он сразу угадал причину, заставившую старика выйти из дому в этот поздний час.
– Наверное, он меня ищет, он поражен ужасом, узнав приговор над Олинтием. Более чем когда-нибудь он считает арену преступной и ненавистной, он хочет опять отговаривать меня идти на состязание. Надо избегать его, я не могу более выносить ни его просьб, ни его слез.
Все эти мысли, которые так долго рассказывать, молнией пронеслись в голове молодого человека. Он круто повернул назад и быстро побежал в противоположном направлении. Он не останавливался до тех пор, пока не очутился на вершине небольшого холма, откуда открывался вид на самую веселую, роскошную часть миниатюрного города. Там он окинул взором затихшие улицы, озаренные серебристым светом луны (только что взошедшей и живописно освещавшей толпу, которая шумно сновала вокруг амфитеатра). Красота этой сцены произвела на Лидона сильное впечатление, несмотря на грубость его натуры, неспособной к увлечению воображением. Он сел отдохнуть на ступенях покинутого портика и почувствовал, как спокойствие ночи проникает ему в душу и укрепляет ее. Напротив сиял огнями дворец, где происходил пир. Двери были отворены настежь для прохлады, и гладиатор увидел множество гостей, группами расположившихся за столами в атриуме. Позади их, замыкая длинный ряд освещенных покоев, сверкала при лучах месяца струя далекого фонтана. Между гирляндами, обвитыми вокруг колонн залы, сверкала местами мраморная статуя, а среди взрывов веселого смеха раздавалась музыка и слова эпикурейской песни.
В то время как Лидон прислушивался к словам этим, выражавшим модную философию той эпохи, мимо него прошла вдруг небольшая группа людей среднего класса в простых одеждах. Они вели о чем-то серьезную беседу и, по-видимому, даже не замечали гладиатора, проходя мимо.
– О, какой ужас! – говорил один из них. – Отняли у нас Олинтия! Отсекли нашу правую руку!
– Может ли человеческая жестокость идти дальше? – подхватил другой. – Приговорить невинного к казни на той же арене, как и убийцу! Но не будем отчаиваться – еще раздастся гром с горы Синайской, и Господь защитит своего праведника. «Безумец сказал в сердце своем – несть Бога!»
В этот самый момент из иллюминированного дворца снова грянул припев застольной песни.
Едва успели замереть слова, как назареяне, воодушевленные внезапным негодованием, громко запели один из своих любимых гимнов, кончающийся припевом: «Горе вам, нечестивцы, горе вам!»
Эти зловещие слова заставили умолкнуть пораженных гостей в зале пиршества. Христиане прошли мимо и скоро скрылись из глаз гладиатора. Приведенный в ужас мистическими обличениями христиан, Лидон, погодя немного, тоже встал и направился домой.
Как мирно дремала звездная ночь над прелестным городом! Каким спокойствием дышали улицы с рядами колонн в своей безопасности! Какими ясными, безмятежными, лазурными казались небеса благословенной Кампании! А между тем – то была последняя ночь веселой Помпеи! Колония древних халдеев! Сказочный град Геркулеса! Любимица роскошных римлян! Протекли века над ее головою, оставляя ее целой, невредимой, но вот настал ее последний час. Гладиатор услыхал позади чьи-то легкие шаги, – группа женщин шла домой после осмотра амфитеатра. Оглянувшись на них, Лидон был внезапно поражен странным явлением. На вершине Везувия, видневшейся на расстоянии, вспыхнул бледный, синевато-мертвенный свет, подрожал в воздухе и исчез. В то же мгновение из проходившей группы раздался звонкий веселый голос молодой девушки, напевавшей песню о завтрашнем зрелище.
I. Сон Арбака. – Посетительница и предостережение египтянину
Томительно тянулась страшная ночь, предшествовавшая диким игрищам амфитеатра, и вот наконец занялась хмурая заря последнего дня Помпеи! В воздухе стояла необыкновенная тишина и духота. Прозрачная унылая мгла стлалась над долинами и холмами обширных полей Кампании. Рано поднявшиеся рыбаки с удивлением заметили, что, несмотря на чрезвычайную тишину в атмосфере, морские волны бурно вздымались и как будто в смятении бежали прочь от берега. Голубой величавый Сарн, древнее русло которого путешественник в настоящее время тщетно отыскивает, с каким-то глухим, мрачным ропотом катил свои струи между веселых равнин и красивых вилл богатых граждан. Над низко стелющимся туманом резко вырисовывались древние башни античного города, красные черепичные кровли, увенчанные статуями порталы форума и Триумфальной арки. Вдали высились над мглою очертания окрестных холмов, сливаясь с изменчивыми тонами утреннего неба. Облако, так долго стоявшее над вершиной Везувия, вдруг исчезло, и гордый гребень горы, казалось, благосклонно взирал на окружавшие его прелестные местности.
Час был еще ранний, но городские ворота были уже отперты. Быстро мелькали один за другим всадники и экипажи. Оживленные голоса многочисленных пешеходов, наряженных в праздничное платье, весело раздавались в воздухе. Улицы кишели гражданами и пришельцами из многолюдных окрестностей Помпеи. Волны народа устремлялись в шумном беспорядке к роковому зрелищу
Несмотря на обширные размеры амфитеатра, по-видимому, непропорционального сравнительно с величиной самого города Помпеи и устроенного, чтобы вместить все население, так велик бывал иной раз наплыв иногородних из всех частей Кампании, что пространство перед ним за несколько часов до начала игр уже бывало запружено толпой лиц, не имевших, по своему званию и положению, права на намеченные особые места. Крайнее любопытство, возбужденное судом и приговором над двумя столь замечательными преступниками, делало в этот день наплыв толпы просто небывалым.
Покуда простой народ, с обычной страстностью своей кампанской крови, толкался, напирал и волновался, сохраняя, однако, по привычке, свойственной итальянцам в таких собраниях, полный порядок и невозмутимое добродушие, странная посетительница пробиралась к уединенному дому Арбака. При виде ее диковинной первобытной одежды, ее диких ухваток и жестов, прохожие переглядывались между собой и улыбались, но лишь только взор их останавливался на ее лице, веселость их разом исчезала, ибо это было лицо мертвеца. Со своими могильными чертами и устарелой одеждой, незнакомка походила на существо, долго бывшее зарытым в могиле и вдруг восставшее, чтобы появиться снова среди живущих. В молчаливом ужасе все группы расступались, когда она проходила мимо, и вот, наконец, она достигла ворот дворца египтянина.
Черный привратник, поднявшийся со светом, как и все остальные жители, вздрогнул, отпирая ей дверь по ее требованию.
В эту ночь сон египтянина был необыкновенно крепок, но с приближением зари он был нарушен странными, тревожными сновидениями, и они произвели на него тем большее впечатление, что были окрашены своеобразной философией, которую он исповедовал.
Снилось ему, что он перенесся в самые недра земли и стоял один в огромной пещере, подпираемой колоннами, высеченными в грубых первобытных скалах и скрывавшимися кверху во мраке, куда никогда не проникал ни единый луч света. В промежутках между этими колоннами помещались исполинские колеса, вертевшиеся непрерывно, с рокочущим шумом. Лишь на правой и
