевле отобрать у того, кто везет, нежели у того, кто добывает. Беспечность иного капитана или буря, сбившая корабль с пути, принесли им миллионы с меньшими затратами, нежели труд на золотых приисках. А зависть, которую все монархи Европы питают к славе и величию Испании, еще поощряла да подхлестывала их алчность.
Расхрабрившись от поддержки многочисленных сторонников, завязали они торговые сношения с Португальской Индией, а затем проникли и в Японию. И то падая, то вновь подымаясь с благоразумным упрямством, завладели они лучшей частью Бразилии, где прибрали к рукам, как говорится, не только власть да право, но вдобавок и табак да сахар, и если от сахарных заводов ума им не прибавилось, то денежки у них завелись без сомнения, и притом немалые, а мы остались голые и горькие. Засели они в сих краях, горловине обеих Индий, подобно голодному чудовищу, падкому на суда и корабли, и грозят Лиме и Потоси (скажем, дабы уточнить географию), что вот-вот подойдут, не замочив ног, к их высоким берегам, едва только им наскучит плавать по морю, скользить по реке Ла-Плата, вгрызаться, подобно раку, в побережье Буэнос-Айреса и неусыпно сторожить эти воды.
Итак, сии прожорливые разбойники немало времени потратили, крутя глобус и перебирая морские карты. Раскрыв циркуль во всю ширь, то и дело прыгали они через страны, высматривая и подбирая чужие земли. А принц Оранский с ножницами в руках кромсал карту вкривь и вкось, согласно велениям собственной прихоти.
За этим занятием застиг их Час; и некий старец, согбенный бременем лет, отобрал у принца Оранского ножницы, сказав:
— Ненасытные обжоры, жадные до чужих провинций, всегда помирают от несварения желудка; и ничто так не вредит кишечнику, как власть. Римляне, выйдя из ничтожной борозды, куда не посеять было и полселемина зерна, собрали вокруг себя все окрестные земли и, дав волю алчности, впрягли весь мир в ярмо своего плуга. А поелику известно, что чем шире разольешься, тем скорее иссякнешь, случилось так, что римляне, как только им стало что терять, стали это терять. Ибо жажда к умножению богатств всегда больше, нежели возможность сии богатства сохранить. Пока римляне были бедны, они побеждали имущих; а те, отдав им свое достояние и сами превратившись в бедняков со всеми вытекающими отсюда последствиями, наделили их пороками, кои влекут за собой золото и страсть к наслаждениям, и тем самым погубили римлян, отомстив им с помощью своих же богатств. Что для нас ассирийцы, греки и римляне, как не черепа, напоминающие о бренности всего земного? Трупы сих монархий должны служить нам скорее пугалами, нежели примерами, достойными подражания. Чем старательнее мы будем на безмене власти приближать наш малый груз к тому великому грузу, с которым мы хотим сравняться, тем меньше мы сможем уравновесить его, а чем дальше мы будем стремиться от него уйти, тем легче наш незначительный вес сможет уравновесить тяжелые кинталы; если же мы поставим безмен в предельное положение, то малый наш вес уравновесит и тысячу кинталов. Траян Боккалини изложил сей парадокс в своем труде «Пробный камень», а подтверждением ему служит испанская монархия, чей вес мы жаждем уменьшить за счет увеличения нашего; но сия прибавка к нашему весу ведет только к его утрате. Из подданных чужого государства мы сделались свободными — сие было поистине чудом; теперь задача наша сохранить это чудо. Франция и Англия помогли нам отпилить от Испании изрядный кусок ее владений, коим наводила она страх на соседей, но по той же причине сии державы не потерпят, чтоб мы доросли до той степени, когда станем для них опасны. Топор, опутанный срубленными ветвями, уже не орудие, а только помеха. Франция и Англия будут поддерживать нас, пока мы в них нуждаемся; но стоит нам понадобиться им, как они тотчас примутся искать разорения нашего и скорейшей гибели. Тот, кто увидит, что нищий, которому он подавал милостыню, разбогател, либо потребует у него обратно свои деньги, либо станет у него занимать. Стоит нам чем-то завладеть, как на эти владения принимаются точить зубы всевозможные властители, на глазах которых мы богатеем. Разорившегося соседа презирают все, разбогатевшего — боятся. Ежели мы станем попусту расточать свои силы, мы только сыграем на руку королю Испании в ущерб самим себе; а ежели он задумает разделить и ослабить нас, он даст нам отнять у него часть владений, почтет это уловкой, а не утратой и без труда отнимет все, некогда завоеванное нами, позволив забрать у него земли, отстоящие от него столь же далеко, сколь и от нас. Голландия исходит кровью в Бразилии, а сил ей не прибавляется. Коли мы уж взялись воровать, нам должно уметь сохранить награбленное и не воровать впредь, ибо ремесло сие ведет скорей на виселицу, нежели на трон.
Принц Оранский, раздосадованный такими речами, отнял у старца ножницы и сказал:
— Рим погиб, зато жива Венеция, хотя в свое время крала чужие земли не хуже, чем мы. Петля, о коей ты упомянул, чаще достается в удел неудачникам, чем ворам, и мир так устроен, что крупный вор посылает на виселицу мелкого. Тот, кто срезает кошельки, всегда зовется вором; тот же, кто присваивает провинции и королевства, от века зовется королем. Право монархов зиждется на трех словах: «Да здравствует победитель!». Ежели разложившийся труп порождает в самом себе жизнь, это явление естественное и не противное природе. Труп не сетует на червей, которые его пожирают, ибо сам дал им жизнь. Пусть каждый поостережется, как бы ему не сгнить и не породить собственных червей. Всему приходит конец, и малому быстрее, чем великому. Когда нас станет бояться тот, кто некогда жалел, наступит наш черед жалеть того, кого некогда боялись мы. Мне такая мена по вкусу. Уподобимся же, коли сможем, тем, кто был в свое время подобен нам. Все, что ты тут говорил, следует сохранить в тайне от королей Англии и Франции; и помни впредь, что изначальная помеха становится опорой, когда вырастает.
