сути, он пережил брата всего на пять месяцев. Злые языки обвиняли в его смерти королеву, однако, по-видимому, реальной ее причиной был мастоидит «опухоль за ухом», по выражению бургундского хроникера Ангеррана де Монтреле.
Горожанин ошибается, Людовик II Анжуйский, дядя короля Карла VI, второй сын Карла V Мудрого, номинальный король Неаполя умер 30 апреля. Честолюбивый, не желавший мириться с положением «родственника царствующего монарха», он попытался добыть для себя корону, добившись вначале того, что королева Неаполя Джованна I признала его своим наследником, затем пытаясь отстоять свои «права» силой оружия. Усилия эти закончились разорением Франции, т.к. герцогу постоянно требовались деньги для оплаты наемников. Однако, армия его была разбита, и трон в конечном итоге отошел к его сопернику — Карлу де Дураццо.
Для правильного понимания этого и следующего отрывка, нам стоит разобраться в денежной системе того времени. Итак, во Франции времен горожанина существовали две системы — парижская и турская (вторая появилась после того как когда Филипп II присоединил Турень к французской короне. В основе всех расчетов лежал либо парижский, либо турский ливр (наш Горожанин предпочитает парижскую систему). Строго говоря, ливр был не монетой, а счетной единицей, за основу которой бралось то или иное количество золота и серебра, прерогативу которого устанавливал король. Парижский ливр делился на 20 парижских солей, или 240 парижских денье (уточнение необходимо, т.к. существовали также турский соль и турский денье — но сейчас мы на них останавливаться не будем, чтобы не запутать и без того непростой материал). Расхожими серебряными монетами были денье, пол-денье (обол), двойной денье (дубль) и гро — 12 денье, приравнивавшийся к счетному солю. Золотые монеты выпускались королевским двором для расчета с иностранцами, единой системы не имели и достаточно сильно варьировали от монарха к монарху. Однако, основой для любых расчетов было все то же — соотношение веса любой монеты с ливром, солем и денье.
Единой, правильной системы налогов при арманьяках не было. В тот или иной момент, нуждаясь в деньгах, правительство просто навязывало парижанам насильственный «займ», подавляя ропот силой оружия. Сохранился характерный ответ Жана д’Арманьяка на протесты купцов: «Плевать я хотел на ваши рожи, я все равно приду и возьму!» К чему приведет подобная политика, мы увидим в дальнейшем.
Это была уже вторая попытка монополизировать денежное обращение. Первая закончилась, как и следовало ожидать, крахом.
Малый золотой мутон (т. е. «барашек», по имеющемуся на монете изображению), был выпущен Иоанном II Добрым, и весил порядка 4,6 г. По ценам того времени он приравнивался к 11 парижским солям, однако, правительство, пытаясь покрыть свои издержки, искусственно увеличило его цену.
Предполагается, что наш автор был клириком собора Нотр-Дам, и также вынужден был раскошелиться. Естественно, это вызывает у него негодование, тем более что духовное сословие действительно часто добивалось освобождения от налогов — но не в этот раз.
Улицы французских городов той эпохи были и вправду грязны до такой степени, что Крестным ходам приходилось порой обходить стороной особенно большие лужи или кучи мусора. В отсутствие централизованной службы (она же возникнет только в Новое время), ситуация повторялась из раза в раз: король или местный сеньор время от времени приказывали убрать мусор, проходило несколько дней, и он появлялся снова.
См. главу 26
Вопрос за что был на самом деле арестован а затем казнен Луи де Бурдон (точнее, де Буа-Бурдон), остается открытым до нынешнего времени. Канва этой истории выглядит следующим образом. Якобы во время королевского выезда Бурдон, повстречавшись с кортежем, не захотел сойти с коня и приветствовал короля только взмахом руки. По приказу Карла (или состоявшего при нем неотлучно Бернара д‘Арманьяка?) Бурдон был схвачен, препровожден в Бастилию, где его подвергли пытке, пытаясь добиться признания, что он был любовником королевы, но потратив зря время и силы, к утру зашили его в кожаный мешок с надписью «Дорогу королевскому правосудию» и утопили в Сене. Кто-то придерживается мнения, что обвинение соответствовало действительности, т.к. с определенного времени королева жила отдельно от безумного супруга и ее фрейлин (а порой и ее саму) злые языки действительно обвиняли в распущенности. Другая точка зрения состоит в том, что Луи Бурдон принесен был в жертву Бернара д‘Арманьяком с двойной целью: наложить руку на казну Изабеллы Баварской (а деньги срочно были ему нужны для оплаты наемного войска) и одновременно окончательно прибрать к рукам власть, т.к. Изабелла все еще имела определенное влияние на мужа.
На самом деле, наш автор, конечно же, преувеличивает. Королева не «лишена была всего». Ее сослали в Блуа, позднее в Тур, где ей пришлось жить на положении пленницы. Следует однако, заметить, что со стороны герцога это была непростительная ошибка — в скором времени королева будет вынуждена принять сторону его врага, что значительно осложнит положение арманьяков.
И то и другое было привычным в те времена средством для политической агитации.
Подобное обвинение не лишено было оснований, однако, стоит заметить, что к помощи англичан, оказавшись в невыгодном для себя положении, обращались обе партии. Другое дело, что Генрих Английский счел Иоанна Бесстрашного более выгодным для себя союзником.
Положение арманьяков было крайне тяжелым. Выступив из Арраса 17 августа, Иоанн Бесстрашный занял Мондидье неделю спустя, двумя днями позднее взял Бове, в начале сентября занять Понт-Сен-Максанс и Бомон-сюр-Уаз, полностью блокировав Париж с севера. В октябре бургундцы контролировали и южную окраину; столица оказалась таким образом в плотном кольце. Кроме того, англичане, высадившись в Нормандии 1 августа, принялись планомерно подчинять себе страну.
Обычная в те времена мера предосторожности при осаде.
Речь идет о башне, защищавшей подходы к мосту.
Снабжение столицы в основном шло по реке, и потому любой враг, пытавшийся принудить Париж к сдаче, в первую очередь пытался перекрыть по ней движение.
