Джонни Фо
Цыгане к воротам замка пришли
С пеньем своим сладкогласным.
Напев колдовской нарушил покой
Графини с лицом прекрасным.
Сбежала по лестнице вниз госпожа.
Служанки стояли кольцом.
Но сглазили черные очи цыган
Графиню с прекрасным лицом.
Она им пшеничного хлеба дала,
Взамен имбиря и муската,
И с белой ручки для них сняла
Перстни из чистого злата.
— Возьмите, служанки, атласный мой плащ,
А я с домотканым пледом
Пойду бродить меж потоков и чащ
За Джонни-цыганом следом.
Сниму востроносые, на каблучках,
Сапожки из кожи испанской:
Мне грубые горские башмаки
Сподручней для жизни цыганской!
Когда с охоты вернется мой лорд,
Скажите ему, без утайки,
— Пусть муж и родня проклинают меня
Всю правду о вашей хозяйке.
Когда с охоты вернется мой граф
И сядет один за обед,
Скажите ему, что графиня ушла
За Джонни-цыганом вслед.
Еще на рассвете цыганский главарь
Приметил в лесу зеленом,
Что там безмятежно охотился лорд,
Румяный, с лицом холеным.
Меж тем цыгане своих ослов
С поклажей погнали к броду.
Ослы копытами стали мутить
Гнилую, затхлую воду.
— Где прежде верхом родовитая знать
Переправлялась вброд,
Теперь хворостинами гонит ослов
Шумливый цыганский сброд.
Ногами белыми, как молоко,
Входя в болотную жижу,
Не лордов статных и знатных дам,
А Джонни-цыгана я вижу.
За шелковым пологом с графом спала
Я на пуху лебяжьем.
На грязной соломе, забравшись в овин,
Мы с Джонни-цыганом ляжем.
— Мечом клянусь, я тебя не коснусь,—
Джонни сказал своей милой.—
Ложись в постель! На любовь твою
Не посягну я силой.
— С тобой в постель не могу я лечь.
Мне слышится топот коня.
Стучит копытами конь вороной
Того, кто любил меня.
— Ложись в постель. На любовь твою,—
Сказал цыган своей милой,—
Клянусь мечом и потертым плащом,
Не посягну я силой.
— С тобой в постель не могу я лечь.
Мне слышится топот коня
И звон уздечки наборной в руке
Того, кто любил меня.
С охоты в замок вернулся граф.
Его разувают служанки,
А сами, как в рот воды набрав,
Молчат о графине-беглянке.
— Где госпожа? — спросил он. — Ушла
По верескам и бурьянам
С парнем цыганским — ни дать ни взять
Ее опоили дурманом!
— Седлайте живей вороного коня.
Гнедого обгонит он в беге.
Я спать не лягу, — цыгана-бродягу
Застигну с ней на ночлеге!
Не зря сегодня прохожий враль
Меня насмешил небылицей.
Сказал он: — Шел с королевой, сэр,
В обнимку цыган смуглолицый!
Являя упорство, летел его лордство
Меж скал, потоков, дубрав.
И голос любимой супруги своей
Услышал нечаянно граф.
Вскричал он: — Прелесть моя, вернись!
Ты жить будешь в запертой горнице,
В довольстве и неге, забыв о побеге.
Никто не проникнет к затворнице!
— Я пиво сварила и выпью до дна,
Мой сахарный, мой любезный!
Не буду я в каменной башне одна
Сидеть за дверью железной.
Но ясным солнцем клянусь и луной,
Нелживы мои уста:
Как в день своего появленья на свет,
Я пред тобой чиста!
— Луной и солнцем — до хрипоты —
Клянитесь эти уста!
Я никогда не поверю, что ты
Передо мной чиста.
Насильно тебя увезу, а цыган
Вздерну в лесу на деревья
И заживо Джонни Фо твоего
Сожгу посреди кочевья!
Сказали цыгане: — Пятнадцать мужчин
Погибнут из-за минутной
Прихоти сердца графини одной,
Прекрасной и столь же распутной!
— Цыганскому славному парню, мой граф,
Дай лучше десять гиней,—
Сказала она, — и держи под замком
Меня до скончания дней!
Студеный вихрь под рождество задул с пустых полей,
И стали круглые столы утехой королей.
Из башни королева вниз глядела поутру
На то, как рыцарство и знать стекались ко двору.
Под сводом городских ворот, собой хорош на диво,
Уотерс юный на коне проехал горделиво.
Скакун, подкован серебром и золотом червонным,
По мерзлой почве колотил копытами со звоном.
Перед хозяином своим бежали скороходы.
Дружина мчалась на лихих конях одной породы.
Куницей был парчовый плащ подбит — от непогоды.
Тогда, Уотерса узрев и весь его эскорт,
У королевы невзначай спросил коварный лорд:
— А есть ли кто-нибудь один между шотландской знатью,
Что прочих рыцарей затмил красой лица и статью?
— Лордов и лэрдов у нас не счесть, но рождества кануном
Клянусь я, никто из них не идет в сравненье с Уотерсом
юным.
Разгневался вдруг венценосный супруг и молвил, задет за
живое:
— Пристойнее было б меня исключить, будь он даже
прекраснее вдвое.
В народе король Шотландии слыл завистником и
ревнивцем.
Добавил он: — Как ты посмела сравнить меня с этим юным
спесивцем?
— Но ваше величество, вы — не лорд, не лэрд, а
шотландский король!
— Тем более он из-за слов твоих земную покинет юдоль.
Схвачен был юный Уотерс. По городу, цепи влача,
Шел он в темницу, чтоб завтра погибнуть от рук палача.
— В мороз и метель по Стирлингу я проезжал второпях,
Но никогда по Стирлингу не проезжал в цепях.
Я проезжал по Стирлингу сквозь ветер, ливень и град,
Но не проезжал по Стирлингу, чтоб не вернуться назад!
Когда он тихо стукнул в дверь к прекрасной и неверной,
Она откинула засов с поспешностью чрезмерной.
— Входи, мой трижды желанный жених! Не надо нам
разлучаться:
Мы вместе отпразднуем эту ночь, а завтра поедем венчаться.
— Сегодня, — сказал он. — Канун Всех Святых, великого дня
навечерье.
Мне снилось, будто моей борзой вонзила ты нож в подреберье.
Мне снилось, — борзую мою убив, ты подошла к изголовью
И меня, своего жениха, обрызгала алой кровью.
Роланд по лестнице в башню взошел, но горница девы
прекрасной
Казалась угрюмой и мрачной ему в ночи глухой и безгласной.
— Зачем не горят в этой башне огни? Светильник — и тот
погашен!
— Сними свою перевязь, меч отстегни. Предпраздничный сон
твой не страшен.
В сумрачной башне есть ход потайной. Мой друг, не тревожься
напрасно.
Влюбленной чете милей в темноте. Нет нужды, что полночь
безгласна.
