земли [42].
Главное же преимущество, добытое генуэзцами в результате “присвоения Евксинского Понта”, состояло в том, что они смогли обосноваться на исходных участках торгового пути, шедшего из Кафы в Поволжье, Хорезм, Семиречье, Монголию и Китай.
Переворот 1261 г. открыл генуэзцам и другой транзитный путь. Он связывал Смирну и Константинополь через Анатолию и Великую Армению со столицей иль-ханов Тебризом. Следствием Нимфейского договора был также рост активности генуэзцев в Архипелаге, Киликийской Армении на Кипре.
Вместе с тем переворот 1261 г. чрезвычайно обострил и без того весьма напряженные генуэзско-венецианские отношения [43]. Последняя треть XIII в. и XIV—XV вв. — эпоха непрерывных тяжелых войн между Генуей и Венецией, осложнивших политическую обстановку в Средиземноморье. Войны эти в немалой степени способствовали успеху завоеваний в Юго-Восточной Европе турок-османов, нарушивших в XV в. всю систему транзитных торговых связей между Западом и Востоком.
Конфликт между монголами Ирана и Золотой ордой. Не слишком крепко спаянный конгломерат монгольских улусов после смерти великого хана Мункэ начинает быстро распадаться. Новый великий хан Хубилай, не признанный многими своими сородичами, в частности родным братом Аригбугой, обладал реальной властью только в своих владениях, правда весьма немалых. Междоусобные войны со смертью Мункэ разразились и на востоке и на западе монгольской империи. В 1261 — 1262 гг. хан Золотой орды Берке, брат Бату, выступил против своего кузена иль-хана Хулагу. Граница между обоими улусами проходила по южному склону Кавказского хребта. Хулагу владел Закавказьем, в частности Азербайджаном, краем с богатейшими пастбищами, куда на зимовки и летовки отправлялась вся кочевая знать государства иль-ханов. Берке стремился захватить эти великолепные пастбищные угодья, но еще в большей степени он желал прибрать к рукам азербайджанский участок важной транзитной дороги, которая вела из Поволжья в Иран, Сирию и Ирак [44]. В поисках сильных союзников Берке обратил свои взоры к Египту. Одновременно и султан Бейбарс проявил большой интерес к Золотой орде. В хронике секретаря Бейбарса Ибн Абд аз-Захыра отмечается, что “в 660 г. [1261/62 г.] он [султан] написал к Берке, великому царю татарскому, письмо... подстрекая его против Халавуна [Хулагу] ” [45]. Берке предлагал султану сообща напасть на Хулагу и выгнать и уничтожить его. Следует отметить, что Берке незадолго до этого перешел в ислам и в качестве правоверного мусульманина призывал Бейбарса на расправу с язычником Хулагу. Посольство Берке с ответными дарами Бейбарса и его письмом с призывом начать войну против Хулагу отбыло из Египта в июле или августе 1263 г. [46].
К этому времени в Азербайджане уже десять месяцев шли военные действия. Велись они с переменным успехом. В 1265—1266 гг. сын Хулагу Абага (1265— 1282) отгородился от Золотой орды сооружением, которое на современном языке можно назвать “линией Абаги”. Это был вал, который тянулся по левую сторону Куры почти через всю Ширванскую степь [47].
Отнюдь не завершенный к моменту создания “линии Абаги” конфликт между государством иль-ханов и Золотой ордой оказался весьма благоприятным для Западной Европы, в первую очередь для генуэзских купцов. Во-первых, двойная угроза со стороны Золотой орды и Египта поставила перед иль-ханами в порядок дня вопрос о действенном военном союзе с франками. Во-вторых, разрыв торговых сношений с Золотой ордой оказался чрезвычайно выгодным генуэзцам. Прежний путь транзитной торговля, связывавший Иран с Восточной Европой и Черноморьем, путь, которым еще недавно пользовался, возвращаясь из Монголии, в Палестину, Рубрук после закрытия Железных ворот — горного прохода у Дербента, сменили иные направления. Это были пути, идущие от Тебриза через Иранский Азербайджан и Великую Армению к Босфору, Эгейскому морю и заливу Искандерон, глубоко вдающемуся в земли Киликийской Армении. Именно эти пути являли наибольшие выгоды для генуэзцев.
Трудное начало. События 1260—1263 гг. — поход Хулагу в Сирию, переворот в Константинополе 1261 г. и конфликт между монгольским Ираном и Золотой ордой — открыли благоприятные возможности для укрепления различного рода связей между Западной Европой и державой иль-ханов, форпостом монгольского мира. До недавнего времени считалось, что генеральный штаб западной дипломатии — папская курия — уже в 1260 г. завязала активные переговоры с иль-ханом Хулагу и использовала, таким образом, выгодную ситуацию, которая создалась на Ближнем Востоке во время Монгольского вторжения в Сирию. В 1949 г. французский историк Жан Ришар доказал, что начало этих переговоров относится не к 1260 г., а к 1263 или даже скорее к 1264 г. [48]. Ришар подверг детальному анализу ряд дипломатических документов ватиканского архива и установил, что информация, поступавшая в Рим из Палестины в годы вторжения Хулагу в Ирак и Сирию, носила резко антимонгольский характер, а поэтому папа Александр IV (1254—1261) даже призывал к крестовому исходу против монголов. Только после разгрома Китбуги египтянами папский легат в “Святой земле” Томмазо Аньи ди Лентино послал нескольких доминиканцев К Хулагу с разведывательными целями (глава этой миссии монах Давид впоследствии перешел, видимо по заданию Рима, на монгольскую службу и ездил в Европу в качестве посла иль-хана Абаги).
Хулагу прекрасно принял миссию Аньи ди Лентино И, вероятно в 1261 г., направил в Рим посольство, которое по пути захватил в плен сицилийский король Манфред Гогенштауфен, главный враг папы. Лишь одному из посланцев Хулагу, писцу Иоанну-венгерцу, удалось Добраться до папы Урбана IV (1261 — 1264) в 1263 или 1264 г. “Посольство Хулагу, — заключает Ришар, — прибыло в тот момент, когда весь христианский мир в целом, а не только наиболее проницательные властители в Сирии готовы были в монголах видеть союзников в борьбе с мусульманами”.
Поправка Ришара наводит на некоторые размышления. Прежде всего она свидетельствует, что понятие “христианский мир в целом”, которое Ришару представляется аксиомой, есть чистейшая фикция. Это христианское сообщество было скорпионьим садком, в котором кипели далеко не евангельские страсти. Не говоря уже о папско-гогенштауфенской распре, которая ввергла Италию в величайшую смуту, накалу этих страстей способствовали генуззско-венецианское соперничество, усобицы в “Святой земле”, где духовные и светские феодалы, враждуя друг с другом, пылали общей ненавистью к союзнику Хулагу Боэмунду VI Антиохийскому, и ряд иных крупных и мелких склок. Венеция тайно поддерживала главного врага христианства египетского султана Бейбарса [49], ей по душе был союз Египта и Золотой орды, хотя на Лидо прекрасно понимали, что усиление Египта влечет за собой гибель последних плацдармов франков в Сирии и Палестине. Генуэзцы несомненно были заинтересованы в укреплении связей с монголами Ирана, но их совершенно не беспокоили судьбы Акки, “христианской”
