Жоффруа Виллардуэн - Завоевание Константинополя

Они переждали до четвертого дня, который он им установил. Они вошли во дворец, который был весьма богат и прекрасен{68}, и нашли дожа и его совет собравшимися в особом покое и изложили данное им поручение таким образом: «Государь, мы прибыли к тебе от знатных баронов Франции, которые приняли крест, чтобы отмстить за поругание, учиненное над Иисусом Христом, и отвоевать Иерусалим, если соблаговолит то Бог. И поелику они знают, что никакой другой народ не имеет столь великого могущества, как вы и ваш народ, чтобы оказать им содействие, то они просят вас, во имя Бога, чтобы вы сжалились над Заморской землею{69} и отомстили за поругание над Иисусом Христом и чтобы вы решили, как они смогли бы получить у вас суда и корабли для перевоза»{70}.

«А на каких условиях?» — вопросил дож. «На любых условиях, — сказали послы, — какие бы вы им ни предложили или ни присоветовали, лишь бы они могли их исполнить». «Разумеется, — сказал дож, — дело, которое они у нас просят, — великое дело, и кажется, что они замыслили важное предприятие. И мы дадим вам ответ через восемь дней от сегодняшнего дня. А вы не удивляйтесь, если срок так долог, ибо надобно как следует обдумать столь великое дело».

В срок, который дож им назначил, они вернулись во дворец. Я не мог бы передать вам все слова и речи, которые были там сказаны и произнесены. Однако конец говоренного был таков: «Сеньоры, — сказал дож, — мы сообщим вам решение, которое мы приняли, коль скоро сумеем склонить наш великий совет{71} и весь народ земли нашей одобрить его; а вы посоветуйтесь друг с другом, сможете ли согласиться на то, чтобы принять наши условия.

Мы поставим юиссье{72}, могущие перевезти 4500 коней и девять тысяч оруженосцев, и нефы{73} для перевоза 4500 рыцарей и двадцати тысяч пеших ратников. И условие для всех этих коней и этих людей будет такое, что они получат прокорм и провиант на девять месяцев. Вот что мы сделаем по самой низкой цене, а именно на том условии, что нам заплатят за каждого коня четыре марки и за каждого человека две марки{74}.

И все эти условия, которые мы вам разъясняем, мы исполним в течение одного года, считая со дня, когда мы отплывем из гавани Венеции, чтобы послужить Богу и всему христианскому миру в каком бы то ни было месте. Общая сумма этого расхода, который только что назван, составляет 94 тыс марок.

А сверх того мы сделаем вот что: мы поставим от себя пятьдесят вооруженных галер{75} из любви к Богу{76} на условии, что до тех пор, пока наш союз будет сохраняться, от всех завоеваний, которые мы произведем на море или на суше, будь то земли или имущество, половину получим мы, а другую — вы. Теперь посоветуйтесь, сможете ли вы это выполнить и принять».

Послы вышли; и они сказали, что переговорят об этом между собой и ответят им завтра. Они совещались друг с другом и проговорили всю эту ночь и, наконец, пришли к согласию принять предлагаемые условия; и на следующий день они пришли к дожу и сказали: «Государь, мы согласны заключить этот договор». А дож сказал, что он переговорит об этом со своими людьми и к чему придет, даст им о том знать.

На следующий, третий день{77} дож, который был мужем мудрым и доблестным, созвал свой великий совет; а совет состоял из сорока мужей, мудрейших в стране. Своим ясным умом и здравым смыслом, который был у него весьма хорош, он склонил их одобрить и пожелать выполнить его предложение.

Сначала он склонил их, потом сто, потом двести человек, потом тысячу, пока все не согласились и не одобрили{78}. Наконец, он созвал по крайней мере десять тысяч в церкви св. Марка{79}, красивейшей из всех, какие только есть на свете; и он им сказал, чтобы они выслушали обедню Святого духа и молили бы Бога вразумить их насчет просьбы, с которой обратились к ним послы. И все весьма охотно это исполнили.

Когда обедня была проговорена, дож позвал послов, чтобы они смиренно просили весь народ согласиться на утверждение этого договора. Послы явились в храм{80}. Их с любопытством разглядывало множество людей, которые их никогда не видели.

Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани{81}, с согласия и по воле других послов взял слово и сказал им: «Сеньоры, самые знатные и самые могущественные бароны Франции послали нас к вам; они заклинают вас о милости, чтобы вы сжалились над Иерусалимом, который находится в порабощении у турок{82}, и, Бога ради, согласились сопутствовать им и помочь им отомстить за поругание Иисуса Христа. Выбрали же они вас, ибо знают, что ни один народ не имеет такого могущества на море, как вы и ваш народ. И они повелели припасть к вашим стопам и не подниматься, покуда вы не согласитесь сжалиться над Святой землей за морем»{83}.

Тогда шестеро послов склонились на колени пред ними, проливая обильные слезы, и дож, и все другие всхлипывали, плача от жалости, и восклицали в один голос, воздевая высоко руки{84}, и говорили: «Мы согласны, мы согласны!». И затем поднялся столь великий шум и крик, что, казалось, разверзается земля.

И когда этот великий шум улегся и улеглась эта великая жалость, столь сильная, что подобной никто никогда не видел, добрый дож Венеции, который был человеком весьма мудрым и доблестным, взошел на амвон{85} и, обратившись к народу, сказал ему так: «Сеньоры, посмотрите, какую честь оказал вам Бог; ведь лучшие люди на свете оставили без внимания все другие народы и ищут вашей поддержки, чтобы совершить вместе с вами столь великое дело, как освобождение нашего Господа!»{86}

Слова, которые сказал дож, были столь хороши и прекрасны, что я не могу все их вам передать. Конец же дела был таков, что определили изготовить на следующий день грамоты, и они были составлены и написаны. Когда они были изготовлены, то на совете было разъяснено, что поход будет направлен к Вавилону{87}, потому что со стороны Вавилона турок можно было уничтожить скорее, нежели из какой-нибудь другой страны. А во всеуслышание было объявлено, что они отправятся за море{88}. Тогда был Великий пост{89} и постановили, что через год со дня св. Иоанна{90} — то будет 1202 год от воплощения Иисуса Христа — бароны и пилигримы должны быть в Венеции, а корабли для них — быть готовы.

Когда грамоты были изготовлены и скреплены печатями, их отнесли к дожу в большой дворец, где были Великий совет и Малый совет. И когда дож вручил эти грамоты послам, он преклонил колено, обливаясь слезами, и поклялся на святом Евангелии{91} честно соблюсти соглашения, которые были начертаны в грамотах, и весь его совет, который состоял из сорока шести особ{92}, тоже. И послы со своей стороны поклялись блюсти соглашения, начертанные в грамотах, и по-честному выполнить клятвы своих сеньоров и собственные. Знайте, что при этом много было пролито слез жалости. И сразу же одна и другая стороны отправили своих вестников в Рим к апостолику Иннокентию, чтобы он утвердил этот договор; и он сделал это весьма охотно{93}.

Тогда послы заняли пять тысяч марок серебра в городе{94} и вручили их дожу, чтобы начать постройку кораблей. Затем они простились, чтобы вернуться в свою страну, и они скакали от одного места к другому, пока не прибыли в Плезанс{95}, что в Ломбардии.

Там они разъехались: Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, и Алар Макеро направились оттуда прямо во Францию, а другие поехали в Геную и в Пизу, чтобы узнать, какую подмогу окажут они Заморской земле{96}.

Когда Жоффруа, маршал Шампани, перевалил Монсенис{97}, он встретил графа Готье де Бриенна; тот направлялся в Апулию отвоевывать земли своей супруги, на которой он женился после того, как принял крест, и которая была дочерью короля Танкреда{98}. С ним направлялся Готье де Монбельяр, Эсташ де Конфлан, Робер де Жуанвилль и большая часть добрых людей из Шампани, принявших крест{99}.

И когда он поведал им насчет того, что они содеяли, те выразили весьма бурную радость и вполне одобрили этот успех, и сказали ему: «Мы уже в дороге; и когда вы прибудете, вы найдете нас совершенно готовыми». Но события происходят так, как угодно Богу, и им не представилось больше никакой возможности присоединиться к войску. Это было большое несчастье, ибо они были весьма отважны и доблестны. И так-то вот они разъехались, и каждый поехал своей дорогой.

Маршал Жоффруа скакал от одного места к другому, покуда не прибыл в Труа в Шампани{100} и нашел своего сеньора графа Тибо{101} больным и в печали. И тот был очень рад его прибытию. И когда он ему рассказал, что они содеяли, он выказал такую радость, что сказал, что оседлает коня, чего уже давно не делал, и он сел на коня. Увы! Какое великое горе! Ибо он уже никогда больше не мог сесть на коня, кроме как в этот раз.